Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 37 из 46

Продавец Мухамед, он же заведующий магазином, человек обходительный и расторопный, привозит товар, которому может позавидовать столичный универмаг.

Вот пришла женщина с гор, за плечами у нее на лямках кадора — конусообразная плетеная корзина. В кадорах носят все: фрукты, белье, даже удобрение для садов. Сейчас ей нужен сахар.

— Какого сорта? — любезно осведомляется Мухамед.

Он помнит, кто из покупателей ждет чешский сервиз, кому нужен холодильник последней марки, кто носит венгерские рубашки. В магазине есть все от парфюмерии до мебели. И не какая-то кустарная заваль, а моднейшие вещи. Мухамед сам раскинет штуку ситца, посоветует, расспросит о желаниях.

Маленькое лазское селение в тридцать пять дворов, колхоз имени Орджоникидзе, живет поистине зажиточной жизнью!

Есть здесь собственный историк — директор школы Али Османович Тандилава, грузный бритоголовый старик, вся жизнь которого связана со здешней школой, сперва начальной, теперь восьмилеткой. Он выпустил книгу в соавторстве с заведующим библиотекой педагогического института в Батуми Мухамедом Ванлеши об истории, происхождении, этнографии и фольклоре лазов. Конечно, авторы отталкивались в основном от обычаев советских лазов. Труд Тандилавы и Ванлеши — первая попытка собрать воедино сведения о маленькой народности.

О границе, разделившей Сарпи на две части, Али Османович рассказывает такую местную легенду.

Граница идет по ручью Кибаш, хотя первоначальной истинной линией должна была быть река Халдиди. Но в 1921 году, когда ставили столбы, турки настаивали на том, что Кибаш — это и есть Халдиди. Советская сторона не соглашалась. Спросили местного старика-лаза: «Как называется этот ручей? Халдиди?» — «Нет, — отвечает. — Халдиди за горой». Турецкий офицер закричал, затопал ногами: «Ты, видно, из ума выжил!» Позвали другого жителя, побогаче на вид. Ему офицер шепнул: «Говори, как я приказываю. Тебе не с советскими жить, а с нами». Тот испугался и подтвердил, что велели.

Ленин, когда ему сообщили о том, что турки уже поставили свой столб и заявили, что скорее умрут, чем сдвинутся с места, велел оставить все, как есть. Молодая Советская страна хотела дружить с соседями.

— Там всегда темно? — спросила я, поглядывая из окна школы на турецкую сторону.

Али Османович развел руками: у них не то что электричества, керосиновых ламп нет! Ведь керосин дорог. Такую роскошь могут позволить себе лишь два человека — староста и купец, что живет на горе. А если еще где горит огонек, значит гость в доме. Сарпи турецкий долго существовал почти при натуральном хозяйстве: посадят кукурузу, рис, овощи, соберут и питаются этим. Сады не приносили дохода. Лишь недавно, глядя на советскую сторону, стали там разводить чай.

В обеих частях горной деревни много родственников. Особенно трагично при похоронах: стараются угадать, кто умер, не родич ли, и оплакивают на всякий случай.

Я листала книгу Али Османовича, и автор переводил мне некоторые песни. Вот одна из них:

«За Исмела я бы не вышла замуж, — поет девушка. —

Но люди вывели меня обманом на дорогу.

Тогда меня убил тот, кого я любила.

Мертвую меня принесли в дом дяди.

Мое подвенечное платье окрасилось кровью.

Отдайте его матери, чтобы она плакала о моей юности».

Исмел говорит: «Пока не отомщу за тебя, я тебя не схороню!»

Но девушка Айша отвечает: «Я его любила, не убивай его!

Я погибла от старых обычаев».

Чем новее песни лазов, тем они жизнерадостнее. Вот какими задорными частушками перебрасываются уже девушка и парень в Сарпи:

Она: — Почему ты стоишь один вечером?

Он: — Если ты подойдешь ко мне, я на тебе женюсь.

Она: — Я не доверяю тебе.

Он: — У тебя очень белое лицо. Наверное, ты напудрилась?

Она: — Все женщины пудрятся, это так же обычно, как коровам есть сено!

Он: — Что у тебя за пазухой? Камушек?

Она: — Ой, не говори так, старые тетки услышат!

Он: — Я не боюсь их. Приходи, и мы поженимся.

ВДОЛЬ ГОРНОГО РУЧЬЯ

Ночью поднялся сильный ветер: крыша и деревья всхрапывали. На море штиль сменился морщинистой рябью, дальше от берега вскипали барашки. Луна светила в полный накал; сине-серебряная вода ярко блестела.

Иногда заливались лаем собаки, наверно, поблизости пробежал мелкий рецидивист — шакал.

На заставе светилось несколько окон. Было видно, как пограничники умываются, собираясь в наряд.

Недавно здешней заставе присвоено имя болгарского пограничника Асена Илиева. Тогда было большое торжество: собралось все селение, приехали представители из отряда и округа, болгарские пограничники. Был митинг, даже маленький парад, играла музыка. «Как на Красной площади!» — восхищенно вспоминают местные жители.

Асен Илиев был младшим сержантом и однажды, неся пограничную службу у горной реки близ высоты Сара Бурун, окликнул трех неизвестных. Они открыли огонь. Пуля попала в автомат Илиева; он отбивался гранатами. Так его и нашли, зажавшим в руке последнюю гранату. Посмертно ему присвоено звание младшего лейтенанта, он награжден орденом «За храбрость».

В Болгарии, в свою очередь, есть именная застава, где чтут память нашего пограничника, начальника заставы Алексея Лопатина. В первые дни войны его бойцы одиннадцать суток держали оборону.

Оборонять заставу, когда не только перед тобой, но и глубоко в тылу уже враги, — героизм отчаянный, беспримерный. Но сколько было тому примеров и сколько осталось безвестных, никем не знаемых, просто пропавших без всяких вестей пограничников сорок первого года, стоявших насмерть на своих рубежах!

Я была на западной границе в первые дни войны. Я знаю.

Иногда кажется странным, что все это еще так близко. Вот лейтенант Кравцов окончил училище вместе с сыном Лопатина. Живут люди, которые помнят героев, служили вместе, о чем-то спорили с ними в свое время. Далекая война явственна в памяти.

— Хорошие у вас ребята? — спросила я начальника заставы.

Он ответил, что конечно! Семеро награждены знаком «Отличный пограничник» и семеро болгарским знаком «Отлични граничар». У многих знак «Отличник Советской Армии».

А ведь это все боевые награды мирного времени.

— Народ у нас весь хороший, — продолжал начальник заставы, — иногда даже трудно кого-нибудь выделить. Вот ефрейтор Костецкий. Человек живой, энергичный, наблюдательный, с огоньком.

— Что значит «с огоньком?» Хорошо служит?

— Хорошо — мало. Отлично!

Мы шли вдоль горного ручья, гремящего подобно водопаду. Шаги наши тоже гремят по обкатанным камням; недавний восьмибалльный шторм занес их высоко — гораздо выше прибойной черты, под самые корни изогнутых старых шелковиц и волосатых пальм.

Мы идем пообочь следовой полосы, вдоль заграждения, по шатким деревянным мосткам. Сухая колючая ежевика создает еще один забор перед последними метрами советской земли. Уже минарет, который так волшебно белел под луной, предстает в солнечном свете обычной узкой башенкой с заостренным концом, по горловине перепоясанной турецким орнаментом; уже видно, как любопытством сверкают черные глаза аскера из-под железной каски, и латинскими буквами написано на щите возле полосатых красно-белых воротец: «ТУРКЕ», — все это на расстоянии нескольких шагов, но земля, на которой мы стоим, — наша! И мы идем спокойно, неторопливо.