Страница 109 из 123
— Господи, Катя, а Енисей то тут каким боком? Что с тобой сегодня⁈ Хватит нести пургу, слышишь!
— Камень, — негромко проговорила Вика.
— Что «камень»? — встрепенулась Маша, теперь уже взглянув на Вику.
— «Арт» можно перевести как «камень», — объяснила она, — Или «глыба». Если мы имеем в виду наречие определенной народности.
— Верно! — воскликнула я, обрадовавшись, что снова оказалась на одной волне с нашей гостьей. И не удержалась с вопросом: — Откуда ты знаешь?
— Она — из тех мест, Кать! Я же тебе говорила! — вклинилась Марья.
— Как давно ты вспоминаешь? — негромко спросила у меня Вика, резко сменив тему. — Так активно и бесконтрольно, я имею в виду?
Глава 55 Особа с душой нараспашку
— С неделю примерно… Да… с прошлой пятницы, — задумчиво пробормотала я. И в сердцах посетовала: — Знаешь, все это уже становится похожим на ад!
Брови Виктории на мгновение удивленно взвились вверх, а в голосе новыми красками заиграла заинтересованность:
— Конкретнее, пожалуйста: почему ад? — спросила она, произнеся каждое слово четко и с расстановкой, с ударением на слове «ад». Будто дала установку.
А во мне вдруг взыграла радость от того, что мне подарили право высказаться… И в сердце моем, как ни странно, вспыхнула огромная благодарность за то, что меня наконец выслушают. Причем, выслушают внимательно и с пониманием. И благодарность моя за это была просто огромна! Огромная и абсолютно иррациональная, если вдуматься. И я было задумалась: «Что за эмоциональные качели такие?», но сконцентрировалась на этой мысли от силы на пару мгновений — не более. А потом… Потом поймала на себе ободряющий взгляд Виктории, отчего-то решила, что пора начинать и принялась с энтузиазмом объясняться.
— Потому что воспоминаний этих с каждым днем всё больше! — в сердцах посетовала я, — Они сыплются на меня как… Как снежные комья перед тем, как сойти лавине, понимаешь… А лавина потом его под собой похоронила…
— Кого его? — участливо спросила у меня Марья. И в глазах моей главной слушательницы тоже отразилось непонимание.
— Героя. Он так и остался там. Под лавиной, понимаешь?
— Пытаюсь, — заверила меня гостья.
— Я в фильме одном видела… Не помню, как назывался… — вздохнув, разъяснила я ей.
— Не зацикливайся ты! И не ссы — прорвемся! — с усмешкой прилетело мне от Марьи.
— Ситуация ухудшается, Маш…
— Да не драматизируй ты, цыпа!
— Тебе вот всё шуточки! А мне не до смеха! — накинулась я на подругу. Та не нашлась с ответом, а я, взглянув на Викторию, продолжила: — В последнее дня три-четыре — вообще: чуть ли не каждый час память что-нибудь, да подкинет! Волшебство какое-то! Или проклятие… Не знаю… Нет… не проклятье — точно… Потому что вспоминается в общем-то о хорошем… По большей части о хорошем… — делилась я как на духу, — И всё же… Это так утомляет! Просто неимоверно!
— Почему утомляет, если вспоминаешь о хорошем? — спросила гостья.
— Потому что их много, Вика! Воспоминаний этих. Устала я! Понимаешь, складывается впечатление, что я больше своей голове не хозяйка… — жаловалась я, словно обиженный ребенок, — Совсем не хозяйка… а так — чья-то безвольная марионетка… Я — тень себя, понимаешь. Я — тень себя прежней… — выговорилась я и замолкла. Будто сдулась, как воздушный шарик.
— Странный казус, — в повисшей тишине задумчиво проговорила Вика.
Выражение про казус, как и многое этим вечером, тоже показалось мне знакомым. Я точно слышала его раньше. Слышала очень давно. Только вот никак не могла припомнить, от кого, где и когда именно. Отбросив напрасные потуги воскресить всё это в памяти, я вернулась к своим стенаниям — и снова понеслось:
— Это не просто странно! — самозабвенно «вещала» я, — Иногда это пугает… И даже заставляет усомниться в собственной нормальности… Понимаешь, любая мелочь может спровоцировать видения! Лю-ба-я! — произнесла я по слогам, невольно повысив голос. — Что-то в одежде прохожего, если я на улице. Или в универе, или… Или просто смотрю из окна этой комнаты и банально замечаю чей-то цвет волос, похожий на мамин… Или на папин… Чаще почему-то — на папин… Или слышу чей-то голос со знакомыми нотками, или вижу знакомую походку… Или… да хоть вот чашка!
— Чашка? — хором переспросили обе слушательницы моих стенаний.
— Да! — в сердцах воскликнула я, — Та — белая! Из которой я только что пила чай! Я даже поставила ее, как на рейде!
— На рейде? — сконфуженно переспросила Марья.
— На рейде, — кивнув, подтвердила я, — Это когда ручки у чашки смотрят в одну сторону. Хоть и стоят они друг напротив дру…
— Кать, ну ты чего несёшь-то? — подавленно спросила Маша, — Давай ещё чайку выпьем, а?
— Не хочу! — заявила я. Сказала — как отрезала. И не менее жестко добавила: — Я должна сказать! Не перебивай меня! Пожалуйста!
О том, что перешла чуть ли не на крик, я заметила, лишь ощутив, насколько напряглись связки. И тут же остро почувствовала себя оратором, вещающим пред огромной аудиторией. Вернее, горе—оратором с вышедшем вдруг из строя микрофоном… Но ни Вика, ни Марья больше меня не останавливали. Марья, видимо, — от удивления, а Виктория — от дикой заинтересованности в том, о чем я говорила, и явного желания вытянуть из меня всё до последней капли.
«Учись считывать настрой собеседника! Это должно стать твоей привычкой!» — с детства повелевал мне дедушка в своей обычной менторской манере.
И я считала. На автомате. Гостья с огромным, очень натуральным интересом внимала каждому моему слову и демонстрировала свою полную поддержку, словно поставила цель заслужить мое расположение. Это было заметно и в сострадательном, но порой не в меру остром взгляде глаз цвета оливы, казалось, подмечавшим любой нюанс в моем настрое; улавливалось и в манере чуть приблизить ко мне лицо, изобразив на нем полное доверие, стоило мне только начать говорить. Возможно, всё это и пробудило во мне странную уверенность в том, что только Виктория и сможет помочь мне избавиться от навязчивой «болезни», нежданно—негаданно свалившейся на голову.
И всё же, на задворках сознания, затуманенного то ли дикой усталостью, то ли общением со странной гостьей и ее неусыпным вниманием к мой персоне, стоп—сигналом порой подсвечивалась мысль о том, что желание развидеть в Виктории панацею от всех моих бед — очень опрометчиво: панацея эта может оказаться не более, чем иллюзией. А спонтанное участие гостьи в моей жизни этим вечером — мастерски разыгрываемым спектаклем для одного зрителя — то есть для меня.
Проснулась подозрительность, всегда служившая некой защитной реакцией перед влиянием малознакомых мне людей. Проснулась и стала набирать обороты. Мне вдруг почудилось, что помощь Виктории — не более, чем мираж, который мне, то ли от безысходности, то ли от чего-то ещё вдруг захотелось принять за явь. В течение всего вечера гостья как губка впитывала все что я говорила, заботливо задавала наводящие вопросы, но не была со мной на равных, а стояла как бы надо мной.
«И совсем не давала советов, — мысленно проворчала я, но тут же, уточнила справедливости ради: — Хотя дала, но всего один: не ходить завтра в клуб. Дала то дала, но ведь совсем же не настаивала на этой своей рекомендации, — мысленно брюзжала я, — будто ей всё равно, что со мной может там случиться. А почему ей не должно быть всё равно, Катя, если она посторонний тебе человек! — мысленно воскликнула я, — Почему посторонний? А как же мои воспоминания в ее присутствии? Странный дом… Песок этот… Черный монстр в песке?.. Чашка на рейде? Странный урок о логике? — безмолвно спорила я с собой. — Всё дело в ее взгляде. Я подпала под его магнетизм, — видимо, встрепенулся мой, дремавший весь вечер здравый смысл, — Что-то похожее со мной не так давно уже случалось», — словно в вязком тумане копошились мои беспокойные мысли.
Но стоило снова поймать на себе взгляд оливковых глаз, как подозрительность моя уступила место странной доверчивости. И я продолжила «ораторствовать»: зачем-то в подробностях поведала о том, как мы с мамой в последний раз вместе шли в школу по зеленому тоннелю и встретили странного старца; рассказала про смутно знакомый дом в тайге и про бабушку с дедушкой, которые там жили и с которыми я ещё в детстве потеряла связь; выдала всё про видения о родителях, по большей части обрывочных; отчиталась о своем седьмом дне рождения, на котором так и не появился папа, отчего-то упомянула о том, что ищу его и Орлов не горит желанием мне в этом помочь; пожаловалась, что тот вообще пропал из поля моего зрения и что меня это очень обидело. Зачем я о нем упомянула — было совсем необъяснимо, ведь Виктория вряд ли была с ним знакома. Видимо, захватила «паровозиком». Слова сыпались из меня словно из рога изобилия. Меня было не остановить: будто плотину прорвало.