Не называя фамилий

К о л о д у б. По правде?

Л о б. Только по правде, уважаемый профессор, товарищ Колодуб.

К о л о д у б. Потрясен! Впервые такое вижу: Наполеон Бонапарт, Чапаев, Анна Каренина… Здорово!

Л о б (не понял иронии). А как же. Все делаем на наивысшем идейно-художественном уровне! А главное: все для выздоровления и благополучия нашего глубокоуважаемого дважды Героя!

К о л о д у б. Есть еще вопросы? Тороплюсь к больному дважды Герою.

Л о б. К сожалению, не имею.

К о л о д у б. До свиданья, товарищ Лоб, Антон Сидорович.

Л о б. До свиданья, товарищ профессор, Василь Явтухович!

Колодуб уходит. Из клуба появляется крепко подвыпивший  С а ш к о  в костюме Карася из оперы «Запорожец за Дунаем».

С а ш к о (поет).

Л о б (спешит ему навстречу). Александр Танасович! Рад вас видеть в таком сверхочаровательном наряде!

С а ш к о (закончив куплет). Здорово вы это придумали: карнавал в колхозе! Очень здорово!

Л о б. Служу «Червоной зирке» во главе с вашим родным батьком! Мероприятие нравится даже профессору, говорит: впервые такое вижу!

Входит  А г л а я.

А г л а я. Милый Сашуня, по всем признакам, ты уже пьян?

С а ш к о. Я сейчас не Сашко Явор, а Карась. А Карасю полагается быть пьяным… (Поет.)

А г л а я (ищет у него по карманам). Отдай бутылку!

С а ш к о. Не отдам… Это мой реквизит. Как же я буду исполнять номер без бутылки?

А г л а я. Дай слово, что до выступления не допьешь всю водку!

С а ш к о. Во-первых, это не водка, а коньяк. А во-вторых… Видишь батька? (Показывает на бюст.) Им клянусь! Или ты хочешь, чтоб я не батьком поклялся, а папенькой — по-французски!

А г л а я. Я тебя умоляю: идем к людям! (Уходит.)

С а ш к о. Не желаю к людям, желаю побыть с батьком. (К бюсту.) Слышите, батя? А вашего врага номер один нету на карнавале. Он плюет на карнавал. (Лобу.) Отвечайте, заместитель дважды Героя: почему отсутствует ученый агроном?

Л о б (оглянувшись). Во-первых, ученый агроном здесь — замаскировался под Дон Кихота, а во-вторых, если агроном Роман Шевченко для вас враг номер один, то для меня персонально — враг номер два!

С а ш к о. Доказательства! Мне нужны доказательства!

Л о б. Пожалуйста, Александр Танасович. Доказательство первое: этот чудесный карнавал я организовал в знак любви к дважды Герою, на утешение ему и удовольствие. Даже великий француз сказал: веселье — это солнце, а он, агроном Роман Шевченко, категорически заявляет, что этот карнавал — дырка в бублике, дурные деньги на ветер.

С а ш к о. Так и сказал?

Л о б (показывает на бюст). Клянусь бюстом вашего отца!.. Другой пример: статью, что поручено написать Роману Шевченко, он назвал знаете как?.. «Когда брюхо — гегемон»!

С а ш к о. Брюхо — гегемон? Да как он смеет!

Л о б. Это позорный поклеп на дважды Героя, на вас, на меня, на всю «Червоную зирку». А если посмотреть на это его заявление в свете последних международных ситуаций, то это не что иное, как настоящий ревизионизм!

В глубине сцены вспыхивает фейерверк, потом другой, третий. Быстро входит  А г л а я.

А г л а я. Сейчас начнется концерт. Первым выступаешь ты, Сашуня.

С а ш к о (сцепил зубы). Кобра.

А г л а я. Кто кобра?

Л о б. Это не о вас, Аглая Федоровна… (Берет Сашка под руку.) Прошу на сцену, Александр Танасович.

Все трое уходят. С противоположной стороны быстро входят  Г р и ц ь, за ним  Р о м а н.

Р о м а н. Не глупи, Гриць. Зачем ты мучишь Лесю? Подбежала сейчас ко мне, плачет.

Г р и ц ь. Не я, а она меня мучит. Почему передумала ехать в Киев? Ведь она первая начала: скучно на селе, в клубе только кино крутят! И вдруг… почему передумала?

Р о м а н. Очевидно, есть причина.

Г р и ц ь. Вы эта причина! Это вы ее надоумили!

Р о м а н. А хотя бы и я. Здесь вы оба первые, на красной доске красуетесь. А там?

Г р и ц ь. Первые! Красная доска! А для души что? Это ж вы сами говорили!

Р о м а н. Говорил и сейчас скажу.

Г р и ц ь. Ну, и что из этого? Не вы, а Лоб-лобище тут царь и бог. Слышите, как звучит оркестр самого передового колхоза в области?

Р о м а н. Ну, слышу.

Г р и ц ь. Только трубы да барабаны бухают. Один кларнет на двадцать труб, одна тысячная мелодии на душу населения… Чего смеетесь?

Р о м а н. Остроумно сказано: тысячная мелодии на душу населения.

Г р и ц ь. Вам смешно, а мне… Музыка — самая большая радость для меня! Говорю это Лобу-лобищу, а он меня цитатой по башке: музыка в колхозе, говорит, надстройка. Баранка на автомашине — вот залог твоей радости и счастья!

Входят  В о л я  и  Л е с я  в своей обычной одежде.

Л е с я. Гриць, я переоделась… Что дальше?

Г р и ц ь. Так бы и давно. (Роману.) Прощайте!

Р о м а н. Зачем, же прощайте? Я приду вас проводить. До свиданья!

Л е с я. Спокойной ночи!

Гриць и Леся уходят.

В о л я. Неужели уедут?

Р о м а н. Если Гриць по-настоящему любит Лесю и музыку — не уедут!

Слышна мелодия дуэта Карася и Одарки.

В о л я. Может, на полчасика пойдем? Сашко будет петь.

Р о м а н. До сих пор этот дуэт был моим любимым, а после исполнения его твоим братом, наверно, возненавижу. Ты знаешь, что он мне сегодня сказал?

Поет Сашко, потом Одарка.

В о л я. Глупость, наверно, сказал. Он все время пьяный… (С болью.) Несчастный он, Романочку. Сам знаешь, отчего пьет. А она… Видал — Анной Карениной нарядилась! Вчера ей опять звонил тот, из Ялты… Посоветуй, что делать?

Р о м а н. Могу поехать в Ялту и убить новоявленного Вронского.

В о л я. Я серьезно, враг ты мой… Надо спасать Сашка! Отцу не до него, а я… День и ночь думаю и ничего не придумаю. Он же такой работящий, талантливый… Слышишь, разве плохо поет?

Р о м а н. С удовольствием слушаю и даже завидую. А у меня все песни на один мотив — «Ой, там Роман воли пасе…» (Влюбленно.) Ведь этой песней ты и причаровала меня! Может, споешь сейчас?

В о л я (оглядывается). Ты в уме, хлопчик мой?!

Р о м а н. Все там, в клубе. Спой! (Слегка обнимает ее.)

В о л я. Но пусть Сашко закончит…

Р о м а н. А он как раз и заканчивает… Ну, давай, потихонечку…

В о л я (поет).

Будто из-под земли вынырнул  С а ш к о.

С а ш к о (сестре). А ну, прочь отсюда, Наталка Полтавка! Хочу поговорить с этим рыцарем!