Страница 58 из 101
Все это смягчилось, конечно, когда он увидел меня.
Я напряглась, два импульса боролись друг с другом.
Я смотрела на него и видела, как он, казалось, готов был броситься в эту яму во время испытания.
И… Я смотрела на него и видела спину Райна. Услышала ложь, которую он мне сказал.
У меня не было возможности перевести свой гнев в нечто, что я могла бы держать в клетке, а показывать Винсенту необузданные эмоции было опасно.
Тем не менее, он выглядел расслабленным, увидев меня. Он осмотрел мой внешний вид, и слабая морщинка замешательства прошла по его брови.
— Что на тебе надето?
— Что-то другое.
Мои слова были отрывистыми. Мне не хотелось объяснять.
— Это неразумно.
Неразумно выставлять так много себя напоказ. Неразумно привлекать внимание. Неразумно носить что-либо, кроме доспехов.
— Я знаю, — сказала я.
Казалось, он не знал, что с этим делать. Он странно посмотрел на меня, как будто заметил что-то новое во мне. Возможно, так же, как я только что заметила что-то новое в нем.
Винсент никогда не был из тех, кто меняет тему, поэтому я была слегка удивлена, когда он сгладил свое выражение лица и вместо этого предложил мне руку.
— Потанцуем?
— Потанцуем?
Мой нос сморщился без моего разрешения, и он сухо усмехнулся от удовольствия.
— Такая вопиющая перспектива?
— Я… — Я остановила себя, прежде чем позволила себе заговорить. Но мое лицо, как всегда, было слишком выразительным. В любом случае, он мельком увидел гнев, который я не хотела ему показывать.
— Тебя что-то беспокоит.
— Я видела, что твои люди сделали с Райном.
— Райном?
— Моим союзником.
Его лицо осунулось.
— Ах.
— Ты… — Мне пришлось тщательно подбирать слова. — Ты сказал мне, что не сломаешь его.
— Ничто в нем не казалось сломанным, — просто сказал Винсент. — Я не был свидетелем методов Джесмин, но я видел, как он хорошо боролся на том испытании.
Хорошо сражался, несмотря на безжалостные пытки, которым он подвергался.
Я ничего не сказала, потому что не доверяла себе. Даже то, что я уже раскрыла, я думала, будет слишком много. Но, вопреки моим ожиданиям, Винсент выглядел просто усталым и печальным.
— Я — король военного времени, ведущий свой народ через темные времена, — сказал он. — А Джесмин — генерал, который знает, как сделать все необходимое для защиты своего королевства. И иногда эти задачи требуют неприятных действий. Я не стану этого отрицать. — Он снова протянул мне руку, на его губах появилась слабая, мягкая улыбка. — Но сегодня я просто отец, который двенадцать часов назад был уверен, что только что видел смерть своей дочери. Так что, пожалуйста, маленькая змейка. Побалуй меня. Позволь мне хоть на несколько минут стать этим мужчиной.
Я сглотнула, колеблясь.
Эта жизнь заставила меня научиться быть одновременно многими противоречивыми личностями. Она заставила меня разделить мой разум на множество маленьких комнат, каждая из которых содержала разные части меня самой. Теперь зверь моего гнева успокоился настолько, что я смогла надежно запереть его в клетке. Он не исчез. Он не был удовлетворен. Но он был обуздан.
— Я не умею танцевать, — сказала я, наконец.
— Ничего страшного. Мы можем притвориться, что я лучший отец, и что я научил тебя таким вещам, как и должен был.
Я смягчилась.
К черту.
Я взяла его за руку, и Винсент повел меня на танцпол. Мы держались в стороне, подальше от пограничной оргии, которая происходила в центре зала, что было бы очень неудобным местом для моего отца.
— По крайней мере, ты научил меня более полезным вещам, чем танцы, — сказала я.
Он крутанул меня на месте. Может быть, я не умела танцевать, но я умела двигаться, и я определенно знала, как следовать его примеру. Все это привело к гораздо меньшему количеству неловких спотыканий, чем я ожидала.
— И ты хорошо их выучила, — сказал он. — Это и многое другое, если то, что я видел прошлой ночью, было хоть каким-то признаком.
Гордость в его голосе зажгла отголосок тепла в моей груди. Вопреки моей воле, мои щеки напряглись.
Это все еще было похоже на лихорадочный сон. Я не была до конца уверена в том, что я сделала и как я это сделала. Но я знала одно: я почувствовала себя могущественной, по-настоящему могущественной, впервые за всю свою жизнь.
Винсент тихонько засмеялся.
— Не прячь эту гордость. Она вполне заслуженна.
— Я не знала, что могу это сделать, — призналась я.
Знал ли он? Подозревал ли он, что я способна на такую силу?
— Никогда не стыдись того, что превзошла ожидания, — сказал он. — Даже мои.
Я никогда даже не думала, что такое возможно. Ожидания Винсента были формой, в которую меня залили, мне некуда было идти, мне нечем было быть, кроме как тем, кем он меня сделал. В юности я поняла, что суровые слова и сильные руки были необходимы. Он пытался уберечь меня, и одной ошибки было бы достаточно, чтобы разрушить мою хрупкую смертную жизнь.
Винсент никогда не извинился бы передо мной за то, что он сделал с Райном. Может, он и не должен. Может быть, в его обстоятельствах он не сделал ничего плохого.
Но сегодня вечером он сделает вид, что ничего не произошло. И, может быть, сегодня я могла бы продолжать следовать его примеру, как делала это последние пятнадцать лет.
И все же, я не могла удержаться, чтобы не пробурчать. Совсем чуть-чуть.
— Ришанцы? — спросила я, очень непринужденно. — Узнал что-нибудь новое?
— Как всегда. Скоро я снова буду путешествовать, уеду на несколько недель. Но не будем говорить о таких мрачных вещах. Пока что я здесь.
Он закружил меня по танцевальному залу, и мне вдруг живо вспомнился один раз, когда я была еще достаточно маленькой, чтобы он нес меня на одной руке, и он показал мне, каково это летать, совсем немного, только с балкона на землю. Один раз и больше никогда.
Я сказала ему об этом, и по какой-то причине улыбка, которая дернулась на его губах, заставила мое сердце болеть.
— Я помню, — тихо сказал он. — Это был первый раз, когда я увидел, как ты улыбаешься, с тех пор как я привез тебя сюда.
— Я не помню этого момента.
— Я никогда этого не забывал.
Я подумала о том, каково было летать с Райном даже при таких ужасных обстоятельствах, но все равно так свободно и волнующе.
— Почему ты никогда не делал этого снова? Не брал меня с собой в полет?
Улыбка померкла.
— Последнее, чего я хотел, это чтобы ты вообразила, что можешь летать, и начала бы бросаться с балконов.
Потому что он всегда делал все ради моей защиты. Всегда.
Как будто у него тоже была такая же мысль, он сказал:
— Это никогда не становится… — Его голос прервался, как будто слова стали слишком большими или сложными, чтобы уложиться в слоги. Его глаза устремились вдаль. Его шаги даже замедлились.
Всплеск беспокойства затопил мое нутро.
— Винсент?
Его глаза вернулись, моргнули, встретились с моими.
— Я не могу приписать себе все, чем ты стала, Орайя. Даже если иногда мне этого хочется. Но если я буду ответственен хотя бы за одну маленькую часть этого, это будет величайшим достижением в моей жизни.
Мы оба перестали двигаться, и я была благодарна за это, потому что я бы споткнулась о свои ноги от шока.
Он никогда не говорил со мной таким образом. Ни разу. Никогда.
— В отчаянные времена человек думает о том, чего он не сказал. И вчера, когда я увидел, как ты упала, я понял, что, возможно, я никогда не говорил тебе этого. Мне пришло в голову, что, возможно, ты не знала… что ты не знала, как сильно я…
Винсент, Король Ночнорожденных, мужчина, который никогда не встречал угрозы, которую не мог бы победить, казалось, склонился под словами, которые он с трудом выдавил из себя.
— Мне было важно сказать тебе это. Вот и все.
Мои губы приоткрылись, но я не знала, что сказать.
Иногда люди называли меня любимицей Винсента, как будто я была каким-то мимолетным развлечением или источником веселья. И хотя я никогда не сомневалась, что он любит меня, по-своему, иногда я все же задавалась этим вопросом. Он прожил мою жизнь десять раз. Ему было более трехсот лет, а я была частью его жизни менее двадцати лет.