Душа

– Сейчас скажу, чтобы убрали, – Оксана Леонидовна засуетилась, подзывая официантку, которая уже несла салаты.

Я бросила взгляд на стол рядом с Ромкой. Кутьи рядом не оказалось. Оксана Леонидовна побледнела. Ладони Ромки до падения тарелки лежали на коленях, а теперь плавно переместились на стол, сжавшись в кулаки.

– А что вообще с этим уродом? – спросил неожиданно Костя, лучший друг моего мужа.

– Я читала, – робко ответила Юля, – что он отсидел в СИЗО сорок восемь часов, а потом его отпустили.

– Не в СИЗО, а ИВС, – поправила мою подругу девушка Кости, – в изоляторе временного содержания. Сейчас он под домашним арестом. Извинился хоть?

Оксана Леонидовна приложила руку к щеке. Она изо всех сил старалась не показывать нервного напряжения, но барабанящие по столу пальцы выдавали её с головой.

– У них богатая семья, – подключился к разговору кто-то из моих однокурсников. – Магазин, автомойка, квартиры сдают. Небось уже деньги Николаю Андреевичу предлагали?

– Деньги мне никто не предлагал! – Голос отца зазвучал как гром среди ясного неба. Я и забыла, что он умеет так разговаривать.

– Давайте о Наташе поговорим, – Оксана Леонидовна почти умоляла собравшихся, – всё это потом. – Моя невестка была удивительной. Так любила детей и…

Я не слушала, впервые задумавшись о парне, сбившем меня. Кто он и что из себя представляет? Я даже имени его не знаю. Только возраст да марку машины. Не видела, как его увозила полиция, потому что «скорая» приехала раньше. Не видела, как полицейские разговаривали с моими родными. И разговаривали ли они вообще? Я словно потерялась во времени и пространстве. Помнила только карету скорой помощи, седоволосого мужчину, водителя, череду железных стульев да бесконечные улицы, по которым я плыла вслед за Ромкой.

– На видеозапись ДТП наверняка не попало, – никак не хотел угомониться Костя. – Единственная камера, установленная на светофоре, смотрит в другую сторону. Но ведь маршрут этого урода могли зафиксировать другие камеры, на проспекте Гоголя, например. А вообще можно через интернет очевидцев событий поискать. Может, кто на авторегистратор что заснял. А ещё мужик этот, который звонил. В общем, свидетелей много.

– Суп такой вкусный, – не сдавалась Оксана Леонидовна. – Попробуйте. Николай Андреевич, съешьте хоть ложку за Наташу.

– Наташе это уже не поможет, – Ромка впервые поднял глаза на мать и сжал рюмку в кулаке. Голос у него был резкий, злой и немного хриплый от долгого молчания. Опрокинув порцию водки в рот, он потянулся за бутылкой.

– Рома, пожалуйста, закусывай, – Оксана Леонидовна накрыла его руку своей ладонью. – Плохо будет. Ты ничего не ешь.

– Хуже уже не будет, – отчеканил Ромка и встал. На секунду его взгляд задержался на стуле, где сидела я. Мне вдруг почудилось, что он заметил меня, что сейчас подойдёт и, как обычно, скажет своё «Наташка», и всё будет по-прежнему или почти по-прежнему. Но… Его глаза всего лишь на секунду скосили в сторону, а затем он быстро развернулся и упрямым шагом вышел из зала.

– Лишь бы не пошёл им в магазине окна бить, – с горечью произнесла Оксана Леонидовна. – Он может.

Она попыталась подняться, но папа осторожно вернул её обратно. Только в эту минуту я заметила, как осунулось и похудело его лицо.

– Он не пойдёт. Не бойтесь. По крайней мере, не сегодня. Я зайду к нему вечером. Зайду…

Слушать в десятый раз о том, какая я замечательная и как несправедливо рано оборвался мой путь, сил уже не было. Оксана Леонидовна привстала и начала благодарить всех присутствующих за моральную и материальную помощь. Я закрыла уши руками и направилась к двери. Последнее, что я видела, покинув зал, стали серо-голубые глаза папы.

Ромку я нашла быстро. Отец оказался прав. Он сел на автобус и поехал в сторону нашей квартиры. Зашёл домой не сразу, обогнул комплекс, заглянул в местный «Магнит», в котором ничего не купил, а просто потаращился на витрины и уже только после этого приложил ключ к домофону.

Мы жили в однокомнатной хрущёвке, которая досталась моей свекрови от тётки по отцовской линии. Несколько лет квартира сдавалась, а на свадьбу Оксана Леонидовна подарила её Ромке. Чистая, светлая, просторная. Никакого особого ремонта и встроенных шкафов в ней не было, но нам она нравилась. Нравилось возвращаться домой после тяжёлого трудового дня и засыпать в объятиях друг друга.

Когда мы зашли в квартиру, я бросила взгляд на часы. Без четверти четыре. Во столько я обычно возвращалась с учёбы, если у меня не было занятий с детьми, которых я подтягивала по английскому языку. В день своей смерти я сдала последний экзамен. Ромка «отстрелялся» на полнедели раньше. Он ещё в мае устроился работать на «скорую», хотя я и возмущалась. Но тогда он брал две смены в неделю, летом же, во время каникул, собирался дежурить на полную ставку. Я понятия не имела, как его, студента второго курса, хоть и отличника, взяли работать в медицинское отделение. Может, персонала не хватало, а может, умеющая уговаривать мама помогла. Ромка тогда долго шутил: «Кто-то ведь должен записывать, пока настоящий врач осмотр производит. Да и деньги какие-никакие». Я хмурилась: при хорошей экономии нам вполне хватало стипендий.

Ромка упал на диван, в чём был, даже обувь снимать не стал. Обычно он не позволял себе такого, и я, на минуту забывшись, в сердцах отругала его. Громко, с обидой, потому что мне вдруг стало жалко бежевое покрывало, которое было куплено ещё мамой. Зря… Мои слова всё равно никто не услышал. Я уже давно поняла, что умерла, и сумела свыкнуться с этой мыслью, но сейчас, когда впервые обратилась к Ромке, а он не ответил, почувствовала невыносимую горечь. Словно именно в это мгновение до меня вдруг дошло, что обратной дороги нет и дальше будет только хуже. Сознание затопило отчаяние, и мне вновь захотелось разрыдаться: громко, яростно и по-детски. Если бы я могла, то с удовольствием бы побила подушки и разбила какую-нибудь вазу, но я, увы, не могла… Единственное, что мне оставалось, это только смотреть на Ромку, смотреть и ждать. И тогда я захотела увидеть этот чёртов свет и уйти, чтобы больше ничего не чувствовать, не горевать, не сожалеть…

– Ну, и где ты, чёрт подери? Где? Где, когда так нужен? Я готова уйти! Забери меня! Давай же, – закричала я, и от моего голоса задрожали стёкла.

Ромка открыл глаза и посмотрел на окна. Я содрогнулась. Я и не подозревала, что обладаю такой силой. От осознания этого факта мне стало жутко, и я забилась в угол, прижавшись к стене. Ромка встал с дивана, сходил до кухни, принёс водку, налил полную стопку и выпил залпом. Я не знала, откуда у нас взялась водка, не знала и ничего не могла сделать. А он щёлкал каналы и пил. Пил, пил, пил…

Спустя час в дверь позвонили. На пороге стоял папа, прижимая к животу контейнер с едой и пакет с пирожками. Ромка молча пропустил его в квартиру, принёс с кухни ещё одну стопку и поставил её на журнальный столик к бутылке. Папа устало опустился в кресло и отодвинул бутылку.

– Не пью и тебе не советую.

Ромка пожал с плечами и сделал глоток из горлышка.

– Ты потерял жену, а я – дочь.

Ромка отвернулся и мотнул головой так, словно пытался размять затёкшую шею.

– Не опускайся. Она бы не хотела видеть тебя таким.

– Никто из нас уже не узнает, чего она хотела.

– На работу, когда вернёшься? Сначала выходной, потом отгулы из-за смерти жены, но завтра…

– Не вернусь, – рявкнул Ромка и с шумом поставил бутылку на стол. – Какой я врач, если не смог спасти любимую женщину?

– Ты не не мог её спасти. Она умерла сразу после удара.

– Конечно, её убила эта тварь.

Отец встал, потёр рукой поясницу и подошёл к окну.

– Ты не знаешь, но у меня брали показания в больнице. Ты тогда совсем не говорил, и…

– И?

– Полицейский сказал, что она переходила дорогу в неположенном месте.

– Это не может быть правдой.

– Да, я знаю. – Папа прокашлялся и повертел в руках нашу свадебную фотографию в рамке. – Нужно найти того человека, что звонил мне. Георгий, по-моему. Может, он сам объявится в полиции.