Скрипка Льва

«Мессия» выглядел таким новым, что казалось, будто Страдивари опять творит в Кремоне, и все же в этом городе к моменту смерти Таризио искусство лютерии было почти полностью забыто. Нижняя часть узких улочек Изолы исчезла, а в 1869 году Сан-Доменико, массивная церковь с гробницей Страдивари, была снесена, а окружающая ее площадь была превращена в сквер и переименована в площадь Рима (Piazza Roma). Никто не озаботился сохранением останков Страдивари, и к тому времени, когда в 1870-х годах прибыл некто Хью Хавейс, все в городе, казалось, совсем забыли о великом мастере. Хавейс был лондонским священником, скрипачом и писателем, и он приехал в Кремону, совершая своего рода паломничество, как и я сама. Описывая этот визит в своей книге, он объясняет его решением «пойти и посмотреть, где великий Страдивари прожил девяносто три года, где он любил и трудился с такой настойчивостью и столь искусно, что в течение 180 лет вряд ли нашлась хотя бы одна столица в цивилизованном мире, где не воздавали бы должное его величию». Но, увы, только не в самой Кремоне, и когда Хавейс прибыл на железнодорожную станцию и попросил отвезти его в casa - или дом - Страдивари, таксист ответил: «Какая ещё casa? И мне не известно такое имя»[62].

Единственный, кто в Кремоне ещё помнил о Страдивари, был местный поверенный. Хавейс был настолько разочарован, что в конце концов устроил очень неанглийскую демонстрацию, остановив свою карету на площади Рима и во весь голос вопрошая прохожих, знает ли кто-нибудь из них, где жил Страдивари. Некоторые даже останавливались, но только для того, чтобы сказать нечто вроде:

«Я думаю, что это тот человек, что здесь делал скрипки, но он уже умер».

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Мне всегда нравились старые итальянцы. Эта фраза означает только одно: когда я была моложе, мне нравились пожилые люди, которых я наблюдала прогуливающимися по улицам итальянских городов, подпирающими барную стойку с кофе-эспрессо в одной руке и газетой в другой или покупающими персики на рынке. По сравнению со старыми людьми, которые меня окружали дома, эти были подобны райским птицам. Они повязывали красные шарфы на шею, носили брюки, яркие, как полудрагоценные камни, и отвечали на мой пристальный взгляд ответным, который, казалось, не придавал значения пятидесяти годам разницы в наших возрастах. Я никогда не отвечала ни на одно из этих невысказанных предложений, но какое-то время встречалась с «пожилым» мужчиной. По крайней мере, мне он казался старым, пожалуй лет за тридцать. Он посвятил себя обтесыванию англосаксонских углов моего характера и попыткам переделать мою личность в нечто более средиземноморское. Конечно, были некоторые вещи, которые невозможно было изменить, что, должно быть, понял даже он, когда, посмотрев сверху вниз на мое бледное тело, распростертое под солнцем на сицилийском пляже, выдал одно из своих суровых указаний. «Постарайся стать коричневой, - сказал он, - а не красной».

Но как же все меняется. Когда я сегодня думаю о старых итальянцах, мои мысли - только о старинных скрипках, потому что именно так их называют в музыкальном мире. Скрипка Льва не могла не быть «старинной итальянской» из Кремоны. Владелец скрипки объяснил мне, что ценит её больше, чем любой другой инструмент, который у него когда-либо был, но, тем не менее, дилер сказал, что она ничего не стоит. Поскольку это противоречие прочно поселилось в моей голове, меня особенно поразила история, рассказанная мне моей младшей дочерью Конни. История эта не имела ничего общего со скрипками, однако оказалась прекрасной иллюстрацией того, как люди могут по-разному оценивать один и тот же предмет. Итак, на выходные к ней приехала подруга. В субботу утром эта подруга объявила, что собирается за покупками. Ничего необычного в этом не было за исключением того, что она вышла из дома без кошелька и с единственным леденцом на палочке в сумке. Конни в деталях описала, что произошло дальше, и объяснила, что идея не принадлежала ее подруге. Это была лишь версия эксперимента, вдохновленного Кайлом Макдональдом, американцем, прославившемся тем, что в серии онлайн-торгов сумел обменять красную скрепку на дом[63]. Тем не менее, должно быть, это была уже ее идея выбрать именно леденец отправной точкой для своего собственного эксперимента с бартером, и я оценила этот замысел. Человек двадцати двух лет от роду никогда не сможет ценить леденец так же, как ребенок, и поэтому подруге Конни повезло, что пара маленьких мальчиков разбила палатку на газоне возле дома. И еще больше ей повезло, что один из них был совершенно счастлив обменять пластиковую фигурку персонажа из «Звездных войн» на её съедобную версию денег. С новой «валютой» в сумке следующая остановка подруги случилась в магазине одежды, принадлежавшем коллекционеру фигурок. Это тоже было удачей, и еще более счастливой: единственная фигурка, которую она так легко приобрела на улице, оказалась очень редкой и была необходима владельцу магазина для завершения коллекции персонажей «Звездных войн». Маленькая пластиковая фигурка приобрела в его глазах непропорционально высокую ценность, поэтому он не размышлял ни секунды и предложил девушке обменять ее на любой предмет из его магазина. Так получилось, что она мечтала о новой паре кожаных брюк. И она их получила.

Наличные деньги – наиболее универсальная валюта для приобретения скрипки, и все же случаются удивительные параллели между историей, рассказанной Конни, и законами, действующими в торговле скрипками в двадцать первом веке. Точно так же, как пластиковая фигурка персонажа «Звездных войн», «старый итальянец» может оказаться предметом коллекционирования, и частью его ценности всегда будет его редкость. Обратимся к инструментам Страдивари: за свою долгую карьеру мастер изготовил их более тысячи. И хотя такое количество было значительным достижением, только половина инструментов дожила до наших дней, потому что войны, несчастные случаи и другие бедствия забирали свои жертвы на протяжении веков. А когда дело доходит до скрипок Гварнери дель Джезу, ситуация еще более серьезная. Он сделал меньше инструментов - всего 250, а из них осталось только 150.

С того момента, как Козио заложил основы международного рынка скрипок, спрос на эти скрипки и всех других «старых итальянцев» всегда превышал предложение. Несмотря на такую ситуацию на рынке, скрипки все же остаются инструментом, с помощью которого музыканты зарабатывают себе на жизнь, и поэтому оценка инструмента исполнителями всегда будет в большей степени сосредоточена на его технических возможностях и качестве звучания, нежели на его происхождении. Теперь я поняла это, но по-прежнему закипала при мысли о том, что кто-то из торговцев объявил скрипку Льва ничего не стоящей. Стремясь понять рынок, который может вынести столь жестокий приговор, я связалась с Флорианом Леонхардом, одним из самых уважаемых в мире дилеров и реставраторов «старинных итальянцев», а также большим авторитетом в области экспертизы музыкальных инструментов.

Я прибыла в лондонский офис Леонхарда сумрачным осенним вечером. Снаружи дом не выделялся на фоне других красивых зданий Хэмпстеда, а комната, в которую меня пригласили пройти, была больше похожа на гостиную, чем на кабинет.

Я устроилась на большом диване, чтобы дождаться Леонхарда, в последний момент разглядев йоркширского терьера, крепко спавшего на гобеленовой подушке на другом конце дивана. Под его тихий храп попыталась собраться с мыслями. Я уже проследовала вслед за развитием торговли «древними итальянцами» от момента её зарождения до сегодняшнего дня, и этот визит позволит добавить в историю новые детали. Но было еще кое-что. С тех пор, как я впервые услышала о скрипке Льва, я пыталась узнать как можно больше о церковных инструментах. Видите ли, сначала я просто приняла все, что мне рассказали, и если бы вы знали о скрипках так же мало, как я в те времена, вы, вероятно, поступили бы так же. Но получается, что неважно, как много времени я провела в музыкальных отделах библиотек, в ботегах скрипичных мастеров или в альпийских лесах, я так и не смогла собрать больше информации именно о церковных скрипках или налоговой лазейке, которую скрипач описал мне. И я решила, что если кто-нибудь и сможет рассказать об этом мне больше, то это будет Леонхард, потому что он более тридцати лет буквально жил историей «старых итальянцев».

62

H. R. Haweis, My Musical Life, Longmans, 1868, p.317.

63

oneredpaperclip.blogspot.com