Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 11

Анна Томченко

Над пропастью во лжи

Пролог

Хорошие девочки не садятся в машину к незнакомцам. Но блондинка в красной юбке, видимо, была недостаточно хороша.

– Сколько тебе лет, ребёнок? – я убавил музыку и боковым зрением наблюдал за попутчицей.

– Что, примеряешься, не посадят ли тебя, если трахнешь меня на заднем сидении? – девушка проследила за моими глазами, что злобно сверкнули из-под затемнённых очков.

– Прикидываю, сколько ботокса ты забила в носогубку и лоб, чтобы выглядеть на чужие восемнадцать.

– Мне – двадцать шесть.

Я стянул очки, прошёлся взглядом по светлым волосам с оттенком серебра, идеальному носу, ровным бровям, пухлым губам, и с сомнением покачал головой.

– У меня есть права! – зачем-то стала оправдываться девица.

– Подарили? – ехидно уточнил.

– Ага, – красная юбка не скрывала коленей, и укором на правом был синяк. Девушка одернула ткань. – Папа.

– Папа или папик? – и столько в этом моем «папик» было паскудства, что блондинка запсиховала.

– Да ты задрал намекать на эскортницу!

– Я тебя ещё не драл.

– Но мечтаешь? – прищур голубых глаз и сжатые пальцы на ремне безопасности.

– Нет, прокрастинирую.

А ещё пристально изучаю, ища знакомые черты. Зря, к слову.

Замолчали. Гравийка вывела на разбитый асфальт.

– Как тебя зовут? – не утерпела девушка.

– Я обычно сам прихожу, – уголок губ дёрнулся в усмешке.

– Но имя у тебя есть?

– Безусловно… – она настолько мила, что говорить с ней – одно удовольствие. Правда, с немного мазохистским послевкусием.

– И ты мне его не скажешь?

– Оно слишком знаменито, чтобы называть его… – патетично заявил, интригуя, и заметил, как она надула губки. Ещё и дышать стала так, словно у ребёнка отобрали любимую конфету.

– Мне величать тебя Лютиком? – припомнив такой же момент в нашумевшем фэнтези, уточнила блондинка.

– Лучше уж Васильком.

– Хорошо, Василёк. Кто ты?

– Мизантроп, фаталист, гений… – пустился в перечисления и заметил ледяное пламя в голубых глазах.

– Ого! А тебе венец уши не натирает? – голос у неё мелодичный. Почти уверен, она очень хорошо поёт. Намного лучше половины нашей эстрады.

– Нет, он вечно съезжает набекрень. А кто ты, ребёнок?





– Можно я опущу все свои регалии?

– Мне интересно познать тебя всю…

– Но-но-но! – Покачала указательным пальцем девушка и сложила руки на груди. – Ты мне это брось, познаватель!

– Я бы сказал, дознаватель.

– Серьезно? Ты настолько умён, что по пятнадцатиминутному диалогу смог всё обо мне узнать?

– Не всё, но я к этому стремлюсь. Например: папа купил права, значит, не последнюю горбушку доедает. Ты шлёпаешь в летний полдень на каблуках и в мини по просёлке, а могла бы ехать на машине. Купил права, купил и тачку, аксиома. Ты либо паршиво водишь, либо отобрали права, либо папочка отобрал машину. Мы в богом забытой деревне, ставлю на третье. Тебя что, сослали?

– Угу, в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов, – фыркнула девица, неумело цитируя Грибоедова. – Ещё скажи, послали…

– Нет, послала, скорее всего, ты. И это не единственная оплошность. По складу ума, характеру и повадкам, ты не приспособлена для серьёзной работы, хотя образование высшее, наверно, есть. Бухгалтерия там, или юрфак, а на деле ты – фрилансер. С литературой у тебя беда, значит, не пишешь. Глядя на мордашку, можешь быть моделью или новым видом бездельников – блогером.

– Я – фотограф!

– Да какая разница? – я махнул рукой, и девчонка заворожёно проследила, как ударились друг об друга медальоны на чёрных кожаных шнурках.

– А чем ты занимаешься?

– Я – пишу…

– О-о-о! Вот это вот «Над пропастью поржи»…

– Во ржи. Книга, из-за которой убили Джона Леннона, называется «Над пропастью во ржи».

– Да какая кому разница? – оскалившись, передразнила блондинка.

Глава 1

Аэропорты.

Это как телепорты, только дольше. Это как трансгрессировать, только без волшебной палочки. Это почти как магия, только механика.

Я шла к ленте выдачи багажа с дурацкой улыбкой, которая может быть только у человека, что впервые за шесть лет собрался в отпуск. Долгожданный. Сначала я училась в дорогой, во всех смыслах, столице. Потом не хватало денег. А сидеть на шее у родителей… Такое себе занятие, согласитесь. Тем более, ба всю жизнь повторяла мне одну проповедь, что не надо просить ничего у сильных мира сего. Сами придут, сами дадут. А уж по шее, щам или для профилактики – как повезёт. Но в везение я верила ещё меньше, чем коуч по похудению в целебное голодание. Поэтому добивалась всего сама. Или добивала…

Я пошла работать на полставки в ресторан, хостес. Дальше, в закромах вещей нашла старенькую зеркалку, и всё закрутилось так, что на учебу – плевать, на общепит – с ещё большей колокольни. Потому что я нашла себя!

И стала фотографом. До мозга костей. До бессонных ночей с фотошопом. До стёртых коленей, потому что супружескую пару снимала на пляже и половина ракурсов требовала коленопреклонения. До истеричных всхлипов девочек, что попадали в объектив моей камеры. До скупой похвалы матери невесты, которая у меня на фотках даже улыбалась. До матюгов именем двойной экспозиции и открытой диафрагмы. До первой топовой строчки в списке молодых специалистов, у которого в портфолио звёзды шоубизнеса, мировые бренды и благотворительные акции.

Я – Вероника Озёрская, по паспорту Дальнозёрова. И я в отпуске!

Если честно, в творческом. Я не бронировала на эти два месяца съёмки, потому что хотела побыть с семьей в родном городе, успеть слетать в Испанию и посмотреть работы Гауди. Саграда Фамилия, Дом Мила, парк Гуэля. Побывать в музее Пикассо или Миро. И я туда полечу.

А сейчас – семья… Родители. Папа обещал встретить. Мама, как обычно, флегматично будет страдать, что дочь не хочет рожать наследников. Сестра… Вот по ней я скучаю сильнее всего. Это же моя Ася-сяй! Знаю, глупо так называть взрослую девицу, но это из детства. Я страшно картавила и «л» проглатывала, поэтому разбила имя на две части. Так и прижилось.

Возле багажной ленты толпился народ… В ручной клади у меня была камера, несколько объективов, световой фонарь вместо вспышки, два запасных аккумулятора, набор флешек… Ценный груз, короче. Я стояла в отдалении, не решаясь ввинтиться в толпу. Какой бы ударопрочной не была сумка, но лучше перестраховаться. С нынешними ценами и старый мануальный объектив Гелиос влетит в копейку, молчу про мою Сигму.

Притопывать в такт играющей в наушниках Dancing girl было весело. Я залипла на синхронизации мелодии и картинки. Потом очнулась и, заметив спад толчеи, наклонилась за своим чемоданом.

Тётку, что подвернулась мне под руку, я не увидела, хотя такие габариты сложно пропустить мимо глаз. Но это ж я! Она пихнула меня упитанным задом настолько сильно, что моя тощая конструкция рассыпалась бы к чертям, если бы не мягкая стенка позади.

Я пожелала, чтобы на каждой фотке у бабы по три подбородка было, и, уперевшись локтем в стену, оттолкнулась. Сзади заматерились. Я резко крутанулась, саданула высокого мужчину в очках своей сумкой. Чуть не взвыла: там же мои «стёкла»! Мужик постарался отмахнуться и, поскольку был выше меня ростом, получил под дых моим запястьем, что останавливало полёт кейса с оборудованием. То ли я не рассчитала силы, то ли сильный пол прикидывался сильным, но попутчик охнул и попытался отстраниться. В попытке отступления уже он задел меня, точнее очки, что сидели на лбу. Я, как факир, у которого последняя бутылка спирта, стала жонглировать окулярами, стараясь удержать их. Это ведь «Хлоя»! Я копила на них! Пока махала руками, ещё раз выписала тычок в рёбра мужчине, и он не выдержал.

– Да вы успокоитесь? – почти рявкнул он, сдерживая мне обе руки одной своей. Широкой. С нитями прорисованных вен на запястье. – Прекратите!