Страница 67 из 149
Джулиан привстал.
- Если вы хотите, я могу позвонить, чтобы принесли стакан воды или вина…
- Нет… нет, спасибо. Я в порядке, - она виновата посмотрела на него. – Мне тяжело это вспоминать.
- Мне жаль. Если бы это не было необходимо, я бы не просил вас оживлять это в памяти.
- Я верю вам, синьор Кестрель, - она ободряюще прикоснулась к его рукаву. – Я знаю, что вы не хотите причинить боль.
Как, черт побери, получилось, что она утешает его за то, что он причинил ей боль?
- Спасибо, синьора Аргенти. Я хотел бы сделать вашу задачу столь же простой, какой вы делаете мою. Пожалуйста, продолжайте. Вы говорили, что надеялись, будто в отсутствие отца Ринальдо уступит и позволит вам увидеться с детьми.
- Да. Это было глупо – я должна была знать, что он никогда не станет прекословить отцу. Но я так хотела увидеть детей, что убедила себя, будто это возможно. Я сказала Пьетро, что хочу поехать в Милан и увидеть Ринальдо. Тогда он согласился, но решил, что мы не должны оставаться в Милане, где меня хорошо знают, и наш отъезд тогда вызвал скандал. Он боялся, что меня будут оскорблять и дразнить, а я боялась, что то же самое будет с ним, так что мы одолжили виллу на озере Комо у одного из его друзей.
- Вы знали, что ваша вилла была точно напротив виллы Мальвецци?
- Нет. Я… Мы не знали точно, где она.
- Вы не планировали встретиться с маркезом Лодовико, пока были на озере?
- Я не хотела видеть его. И я знала, что ничего этим не добьюсь.
- И синьор Валериано не пытался увидеться с ним?
- Нет.
- Вы уверены?
- О, да. Он сказал бы мне. Он ничего от меня не скрывает. Мы ничего… - она замолчала.
«Не скрываем друг от друга?» – продолжил он за неё. Но Франческа не смогла этого сказать.
Он спросил:
- Что вы сделали, когда приехали на озеро?
- Я написала Ринальдо письмо, умоляя дать мне увидеться с детьми и приехать в Милан самой молить его об этом. Я ждала ответа, как на иголках. Наконец он пришёл… но не от Ринальдо, а от Лодовико. Ринальдо передал моё письмо отцу. Маркез написал, что если я не вернусь к мужу, то никогда не увижу своих детей. Что они будут для меня так же мертвы, как если бы я похоронила их своими руками.
- У вас осталось это письмо?
- Нет. Пьетро сжёг его.
- Почему?
- Почему? – эхом переспросила с нотками страха. – Потому что оно сделано меня несчастной. Потому что ужасало меня. Почему его нельзя было сжигать?
- Этому нет причин, - успокоил Джулиан. – Я лишь поинтересовался. Когда вы получили его?
- За день или два до того, как узнали о смерти Лодовико.
- А как вы узнали о ней?
- Я не знаю. Все внезапно стали говорить об этом.
- Вы и синьор Валериано тогда уехали с озера?
- Нет, только через несколько недель, - она повесила голову. – Я пыталась испытывать сочувствие, но для меня его смерть значила лишь то, что Ринальдо может стать добрее, когда отец больше не требует наказывать меня. Я написала ему снова, и была такой смиренной, как могла. Я предлагала всё, что угодно, кроме как оставить Пьетро, если он позволит мне хотя бы один взгляд издали… - она покачала головой. – Но всё было тщетно. Он отказал мне так же, как Лодовико.
- Что случилось потом?
- Ничего. Мы с Пьетро вернулись в Венецию.
Джулиан задумался.
- Я кое-чего не понимаю. Вы сказали, что получили письмо Лодовико за день или два до его смерти. Почему вы сразу не вернулись в Венецию?
Франческа не смотрела ему в глаза.
- Я не хотела. Я надеялась, Ринальдо будет добрее или Лодовико смягчиться.
- Это было не очень вероятно, не так ли?
- Я была в отчаянии. Я жила надеждой.
- А синьор Валериано? Что думал он?
- Он не пытался убедить меня покинуть его. Он знал, сколько для меня тогда значила возможность увидеть моих детей.
- Тогда? – переспросил Джулиан. – Не сейчас?
- Сейчас прошло много времени, - осторожно сказала она. – Я смирилась с тем, что никогда их не увижу. Это часть такой далёкой жизни, что мне кажется, будто её жила какая-то другая женщина.
- Должно быть, это стало облегчением, - заметил Кестрель, - перестать скучать по ним.
Она бросила на него быстрый взгляд, и в её глазах было такое горе, что у Джулиана защемило сердце.
- Мне жаль, - он накрыл её руки своими. – Я хочу знать ваши истинные чувства. Почему вы пытаетесь прятать их?
- Теперь я всегда прячу их. Но это не имеет отношения к делу, которым занимаетесь вы. Я не хочу, чтобы Пьетро знал, сколько это для меня значит. Я годами убеждала его, что оправилась от этой потери. Пожалуйста, не выдавайте меня. Я не знаю, что он сделает, если поймёт, как с скорблю о моих дорогих детях… И как всегда буду скорбеть!
- Я ничего никому не скажу, если расследование не потребует этого. Но сейчас я не могу представить, почему оно может этого потребовать.
- Мы закончили? – с надеждой спросила она.
- Ещё нет. Я должен спросить вас о той ночи четырнадцатого марта – когда Лодовико Мальвецци убили. Где вы тогда были?
- Дома… на вилле, где остановились мы с Пьетро.
Она задержала дыхание, готовясь к следующему вопросу. Но Джулиан лишь выжидающе смотрел на неё, подняв брови. Он знал по опыту, что это заставляет человека говорить дальше куда лучше, чем расспросы. Разумеется, Франческа не могла молчать:
- Я легла в постель… Я не помню, когда, но, наверное, ещё до полуночи. Пьетро… он выехал на лошади. Он не мог уснуть. Когда он пел в опере, он бывал на ногах всю ночь – сначала на сцене, потому в кафе или на праздниках. Иногда он не мог заснуть так рано, как я, и тогда шёл гулять или ездить верхом или тихо играл музыку, чтобы беспокоить меня. Та ночь была такой, - её лицо просветлело. – Но я помню, что прошлой ночью он тоже выезжал, так что в ночь убийства не было ничего необычного.
«Вот это чрезвычайно интересно», - подумал Джулиан. Потому что кто бы не убил Лодовико, он был в Кастелло-Мальвецци в прошлую ночь, чтобы оставить посылку в перчаткой и запиской, назначающей встречу в беседке. Отъезды Валериано в эти важные ночи требовали ещё одного вопроса:
- Когда он выезжал, вы оставались одни?
- Конечно, - она произнесла это как любая жена, чья верность поставлена под сомнение. – А с кем я могла быть, когда Пьетро уезжал?
- Я не имел в виду ничего недостойного. Я лишь предположил, что ваша камеристка могла оставаться с вами.
- Нет, она спала наверху.
- Вы когда-нибудь видели дамскую оперную перчатку, украшенную зелёными листьями мирта, вышитыми шёлком, и рубиновым сердцем, что пронзено бриллиантовой булавкой?
- Нет, - она была озадачена.
- Вы не знаете никого, кто мог быть носить такую?
- Нет. Почему вы спрашиваете?
- Кто-то доставил такую перчатку маркезу Мальвецци в ночь перед убийством. Вместе с ней была записка, угрожающая раскрыть некую правду о владелице перчатке, если маркез не придёт в беседку следующей ночью на встречу.
- Как странно.
- Да. В ночь, когда маркеза убили, вы покидали свою виллу?
Её лицо запылало.
- Я… да… Я… Я выходила. Это было поздно… после полуночи… около двух часов. Я проснулась и увидела, что Пьетро ещё не вернулся. Я обеспокоилась. Я накинула шаль и спустилась вниз. Его не было на вилле. Я оделась, взяла фонарь и вышла, крича его имя и осматривая окрестности.
- Вы не разбудили слуг?
- Нет. Я была глупа. Я не подумала. Я испугалась и хотела найти его. Они проснулись, когда услышали, как я зову Пьетро и пришли узнать, в чём дело.
- Почему вы так боялись за него? Вы говорили, что это была обычная ночная прогулка.