Скрипка Льва

В наши дни Дронеро не нуждается в защите от врагов, напротив, у него слишком много поклонников. Летом они приезжают в город, чтобы подниматься в горы, а зимой – кататься на лыжах. Я, забронировав себе номер в единственном отеле, который пока еще не был закрыт, оказалась в Дронеро, когда городок отдыхал и восстанавливался в межсезонье. По дороге в гостиницу задержалась, чтобы прочитать афиши, рекламирующие фильмы, концерты и экскурсии в горы, но все даты давно миновали, как будто в конце сентября в Дронеро покончили со всеми развлечениями. Зарегистрировавшись, я попросила у менеджера отеля карту города. Он ответил мне, что все карты у него уже давно закончились, да и зачем ему пополнять запасы, когда единственное, что подмывало его сказать туристам, — это «Что, уже заблудились»?

В отеле было полно сумрачных помещений, темной мебели и мрачных картин. «Возьмите с собой ключ, если задумаете прогуляться, - сказал менеджер, - потому что вам без него обратно в отель не попасть, а я сейчас уйду домой». Ключ был древним и огромным и вставлялся в такую огромную же замочную скважину двери восемнадцатого века, ведущей в мою комнату. Окно комнаты выходило на небольшую площадь и полностью укрытое лозой бальдажуанского горца здание. Листья его уже покраснели, а в горах вокруг нас лежал снег, но я приехала не любоваться этим пейзажем, потому что, в отличие от других приезжих, не была сезонным туристом, моей целью была встреча с Розеллой Пеллерино, научным руководителем Espaci Occitan, окситанского культурного центра, библиотеки и музея, расположенных на окраине города. Розелла закончила школу, в которой преподавали на итальянском, дома с матерью и её семьей разговаривала на окситанском, а с родственниками отца общалась на пьемонтском диалекте. Неудивительно, что она выбрала профессию филолога. К тому же Розелла обладала обширными знаниями о музыке, языках и культуре этих долин, и у нее было много друзей среди скрипачей, играющих musica d'оc, и музыковедов, которые собирали и изучали эту народную музыку на протяжении многих лет. Далее события разворачивались как бы в два этапа. Поначалу был рассказ и объяснения Розеллы. Мы устроились в библиотеке Культурного центра, и она рассказала мне все о той жизни, что породила столь любимую ею музыку. Она описывала Дронеро девятнадцатого века как место, где, несмотря на тяжелую работу и суровые условия, люди умели веселиться. Все обитатели здешних мест умели играть на музыкальных инструментах, танцевать и петь, и, по её словам, они всегда менялись ролями, так что слушатели и зрители одного дня становилась исполнителями в другой день.

До сих пор я естественным образом рассматривала музыку Италии как предмет экспорта, но Розелла объяснила, что мужчинам и женщинам Дронеро в поисках работы приходилось порой уезжать в далекие края и возвращались домой они с новыми мелодиями и танцами, которые обогащали традиционный репертуар, накопленный в долине на протяжении веков. Некоторые из них спускались летом в города на равнине, чтобы продавать свои сыры, яйца или овощи, винные бочки, миски и ложки, которые они изготовляли зимой из каштанового дерева. Если бы скрипка Льва когда-либо жила такой жизнью, она, возможно, проводила бы лето, веселясь вместе с ними на солнечной площади. Или, если бы она принадлежал пастуху, уходила бы с ним вслед за стадами на высокогорные летние пастбища. Её музыка была бы своего рода компанией в этом изолированном месте. Забавно, что ещё пастухи приручили сурков жить рядом с ними и приносили их потом в городок. Розелла показала мне фотографии детей в Дронеро с этими необычными домашними животными на плечах, которые занимали место где-то между морской свинкой и терьером.

Люди, возвращающиеся из этих относительно коротких путешествий, могли привезти с собой несколько новых мелодий, но именно те, кто уезжал дальше, повлияли в большей степени. Некоторые из них слесарили или точили ножи на площадях больших городов на севере Италии, другие нанимались прачками в Лондоне или Париже, а были и такие, что отправлялись в Прованс собирать лаванду или оливки. Среди этих гастарбайтеров всегда были не только скрипачи, но и музыканты, игравшие на других инструментах, и имена некоторых из них до сих пор вспоминают в долинах. Джованни Конте - или Брига, как его называли - каждую зиму отправлялся пешком во Францию и Испанию, иногда проводя там долгие годы. Он был человеком-оркестром и пел песни долин. Джованни играл на шарманке, бил по барабану на плече колотушкой, которой он управлял с помощью веревки, привязанной к его лодыжке, и, не сбиваясь с темпа, позванивал колокольчиками, прикрепленными к его шляпе.

Все, что Розелла рассказала об окситанской музыке в своей долине, осталось бы лишь воспоминанием о далеком прошлом, если бы не Джанпьеро Боскеро, которого она пригласила рассказать мне о своей работе. Это была длинная история, но он приступил к рассказу так решительно, что стало понятно, что он лишь недавно оставил свою деятельность адвоката в Салуццо. История началась в 1970-х годах, когда Джанпьеро стал регулярно проводить лето в Сан-Маурицио-ди-Фрассмо, деревне высоко в долине Валь Вараита. «Мне было 20, когда я впервые оказался там – рассказывал он, - я был уже студентом и изучал право. В деревне было много молодых людей примерно моего возраста и младше, да к тому же множество детей эмигрантов из Прованса или Парижа». Долгими летними вечерами всем хотелось танцевать, но Боскеро и его друзьям такое занятие быстро наскучило, главным образом потому, что единственным музыкантом в деревне был старик, который мог сыграть только пару мелодий на губном органе, и им приходилось танцевать одно и тоже снова и снова. Дошло до того, что молодежь стала просить пожилых людей в деревне научить их традиционным окситанским танцам.

«Я попросил соседа показать мне в любое удобное ему время последовательность шагов, - вспоминает он, - а затем продолжил упражняться, пока у меня не получилось так, как надо». Джанпьеро понял, что танцы, музыку и песни, которые он разучивал, необходимо записать, чтобы сохранить их и после того, как пожилые люди в деревне покинут этот мир, и между 1971 и 1975 годами он каждую неделю проводил воскресенья обходя дома в Сан-Маурицио и других деревнях, где записывал музыку, песни и танцы. «Поскольку говорил я на окситанском языке, - вспоминает он, - для меня были открыты все двери. Хотя люди меня и не знали, я был своим, как бы одним из членов их семьи». Боскеро не был профессиональным этномузыковедом, но утверждает, что подошел к задаче сохранения музыки с той же научной строгостью, как и к изучению права в университете. Шло время, и один из его друзей, который знал, как расшифровывать записи, стал помогать ему. Несмотря на отсутствие музыкального образования, Боскеро обнаружил, что может выявить любые неправильные ноты в записях, потому что, как он выразился, «музыка была внутри меня».

За годы своих поисков Боскеро записал более двадцати танцев и множество местных вариаций. «И когда я находил и осваивал их сам, - рассказывал он, - я учил своих друзей танцевать, таким образом старые танцы оставались живыми, а не превращались в «музейные экспонаты». То, как Боскеро и его друзья танцевали каждое лето, впечатлило других молодых людей в деревнях, которые всегда стыдились старых традиций долины перед приезжими. Теперь они начали присоединяться к танцам, да так, что проект Боскеро шаг за шагом возродил культуру музыки и танцев в долине с успехом, на который он в начале и не надеялся. «Пытаясь что-то возродить и облачаясь для этого в местные народные костюмы, мы не были похожи на обычный танцевальный ансамбль, - вспоминал он. - Мы просто танцевали, как в деревне по вечерам; это не было спектаклем, а первые, кто научился танцевать таким образом, вовсе не были великими танцорами. Но у тех молодых, что продолжили нашу работу, было уже больше мастерства, потому что их учили бабушки и дедушки. Теперь им за сорок, и они учат своих детей, и традиция, таким образом, живет. В наши дни многие дети учатся играть на шарманке или аккордеоне, появилось много местных исполнителей и учителей, которые проводят уроки танцев в стиле «окситано» в школах от Генуи до Турина».