Сцены любви

Актеры покинули сцену вместе с декорацией, которую словно бы унес ветер. Загрохотал гром. Именно в этот момент рука Миранды легла в его руку. Он содрогнулся всем телом.

– Я люблю тебя, – прошептала она. – Наш выход.

Он сделал глубокий вдох и вывел ее из грота. Они оба заняли место в центре сцены на возвышении. Новый раскат грома. Рабочие убрали затемнение с фонарей рампы, чей свет обжег лицо Шрива. Он все равно не видел его. Его глаза были закрыты, на веках лежали золотые блестки три четверти дюйма диаметром. Они отражали свет.

У зрителей вырвался восхищенный вздох, и они разразились аплодисментами. Шрив был в длинном белом парике, в который Ада вплела золотые нити. Он отпустил руку Миранды и поднял руки вверх. Его накидка, отделанная золотой каймой и украшенная кабалистическими знаками, ниспадала до самого пола. В правой руке он держал золотой жезл с изображением языков пламени на конце. Он поднял его над головой.

Тут же раздался раскат грома, и вновь вспыхнул свет.

Миранда, с распущенными волосами и обнаженным плечом, осыпанным золотой пудрой, опустилась на колени у его ног.

– «О, если это вы, отец мой милый, своею властью взбунтовали море, то я молю вас усмирить его».

Он опустил жезл и посмотрел на нее. От этого движения золотые блестки упали с его век, и когда он поднял голову, его черные глаза невидящим взглядом обратились к зрителям.

Провал произошел не по вине Шрива. Стоя за кулисами, Шрив и Миранда слышали, как актер, игравший Калибана, бессвязно бубнил слова своей роли.

Шрив по своей режиссерской привычке не выдержал.

– Где Боутрайт? Что, черт возьми, происходит с этим человеком?

Голос Миранды с отвращением произнес:

– Он пьян.

– Пьян? – возмутился Шрив. – Где режиссер? Кто позволил ему выйти в таком виде на сцену? – Он обвел невидящим взглядом кулисы, ища виновного. – Ты его видишь?

Миранда посмотрела через сцену на противоположную сторону.

– Вижу.

Подошедший Лоренс Боутрайт в буквальном смысле рвал на себе волосы. Его обычно спокойное выражение лица сменила маска неподдельного отчаяния: – Мне кажется, сейчас он не захочет нас слушать.

– Похоже. Публика замерла на своих местах. Прислушайся. Ничего, кроме редких покашливаний. Боже! Во что ты нас втравила?

Миранда похлопала его по руке. Она решила воздержаться и не говорить ему, что зрителям безразлично, хорошо или плохо играет Калибан. Они ждали Шрива. После первого действия новость о его слепоте, как огонь, распространилась по залу. Увидев качество игры своей звезды, Бирсфорд сам распространил ее.

К несчастью, отвратительная игра Калибана привела Шрива в такое настроение, что он появился на сцене, размахивая своим жезлом так, что задел им за декорацию. Миранда видела из-за кулис, как он сердито сжал губы. Он повторил этот жест, на этот раз опустив жезл пониже и скрыв свою ошибку за импровизированной строкой пятистопного ямба.

Актер, игравший с ним в паре Ариэля, довольно улыбнулся:

– Отлично сработано, старина.

Актера, игравшего Калибана, увели со сцены и сняли с него костюм.

– Я тот, кто вам нужен, мистер Боутрайт. – Фредерик Франклин взял зеленое одеяние, покрытое чешуей.

– Быстро в гримерную, – не раздумывая приказал режиссер.

Фредди практически влетел в гримерную.

– Ада, старушка, я выхожу на сцену. Она с подозрением посмотрела на него.

– Это ты напоил его?

– Ада! – Он прижал руку к груди. – Разве я мог сделать такое? Я не смог бы заставить напиться человека, который сам не хотел бы этого, верно?

Она с силой шлепнула ему на щеку зеленый грим и начала втирать его в кожу.

В кульминационной для Просперо сцене великолепный голос Шрива звучал глуховато – верный признак того огромного напряжения, в котором он находился.

Ада стояла рядом с Мирандой за кулисами и вытирала глаза платком.

– О мой дорогой мальчик! Он играет, слава Богу. И так великолепно играет, – сквозь слезы проговорила она.

Джордж обнял ее за плечи.

– Конечно. Я ни минуты не сомневался, что он справится с этим.

Миранда боялась испортить свой грим. Кончиками пальцев она осторожно вытирала слезы, готовые политься из глаз. Она никогда не сомневалась в Шриве. Она знала, что он вложит сердце и душу в свою игру. Шрив был настоящим актером. Он не выносил плохой игры. Но не ошиблась ли она, вернув его на сцену? Работа убивала его. Он весь покрылся потом. Его жесты были легкими, движения уверенными, как будто он все видел, но она понимала, чего это ему стоило.

– «Но ныне собираюсь я отречься от этой разрушительной науки».

Страсть в его голосе давала знать о его состоянии: он был измучен напряжением, умирал от волнения.

– «А книги я утоплю на дне морской пучины, куда еще не опускался лот».

С правой стороны находилась седьмая его метка. Поставив на нее ногу, он должен был бросить волшебный жезл в сторону кулис, где ждал рабочий сцены, чтобы поймать его.

Шрив знал, что здесь существует множество возможностей для провала. Если он бросит его слишком сильно, то может поранить кого-нибудь за кулисами. Если он бросит жезл слишком слабо, тот упадет на пол, зазвенит и покатится в сторону. Если он бросит его вправо или влево, то может попасть в декорацию, от которой он отскочит опять на сцену. Черт, если он швырнет его прямо, но слишком сильно, то может поранить стоящего за кулисами рабочего сцены.

После первого акта Шрив перестал потеть, но сейчас он почувствовал, что вновь покрывается потом. Он провел рукой по жезлу. Рука скользила. Он сжал ее крепче, потом наклонил голову. Рука поднялась к лицу, будто он оплакивал потерю своей власти. Все за кулисами затаили дыхание. Зазвучала музыка, раздался раскат грома. Свет опять отразился на золотых блестках, которые он положил на веки. Потом он поднял жезл над головой и отшвырнул его. Его конец задел за декорацию, но рабочий сцены успел перехватить его.

Публика разразилась аплодисментами.

– Мистер Катервуд, мы в восторге, что вы посетили наш город.

– Какой спектакль! Я никогда не видела ничего подобного.

– Я всегда говорил, что американцы не могут играть Шекспира, но сейчас я вынужден взять свои слова обратно. И рад этому.

– После спектакля мы устраиваем ужин в тесном кругу. Всего человек сорок – пятьдесят наших друзей и поклонников искусства. Мы бы хотели, чтобы вы и миссис Катервуд тоже присутствовали.

– Вы так молоды для роли Просперо! Вам, наверное, приходится много гримироваться.

Кивая головой как павлин, Шрив принимал комплименты. Он широко улыбался. В своих ответах он ловко имитировал английский акцент. Стоя рядом с ним, Миранда тоже улыбалась.

– Я никогда не видел ничего подобного, – господин в галстуке с эмблемой полка наклонился к самому лицу Шрива. – Я знал людей, которые могли хорошо видеть, но не видели так, как вы.

Замечание, сказанное как комплимент, мгновенно отрезвило Шрива. Миранда сразу же взяла его за руку.

– Вот как?

– О да. Замечательно, как вам это удается. Поразительный спектакль. Я знаю, многие захотят увидеть вас и услышать, как вы рассказываете о своем творчестве. Вы – пример для всех нас.

– Спасибо.

Толпа начала редеть. Шрив приложил дрожащую руку ко лбу.

– Я думаю, с меня хватит, – тихо сказал он Миранде.

Она тут же подозвала Бирсфорда, который весь вечер по-обезьяньи улыбался, глядя, как они принимают комплименты.

– Мы должны уйти, – сказала она ему бесстрастным тоном. – Я плохо себя чувствую.

– Ну, конечно, вы можете идти, миссис Катервуд. – Его благодушие было наигранным. – Когда придет время, я сам провожу нашу звезду в гримерную.

– Нет. Мы уйдем вместе. Шрив проводит меня.

Публика, жаждавшая с ними встречи, почти вся разошлась.