Поединок

— Ну-ну.

— Ты зачем создал здесь нашу организацию? — Старик тяжело дышал, казалось, ему не хватает воздуха, волнение душило его. — Я писал тебе устав, я думал, что ты действительно хочешь построить в отдельно взятом районе гармоничное общество. Мы знали все, что будет трудно, нужно только увлечь молодых, это главное, и мы разработали целую идеологию, правда? Мы смогли привлечь огромное по нынешним временам количество сознательной молодежи, которой небезразлична судьба России, которая готова на все, чтобы избавить Россию от жидов, буржуев и коммунистов. Они поверили нам, и тебе в том числе, что мы сторонники Российского государства для русских, где всякие чучмеки и прочие инородцы станут нашими работниками, а хозяевами будем мы — русские! Нужно только немного потерпеть, говорили мы, нужно иметь железную дисциплину, и со временем у нас все получится, мы — первые — пионеры, мы построим образцово-показательное общество, мы станем примером, за нами пойдут остальные. Это была красивая идея, она остается такой, но пока ты с нами, пока ты нами руководишь, она остается мертворожденным ребенком, потому что ты, Дрозд, не сам все это придумал. Ты просто опять выполняешь задание твоей партии, которая никак не может успокоиться, вот что я про тебя знаю, и ты не сможешь это опровергнуть, Дрозд, и даже знаешь, почему ты не сможешь этого сделать.

— Да у тебя просто словесный понос! — удивленно смотрел на него Дроздов. — Ты сам-то веришь тому, что говоришь, Старик?

Андрей Егорович устало улыбнулся и покачал указательным пальцем.

— Ты прекрасно все знаешь, — сказал он. — Ладно Я перехожу к доказательствам. Предупреждаю: как только Дрозд начнет меня перебивать или по каким-то другим причинам я не смогу говорить, это значит, что Дрозд понял, что карта его бита, и хочет мне помешать. Повторяю, как только он начнет мешать мне говорить — это первое доказательство, что я прав и он боится того, что я буду про него говорить.

— Пока ты еще ничего не сказал, — сказал ему Дроздов с угрозой в голосе. — Но я готов тебя немного послушать, Старик. Валяй.

Все остальные выглядели так, словно их гвоздями прибили к стульям. Головы пятерых мужчин синхронно поворачивались из стороны в сторону, когда замолкал один собеседник и начинал говорить другой.

Старик начал:

— Дроздов Глеб Сергеевич, пятьдесят первого года рождения, закончил секретную школу при Главном разведывательном управлении, сокращенно ГРУ. В восьмидесятых годах принимал участие в секретных карательных экспедициях на территории Афганистана, причем карал он, нужно сказать, не только мирных жителей. Вернее, карал он всяких там афганских курбаши. Кроме этого, он выполнял самые суперсекретные поручения. Что это за поручения — не скажу, мой информатор не знает об этом, а судя по тому, что он, я имею в виду информатора, знает очень много, это может означать только одно: Дрозд выполнял самые ответственные задания и принадлежал к элите профессионалов. А элита — элита и есть. Она не изменится никогда. И что бы она ни делала, она всегда будет работать на реставрацию коммунизма в России. И наша организация, которую он создал, была испытательным полигоном для идей Дрозда и его комтоварищей, или чем-то еще. Мне трудно понять логику коммунистов.

— Уф! — выдохнул Дрозд. — Еле выдержал, чтоб по шее не накостылять. Ты закончил?

— В общих чертах, да, — ответил ему тот.

— Я не понял, — покачал головой Дрозд. — А доказательства-то? Все это — пустые слова.

Вместо ответа Старик швырнул в него острейший кухонный нож. Он неизбежно попал бы Дроздову прямо в горло, если бы не отменная реакция последнего. Он на лету перехватил нож, причем не за лезвие, а за рукоять. Это умение обращаться с оружием восхитило даже Ивана.

— Ты что?! — заорал на Старика один из четверых спутников Дроздова.

Но тот не мигая смотрел на своего врага.

— Ну? — сказал он. — Какие еще доказательства вам нужны? Кто еще может так запросто поймать нож, который летит прямо в горло? Кто-нибудь ожидал, что я брошу? Уверен, что никто. Дрозд тоже не ожидал. То есть его сознание не ждало. А подсознание — еще как ждало! Его слишком долго учили всегда быть готовым к опасности. Руки Дрозда работают раньше мозгов. Это хорошо для боя или тогда, когда в тебя летит остро наточенный нож. И это плохо, потому что не успевает человек подумать. Любой другой просто попробовал бы уклониться, убрать голову, а вы видели, что сделал Дрозд? Он просто поймал его. Он не мог не поймать — мышцы его зомбированы. Какие еще доказательства вам нужны? Документы? Их никто вам не предоставит. Мой информатор может много, но он не может всего.

Иван понимал, что все, о чем говорит Старик, правда. Дело даже не в этом остроумном доказательстве, которое Андрей Егорович придумал, хотя и в этом он где-то прав. Иван помнил свой бой с Дроздовым. Так драться мог только хорошо подготовленный человек. Не просто подготовленный, а суперподготовленный. Старик прав, безусловно. Если б он еще про информатора рассказал бы подробнее…

Дроздов словно подслушал эти мысли.

— Да, документы было бы неплохо посмотреть, — сказал он. — Но вы хоть назовите своего информатора, Андрей Егорович. А то как-то несерьезно получается, ей-Богу. Все это лирика, бред сумасшедшего. Раз нет документов, так назовите хоть информатора. Пригласим его, спросим, и если подтвердит убедительно — застрелюсь на ваших глазах: не вру, ей-Богу. Ну? Назовите имя!

Не назовет, понял Иван. А Дрозд проговорился. Мужики эти не поймут, но ошибка очевидна: стреляться может только офицер, для которого честь — превыше всего. Это было неотъемлемой частью тех, о ком как раз говорил Старик. Волей-неволей Дрозд выдал себя. Впрочем, это сложно. Так что мужики ничего не поймут.

— Нет, — отрицательно покачал головой Старик. — Информатора своего я не назову. А ты просто попробуй доказать, что я не прав.

— Э, нет, — невозмутимо отвечал ему Дроздов. — Как бы там ни было, мы все-таки не уголовники и строим, как ты правильно говоришь, общество справедливости. И в нем презумпция невиновности будет незыблемо присутствовать. Я не стану доказывать, что не виноват. А ты не сможешь доказать, что я виноват. К сожалению, это так. Нож? А что нож? Ну, поймал. При чем тут мышцы какие-то?

— Ты знаешь, что я прав, — в упор смотрел на него Старик. — Знаешь, Дрозд.

— Ничем не могу помочь, — невозмутимо гнул свое Дроздов. — Доказательств у вас, любезный, нет. А у меня — есть.

Все, как по команде, повернули головы и уставились на него.

Дроздов всем тонко улыбнулся.

— Да, милые мои, — сказал он. — Мне тоже есть что предъявить уважаемому Андрею Егоровичу.

Он замолчал и внимательно осмотрел всех, медленно поворачивая голову и взглядом фиксируя каждого. Выглядел он убедительно.

— Видите ли, милые мои, — начал Дроздов. — Я прекрасно знаю, зачем Андрей Егорович начал всю эту не слишком убедительную бодягу. Дело в том, что ему самому известно, что я знаю про него кое-что весьма любопытное, и заранее стал предпринимать ответные меры. И наворотил невероятную историю. Афганистан, секретные поручения, задания какие-то. В принципе чем невероятнее ложь, тем охотнее в нее поверят. Все это знакомо так, что даже противно становится.

Дроздов пристально посмотрел на Старика и тихо спросил у него:

— Значит, я — верный пес КПСС, Андрей Егорович? А вы диссидент? Инакомыслящий? Политзаключенный? Просто пострадавший за убеждения?

— При чем тут… — начал Старик, но Дроздов его жестко перебил:

— Молчать, Старик! А то я подумаю, что ты боишься выслушать мои доказательства. Итак, ты стойкий борец с коммунистическим правительством? Нет, Старик. Нет. Ты всю жизнь работал канцелярской крысой в Библиотеке имени Ленина. Ты был не крысой, нет, я ошибся. Ты был мышью. Но это мелочи. Ты выдавал книги. Знакомился с читателями. Среди них иногда встречались действительно диссиденты. Ты разговаривал с ними. Ты внимательно выслушивал их, иногда говорил о том, что все мы немного лошади при этом строе — или что-то в этом роде. Причем это были не обязательно настоящие диссиденты. Иногда это были просто молодые образованные люди, студенты, которым, конечно, не все нравилось в коммунистической системе, но так, чтобы активно протестовать против нее и уж тем более портить себе жизнь, борясь с ней, — этого не было. Ты знакомился с ними, разговаривал, слушал. Зачем? Искал единомышленников? Упаси тебя Боже. Ну? Что молчишь? Продолжать?