Страница 40 из 99
– А оно не спасает? – Эва решилась высунуть один глаз.
– Молитва. И здравый смысл. Здравый смысл способен спасти от многого. А от остального поможет молитва, – заявила Эве женщина, которая была, пожалуй, даже крупнее Эдди.
Шире.
И внушительней. И…
– Мне его не хватает. Здравого смысла, – со вздохом призналась Эва, чувствуя, как зубы начинают стучать друг о друга. – Но я не могла отпустить ее. Она бы не послушала. А если позвать кого, обиделась бы и потом…
Эва махнула рукой.
– Рубашку стягивай, – велели ей и, не дожидаясь, пока Эва сама разденется, потянули за подол. – Юная леди, а извазюкалась, что поросенок…
– Я случайно. В ручей упала.
– А сестрица твоя?
– Она шла и шла… А у меня шаль зацепилась. За шиповник. Я думала вытащить, а то холодно. Но она запуталась. И Тори ушла. Я за ней, а там ручей. И нога вот…
– Бестолочь, – сказала женщина почти ласково. – Эй, остроухий, где вода?
На Эву упало огромное полотенце, такое мягкое, теплое, и руки женщины принялись ее тереть. Сперва было больно, так, что прямо до крика, но Эва стиснула зубы.
– От и хорошо. Первым делом кровь разогнать. Волосья тоже вычесать, помыть бы, но такие до утра не высохнут. – Женщина ворчала, но как-то незло.
И в ее руках действительно холод отступал.
Дышать становилось легче.
А зубы стучать перестали.
– На-ка. – Эве протянули чистую рубашку.
И стало стыдно.
– Я лучше домой. – Она попыталась встать и ойкнула. Нога, которая только вроде бы слегка ныла, разболелась вдруг по-настоящему. И так, что прямо до слез на глазах.
– Сиди. – Ее толкнули на кровать и в рубашку завернули, а потом и в одеяло. – Нагулялась уже. Маменьке бы вашей сказать, юная леди.
– Не надо!
– И чтоб розог всыпала, а то ишь… сегодня ногу, а завтра и шею свернешь. Дурное дело нехитрое.
Горячие пальцы ухватили за щиколотку. Сжали. Повернули ногу влево и вправо. Осторожно, так, что и боли Эва почти не ощущала.
– Не перелом. Так, потянула чуток. Тебе бы недельку в постели…
– Завтра на занятия. – Эва почувствовала, как начинают гореть уши. Это же получается, что она все пропустит? И маме врать придется.
– От про них бы и думала, а то ишь… Ничего, сейчас мы…
Она отступила, и перед кроватью, на которой сидела Эва, появился мальчишка-сиу. Он тоже сжал ногу и сказал что-то совсем уж непонятное.
– Думаешь? – поинтересовалась женщина.
Мальчишка закивал и что-то добавил. И опять Эва не поняла. Только ногу попыталась забрать, но тонкие темные пальцы сдавили щиколотку.
– Ай! – Внутри что-то хрустнуло. И стало больно.
Очень.
Эва стиснула зубы; правда, боль очень быстро прошла, а на ногу легла влажная тряпица.
– Посиди, – велели ей, будто у Эвы был еще какой выбор.
И сиу исчез. И эта пугающая женщина тоже, правда ненадолго. Вернулась она с миской, которую сунула Эве.
– На вот, поешь, а то глядеть тошно, до того тощая.
Спорить Эва не стала, потому как ужин был давно, и пахло мясной похлебкой одуряюще. А еще и сухая лепешка пришлась к месту.
– От так… тебя что, дома не кормят? – Женщина двигалась мягко, но в то же время весьма ловко.
– Леди должна проявлять умеренность. И быть изящной. Бледной, – вздохнула Эва, глядя на миску. Следовало бы отказаться.
Кто ест посреди ночи?
И вернуться к себе. Лечь в постель, придумать какое-то внятное объяснение, что она, Эва, взяла и споткнулась. На ровном месте.
С нею ведь случается.
– Ешь, кому говорят, – прикрикнула женщина, и Эва послушно зачерпнула густое варево.
Вкусно.
До чего же вкусно!
А сиу вернулся с каким-то ящиком, в котором обнаружились склянки. Чашку поставил, стал что-то смешивать, одному ему понятное. И ворчал при этом что-то явно неодобрительное.
Когда пальцы сиу вновь сжали щиколотку, Эва застыла, ожидая новой боли. Но мальчишка принялся втирать в кожу мазь. И от нее сперва стало холодно, а потом тепло. И тепло это проникало внутрь, убирая боль.
Хорошо.
И сыто. И… и кажется, у нее глаза слипаются. Она честно не собиралась засыпать. Не в чужом же доме. И точно не в чужой кровати. Тем более что Тори еще не вернулась.
Надо ее дождаться.
Убедиться, что с нею все в порядке, и тогда уже можно спать. Дома. Несомненно, дома… Дождаться, вернуться…
Ресницы отяжелели.
– Что ты ей там намешал, длинноухий? – Чьи-то руки осторожно вытащили миску. И Эва почувствовала, как ее укладывают.
Она тонет в перине.
Тонет-тонет и никак не утонет.
Сиу что-то пробормотал.
– Оно-то да, только девонька тебе спасибо не скажет. Ишь, кожа да кости. Куда такую замуж брать? С первым же дитем отойдет… Не, сперва надо, чтобы мясца наела. Но тут-то я пригляжу. И ты у меня смотри.
Что ответил сиу, Эва не услышала.
И ответил ли вообще.
Она все-таки утонула в перине, под тяжестью пухового облака. Только и успела подумать, что спать она не станет, так, полежит минуточку, и все. Тори дождется.
Обязательно.
А замуж… замуж ее точно никто не возьмет.
Эдди вернулся на место, где нашел девчонку.
Вот ведь неугомонная. Повезло, что он их заметил. А ведь спать уже собирался, но потянуло на улицу за какой-то надобностью. Там и увидел этих двоих.
Ведьма, чтоб ее.
Эдди нахмурился и покачал головой. Надо будет сказать пару слов Берту, пусть побеседует, а то ведь место такое… Ведьма там или нет, но вляпаться здесь, как ему чуялось, можно запросто.
А эта…
Через ручей он перемахнул с легкостью. Там остановился, вслушиваясь в ночь. Тишина. Слегка поскрипывают деревья. Ветерок перебирает тонкие ветви ив. Шелестит листва. Пахнет цветами, землею и лесом. Почти настоящим.
Еще не диким, но уже и не парком с его выверенными дорожками, выстриженными кустами и прочими забавами.
Куда идти?
Сломанная ветка.
След на земле.
В темноте различить непросто, но Эдди – хороший охотник. И сам воздух хранит тонкую нить ведьминого аромата. Она куда как надежнее любых дорог.
Только что ее потянуло?
Вглубь.
Сквозь кусты, на ветвях которых остался длинный волос. И клок белой ткани. Через камни, что встают на пути рукотворной преградой. На мшистых их боках видны свежие ссадины – здесь она оперлась ногой. А вот там попыталась зацепиться. И на мхе тает след пятерни.
Длинная полоса – нога соскользнула.
Этак она шею себе свернет.
Вот ведь.
Эдди обошел груду камней, благо она оказалась не так велика. Странно, что ведьма полезла наверх. Или она в мороке? Не соображает, что творит?
Тогда совсем хреново.
Он увидел ее на поляне.
Странное место.
Ровный круг, будто вычерченный кем-то. И деревья не решаются пересечь его границу, разросшийся одичавший шиповник и тот держит ветви при себе. Трава в лунном свете кажется черной, и в ней белыми звездами сияют цветы лунного лютика.
Недаром его ведьминой травой величают.
Ведьма стоит в круге.
Волосы рассыпались по плечам. Белая рубашка разодрана и измазана. А девчонка, кажется, не в себе. Стоит. Покачивается. Словно музыку какую слушает. Вот подняла руку в небо, и широкий рукав соскользнул. Вторую.
Голову задрала.
Так и есть. Не в себе. На лице гримаса. И не понять, то ли рассмеяться она готова, то ли разрыдаться. Глаза раскрыты, а в них луна плещется. И улыбка эта, совершенно безумная.
Она шагнула.
И еще.
Повернулась, начиная танец. А потом побежала и подпрыгнула, чтобы упасть на траву и по ней покатиться, сминая лютики. И над цветами, над поляной задрожало марево Силы.
Твою ж…
Могли бы предупредить, что место непростое.
Хотя, может, сами не знали? Ведьмы – это ненаучно? Хрен вам, а не наука! Лютики звенели, и ткань мира истончалась стремительно. Вот поползли первые разрывы, теперь Эдди их видел. И рука сама потянулась к дудочке. Цветы… Здесь, на Изнанке, они крупнее. И поднимаются на тонких ножках. Лепестки полупрозрачные, словно из стекла отлиты.