Страница 8 из 11
– Ага, то сердце раню, то почки отобью.
– Что ты можешь предложить?
– Закладную на душу.
– Вероник, не обижайся. Я не самый добрый человек.
– А я очень обидчивая и почти самая злая. Но это лирика. Слушай, ты видел фотки с хогвартского экспресса?
– Что это вообще такое?
– Ты ранил меня в сердце!– притворно охнула и зажала место под грудью, где сердце, предположительно, было. Мужчина проследил за моими руками и выдохнул разочарованно.
– Оно в другой стороне, сейчас у тебя стреляет поджелудочная…
– Да наплевать, – вскочила со стула и стала ходить вдоль острова, попеременно покусывая подушечку большого пальца. Писатель наблюдал за мной как за маятником. – Короче, тут старая станция, и если ты не против, я бы хотела ещё творческую фотосессию сделать «привет из восьмидесятых».
Я замерла, нелепо остановившись посреди кухни, и выжидательно посмотрела на заказчика. Он молчал, словно специально проверяя мое самообладание.
– Неплохо. Мне нравится. Тут ещё старая почта есть, можем и там. И библиотека с картотечными шкафчиками из массива дуба, и у них там эркеры, и плитка в холле старая.
Мои глаза засияли. В голове пролетели варианты винтажных съёмок. Я моргала быстро-быстро, как будто фиксируя воображаемый кадр.
– Откуда ты вообще это знаешь? Давно тут живешь? – спросила я, усаживаясь в машину.
– Четвёртый год снимаю этот дом на лето, – мужчина завёл авто и холодный поток воздуха покрыл мои ноги мурашками. – Успел тут обжиться…
– А почему тебя в «Ясной» только сейчас заметили?
Дом писателя был немного в отдалении от нашей деревни, так сказать в элитарной части с коттеджами, ровными газонами и высокими заборами. По-моему у его посёлка даже название какое-то пафосное, но мне не интересно. Хотя масштаб выпендрёжа я оценила. Оценила и пришла к выводу, что писатели нынче неплохо живут.
– Потому что обычно я езжу только до магазинов или вот, в библиотеку, на почту, на озеро…
– Здесь есть озеро? – воодушевилась я, нечаянно сцапав мужчину за запястье. Потом сама смутилась и выпустила тёплую ладонь. Зря. Руки у него очень приятные. Большие ладони с немного шероховатой кожей и длинными пальцами. Пальцы – это вообще моя страсть. Не знаю почему, наверно музыканты всегда нравились с их возможностью зажать баре на гитаре без усилий. Писатель ухмыльнулся. Он заметил мое смущение, но промолчал, видимо, сделав зарубку в памяти.
– Ты так не радовалась, когда я говорил про самокрутки из стихов Есенина, ты точно из столицы? – и взгляд острый. Писатель даже голову набок склонил, рассматривая меня с этого ракурса, видимо ища приметы столичной штучки.
– Зачем мне твоя трава, как-будто её заварить в чай можно. А вот озёр я давно не видела, – угрюмо пробубнила. Никогда я не была охотницей до наркотических развлечений, собственной дури хоть на сдачу отвешивай. – Кстати, а о чём ты пишешь?
– О человеческой глупости, – как-то скупо признался заказчик.
– Юмористические романы? – смекнула я разом.
– Рассказы.
– Ничего себе. И почём нынче тысяча знаков?
– А тебе зачем?
– Интересно, много ты успел написать, чтобы заработать на машину, дом, который снимаешь…
–Эй, сборники рассказов – это для души.
–А для тела?
–Писательские курсы, агентство копирайтеров, сценарии для рекламы и короткометражек, половина издательства.
Мне этот перечень ни о чём не говорил. Я не уверена, что в принципе могу представить, сколько с этого можно получить дохода, но дабы польстить выдохнула томно:
–Так ты миллионер… – и глазами так «хлоп». По-моему писака разглядел в этом назревающее косоглазие, потому что скептически изогнул бровь и смерил меня тяжёлым взглядом. – Слушай, а скажи что-нибудь по-миллионерски…
– Василий…
– Что? – не поняла я.
– Меня зовут.
– Приятно познакомиться! – обрадовалась я. И протянула ладонь для рукопожатия. Мужчина смотрел на меня с большим сомнением. Потом отвёл мою ладонь и, сверкнув глазами с огнём внутри янтаря, предложил:
– А может, на брудершафт?
Глава 10
Я опаздывала на четыре сигареты, чашку кофе и три стиха Бродского, которые решил читать Вася моей тетушке, пока я накручивала кудри, влезала в тонкое кремовое платье по фигуре, с пышной юбкой. Сегодня мы выбирались в свет. А именно – на юбилей второго владельца издательства. Писатель так нервничал, что предложил купить мне наряд, но мне так лень было ехать в город и прерывать съёмки в деревне, что я заверила его в ненужности таких жертв.
– Ты мне кого-то напоминаешь… – выдохнул Вася, когда я спустилась по лестнице. Мужчина тоже принарядился. Тёмные, почти до цвета жжёного кофе брюки, что обтягивали задницу, молочная рубашка с расстёгнутым воротом, в котором виднелись короткие бусы из белых непрозрачных камней, зачёсанные назад волосы, приглаженные у висков. Мы, как-то не сговариваясь, сегодня выбрали одну цветовую гамму.
– Шикарно выглядишь, – наконец-то сказал писатель, почему-то стараясь не смотреть на меня.
– Главное украшение женщины – хорошо подобранный мужчина…
– Засчитал комплимент, – он криво усмехнулся и всё же подал руку. Я послала воздушный поцелуй тетушке и проследовала за мужчиной.
За прошедшую неделю мы ужасно много времени проводили с писателем. Можно сказать, жили вместе. Он приезжал с утра за мной и возвращал домой лишь к вечеру. Мы облазили все местные элементы архитектуры и советского прошлого. Нашли старые конверты с выцветшими марками на почте, очень антуражные снимки получились. Оккупировали перрон железнодорожной станции и одолжили у бабы Ани старые чемоданы. Съездили на озеро, где Вася делал вид, что хорошо рыбачит, а я – что мне не скучно, но в итоге я наснимала пейзажей и усталого мужчину в широкополой соломенной шляпе. Библиотека стала излюбленным местом всех местных бабёнок на выданье. Засветившись в нашей деревне, Вася стал главной звездой, и девицы норовили охомутать городского бизнесмена. Как только мы организовали там первую съёмку, на второй день туда стеклось столько матримониально настроенных дев, что писателя пришлось отбивать. Нет, он и сам неплохо справлялся, умело выпрыгивая из костюма успешного бизнесмена в телогрейку деревенского дурачка, или сельского пропойцы. Я только диву давалась такому мощному актёрскому таланту. Вот уж кто бы и без писательства справился с театральной профессией. Причём через пару дней я заметила, что Вася и со мной тоже так играет, только менее экстравагантные роли. То он меланхоличный писатель, то сердцеед с намеками, не пошлыми, но горячими, то строгий заказчик, которому не нравятся работы и надо всё переснимать, то давний дружок. Было чувство, что он сам не определился в кого играть рядом со мной, и перемерял все свои маски в надежде найти ту, что зацепит именно меня. Но он фатально ошибался, меня устраивал он настоящий. Когда не замечал, что я за ним наблюдаю, он становился другим: более спокойным и, как бы это странно не звучало, твёрдым, сильным. У него менялись глаза. Они приобретали тот дурманящий цвет нагретого коньяка, что плескался в бокале старого аристократа перед камином.
– Сядешь за руль на обратном пути? – выдернул меня из мыслей писатель. – Мне всё равно придётся ритуально поднять бокал за именинника. А оставлять машину в городе…
– А не боишься?
– Тебя, или за машину?
– Моих купленных прав.
– Ну, как-то же ты ездила всё это время.
– Вот именно, что «как-то же»… – пробубнила я себе под нос.
Вот что мне нравилось в писателе, так это ощущение, что мы с ним давние друзья. Не было каких-то ужимок, по крайней мере, с моей стороны. Я могла ляпнуть всё, что в голову приходило, и он поддерживал.
Мы подъехали к ресторану. Шум, крики, громкая музыка – всё это било по нервам. Я вытащила камеру и постаралась хотя бы настроиться на репортажную съёмку. Не выходило. Нельзя несколько недель сидеть в глуши, а потом вот так бац, и в водоворот событий. Вася придержал меня за талию, словно опасаясь, что я грохнусь в обморок. А я и готова была. От его аромата, от сильных рук, которые временами позволяли себе больше обычного. Вот как сейчас. Мягко поглаживали талию, временами опускаясь на бёдра.