Скрипка Льва

Лакс описывает «море людей», прибывающих в вагонах для перевозки скота на станцию Освенцим, где их заставляли бросить прямо на платформе все, что они привезли с собой. В этих «грудах чемоданов, сумок, тюков и свертков с едой, алкоголем, драгоценностями, деньгами, золотыми монетами, наверняка были и скрипки, но всех этих вещей их владельцам более не суждено было увидеть». Жак Струмса, музыкант-любитель из Греции, писал о том, что привез с собой скрипку, когда его депортировали в 1943 году. Когда поезд прибыл в Биркенау, он одной рукой поддерживал беременную жену, а в другой руке нес скрипку, но его разлучили с обеими[96].

Каким бы ни был их путь в Освенцим, Лакс был поражен собранием медных и деревянных духовых инструментов, висящих на стене в оркестровой казарме, и грудой футляров для скрипок, лежащих на специально изготовленной полке. Держа скрипку в руках, он обнаружил, что впервые может смотреть на электрические провода, окружающие лагерь, без соблазна броситься на них и покончить с собой.

Лагерный оркестр состоял из талантливых любителей и профессиональных музыкантов из военных и симфонических оркестров. Они играли марши каждое утро, когда заключенные направлялись на принудительные работы, и снова, когда они возвращались в лагерь, порой неся или волоча тела тех, кто умер от истощения, голода или болезней. По мере роста числа узников лагерей могло потребоваться до двух часов непрерывного исполнения музыки, чтобы проводить их на работы утром и столько же времени, чтобы встретить вечером. Оркестру также было предписано давать концерты легкой музыки на открытом воздухе каждое воскресенье днем, а также создавать жизнерадостный фон во время визитов нацистских вождей или представителей Международного Красного Креста.

Генри Мейер был одним из скрипачей в оркестре мужского лагеря Биркенау. У него была репутация вундеркинда, и офицеры СС в лагере вскоре включили его в небольшой ансамбль, игравший на их вечеринках. «Что мы играли для них? - вспоминал он. - Американские мелодии, хотя американцы и были их главными врагами. Каких композиторов? Гершвина и Ирвинга Берлина - евреев. Кто играл? Евреи. А кто слушал и подпевал этим глупым песенкам, от которых по лицам слушателей катились слезы? Члены СС, наши мучители. Какая гротескная ситуация!»[97]. Лакс отметил также необычайно сильное эмоциональное воздействие исполняемой ими музыки на тюремщиков. «Когда эсэсовец слушал музыку, - пишет Шимон, - он каким-то странным образом становился похожим на человека. Голос его терял типичную резкость, он внезапно приобретал простоту, и с ним можно было разговаривать почти на равных»[98].

Законное право собственности на итальянские скрипки в Европе уже было отменено, но потом произошла еще одна серьезная перестановка - в июне 1941 года Германия вторглась в Россию, и нацистские войска вели себя там с такой жестокостью, что в 1943 году Советское правительство приняло решение лишить Германию прав на все виды собственности в качестве компенсации за разрушенные исторические дворцы и церкви, опустошенные деревни и разграбленные художественные галереи и библиотеки. Компенсацию за эти ужасные потери должны были взыскать Красная Армия и ряд трофейных команд, сопровождаемых группами экспертов во всех областях искусства. То, что произошло потом, было описано как «самое масштабное секретное изъятие похищенных культурных ценностей в истории человечества»[99].

Министерство культуры СССР собрало в состав трофейных команд искусствоведов, экспертов, исполнителей-инструменталистов, музейных работников, реставраторов картин и художников. Им было приказано искать «культурные ценности», в том числе музыкальные инструменты. Советское правительство хотело скрыть эту секретную операцию от союзников, и поэтому, хотя члены трофейных команд были гражданскими лицами, все они были обмундированы в форму офицеров Красной Армии.

Команды следовали непосредственно за войсками, но эффективное выполнение их задачи было проблематичным, потому что Красная Армия уничтожала противника и любые препятствия, сметая всё и всех на своем пути. «Мы мстим за все, что творили враги на нашей земле, - написал один из бойцов в письме домой, - и потому наша месть справедлива. Огонь за огонь, кровь за кровь, смерть за смерть». Все чины участвовали в том, что стыдливо называли реквизициями, да так, что коменданты занятых территорий были слишком заняты «сбором часов, пишущих машинок, велосипедов, ковров, пианино» вместо того, чтобы уделить должное внимание охране крупных загородных усадеб, театров и музеев. У каждого был свой личный интерес, и скрипки, не занимавшие много места, но имевшие большую ценность, были желанным объектом реквизиций.

Трофейные команды находили итальянские скрипки в музейных коллекциях, в домах немецких граждан и в секретных хранилищах предметов, захваченных нацистами во Франции, Бельгии и Нидерландах или конфискованных у евреев, направлявшихся в концентрационные лагеря. Трофейная команда 1-го Украинского фронта решила, что обнаружила собрание драгоценных скрипок, когда наткнулась на четыре поврежденных футляра для скрипок в нацистской комендатуре в Силезии. Скрипки хранились в тайной кладовой вместе с пианино, велосипедами, швейными машинками и радиоприемниками, и когда они вынули их из футляров, у них в руках оказалась одна, подписанная «Страдивари 1757» года, и другая, помеченная как «Амати» с неразборчивой датой. Однако при последующем осмотре в безопасном месте от их внимания не укрылось, что первая скрипка была датирована двадцатью годами после смерти Страдивари. Там же нашлись еще несколько инструментов «Страдивари» и «Амати», но эксперты поняли, что ни одна из скрипок не была подлинной.

В каком-то смысле, скрипки, перемещаемые между Россией и Германией, ничем не отличались от всех других предметов, изъятых из музеев и частных домов во время Второй Мировой войны. Они были таким же «реквизитом», как мебель, одеяла, наручные часы, пианино и детские игрушки, которых лишились еврейские семьи, или же как протезы, женские волосы, деньги и золотые зубы, изъятые у живых и мертвых в концентрационных лагерях. И все же скрипки были чем-то большим. Их голоса были символом праздников в еврейских местечках Восточной Европы и в гетто, их голосами звучала уличная музыка, которую играли странствующие еврейские музыканты по всей Европе, с ними ассоциировалась музыка, написанная известными еврейскими композиторами, и исполняемая известными еврейскими музыкантами. Изымая скрипки, нацисты делали еще один шаг к достижению своей конечной цели - стереть все следы еврейской культуры. Неужели скрипка Льва попала в этот ужасный процесс? Никогда бы не узнала о том, но исследование еще одной версии её жизненной истории привели меня в такие места раздираемой войной Европы, в которых я иначе никогда бы не оказалась.

Пока скрипки из Кремоны перемещались по Европе, в их родном городе происходило нечто невообразимое. Поначалу казалось, что город совершенно забыл о скрипичном ремесле, лежащем в основе его истории и славы на протяжении, по крайней мере, двухсот лет, но незадолго до Второй Мировой войны началось медленное возрождение сначала интереса к истории скрипичного дела, а потом и самого ремесла лютерии. Если вы хотите увидеть, с чего началась эта медленная революция, вам нужно отправиться в Музей Скрипок Кремоны на площади Маркони. Пройдите по галерее, украшенной переливающимися в солнечном свете великолепными инструментами и войдите в комнату, уставленную сундуками с полуоткрытыми неглубокими ящичками. Сложенные в них инструменты не произведут впечатление чего-то особенного, пока до вас не дойдет, что крошечные рубанки, долота, ножи, зажимы и скребки принадлежали самому Антонио Страдивари, их деревянные ручки все еще хранили следы пота его рук, а их лезвия истончились от постоянной заточки. Простые и практичные, старые и изношенные, эти приспособления, находясь в Кремоне, положили начало процессу, который вернул город в самое сердце мирового скрипичного производства.

96

Ibid, pp. 111—12.

97

Ibid., p. 134, цитируется рассказ Генри Майера.

98

Цитата из James A. Grymes, Violins of Hope, Harper Pere

99

Akinsha Kozlov, Stolen Treasure, Weidenfeld, 1995, p. xvi.