Пограничные характеры

Девочка чуткая, как все дети, не растерялась. «Потому что у меня нет формы и погон». В ее голосе явственно прозвучал укор пополам с надеждой: а вдруг?!

Генерал сдержал улыбку и строгости не убавил. Велел немедля отправиться к дежурному, передать приказ о полной экипировке и вечером явиться, как положено, для доклада.

И вот уже с зелеными погончиками на плечах, с красной звездой на пилотке, осчастливленная Вера стоит навытяжку: «По вашему приказанию боец Белякова явилась!»

Удивительная судьба, не правда ли? Вера Ивановна спустя тридцать лет твердит застенчиво: «Да что вы. Самая обыкновенная. Я ведь подвигов не совершала».

Ее пограничная судьба закончилась в Вене. Наверно, она была единственной, кто горько расплакался девятого мая, в День Победы: «134-й Рущукский полк, который стал для нее семьей, родным домом, готовился к передислокации! «Зато ты вернешься на родину, будешь снова учиться», — утешали ее. Но разлука с друзьями в зеленых фуражках представлялась девочке непоправимой бедой…

Где кончалась история одной пограничницы, начиналась судьба другой.

Выпускница московского техникума связи познакомилась на практике с солдатом погранвойск Иваном Кашириным, его род восходил к яицким казакам. Спустя несколько лет, уже с новенькими лейтенантскими звездочками на погонах, он приехал за своей нареченной и увез Людмилу на первую в их жизни заставу к берегу Керченского пролива. Юг? Красота? Как бы не так! Голая степь, бури на море. В магазине ближайшего поселка одна соленая хамса в бочках, да и та по карточкам (шли трудные послевоенные годы). А на грядках ничего не растет: засыпает песком. Курицу хоть за за ногу привязывай: налетит вихрь, проволочет по камням, так из бедной птицы перо, как из распоротой подушки!

Людмила не просто старалась перетерпеть трудности: она сохраняла постоянную бодрость, была со всеми приветлива и ровна в обращении, словно сразу догадалась, что такой и надлежит быть подруге пограничника.

Их первенцу Андрею не сравнялось и месяца от роду, а его с твердой земли уже перевели на колеса: отец получил назначение на Памир. Ехали в общем вагоне, купейные были тогда редки. Пеленки юная мать стирала глухой ночью, когда туалет был свободен, и сушила над собою до утра. Ей все казалось, что Андрюша так уж мал, слаб… В первый день попутчики не слыхали даже его голоса и не сразу догадались, что за белый узелок лежит на подушке?

В Душанбе стояла изнуряющая жара, но после вагонной тесноты Людмила была рада: их поселили в гостиницу, и она наконец искупала сынка, перегладила пеленки и чепчики. Десять дней в огнедышащем городе показались ей раем.

Когда Каширин получил назначение в Горно-Бадахшанский округ, для его молодой жены это был пока пустой звук. Она легко отнеслась к перспективе двухсуточного переезда в кузове грузовика, потому что рядом с шофером должен сидеть проводник — дорога такая, что того гляди сорвешься с крутой узины!

В горах жара сменилась влажной прохладой, а за следующим перевалом повалил густой снег. Ребенка на ходу закутали в ватное одеяло. Людмила Павловна столкнулась и с первой диковинкой: навстречу им ползла сама собою копна сена. Лишь вблизи она разглядела ослиные копытца и ушастую голову. В горах свой транспорт!

Южный город показался ей огромным орлиным гнездом. Были в нем, конечно, и современные дома, но лицо поднебесного города определяли тогда глинобитные дувалы и постройки из дикого камня. По неопытности она не запаслась ничем в хорогских лавках и потом, на заставе, кроила первые штанишки сыну… отцовской бритвой! Ножницы потерялись еще в вагоне.

Поначалу Людмила Павловна чуть не всякую ночь будила мужа: «Ваня, по-моему, по стене ползет змея!» — «Так спугни ее», — сонно отвечал муж.

Горы суровы, но горы и прекрасны. Застава располагалась в долине реки Пяндж, бурной во время таяния снегов и почти пересыхающей — больше камней, чем воды, — в жаркую пору. И всегда ледяной! Ног не омочишь. Сыновья Кашириных (на Памире родился второй, Дмитрий) только тогда научились плавать, когда отца перевели на западную границу, к веселой речке Систе, заросшей ивняком и черемухой. Но долго еще им мерещились величественные пики, пронзительный ветер, который играл, как на струнах, на жилистых стеблях горных трав, тревожные ночи, когда по сигналу на прорыв границы спешили все, и даже жена начальника заставы брала винтовку. Было ли ей страшно? За себя — никогда. Она твердо знала, что ее место рядом с мужем, в строю пограничников. «А помните, Людмила Павловна, как вы меня из-под снега выкапывали, когда нас лавиной накрыло? — спросил спустя много лет бывший сослуживец мужа, тогда лейтенант, а ныне подполковник. Она не помнила. За семь памирских лет самое необычное превратилось для нее в обыденное.

Поучительная вещь — семейные альбомы! Незамысловатые выцветшие снимки настолько примелькаются взгляду владельца, что — как и в собственном лице — он не ощущает по ним изменений.

Посторонний глаз острее. Простая жизнь Веры Ивановны Беляковой и Людмилы Павловны Кашириной представлялась мне исполненной прекрасного внутреннего смысла.

— Вы не жалеете, Людмила Павловна, о годах, проведенных на границе? — спросила я.

Она покачала головой.

— Конечно, нет. Где бы я еще столько узнала и увидела? Муж все жалеет, что не довелось нам побывать на Сахалине, на Курилах. Так я сыновьям сказала: вы уж извините, ребята, но, если отец соберется, я поеду с ним.

Вера Ивановна тоже никогда не переставала считать себя пограничницей, хотя все эти годы прожила в Москве, скромно работая в рентгеновском кабинете. Она ведет обширную переписку с однополчанами, бесконечно радуется, если удается разыскать еще кого-нибудь, оповещает об этом остальных, готовит общие встречи. Рущукский пограничный полк по-прежнему остается ее родней.

…И неожиданное послесловие. На днях пришло ко мне еще одно письмо, на этот раз с далеких Курил. Что же оказалось? И там служат люди, связанные своей судьбой со славным знаменем Рущукского полка! А сообщил мне об этом уже знакомый нам Виктор Спириденок: он стал командиром и попал куда хотел. Вот что он пишет:

«Здесь много такого, о чем даже не мечтал. Природный мир очень богатый. Например, вчера видел в двухстах метрах от себя сразу четырех медведей. Летом все ручьи забиты красной рыбой. Очень красивые берега, скалы. Есть на острове два действующих вулкана, горячие источники… Наш начальник заставы говорит: «Хоть граница протяженна, а… тесна! Куда бы ни поехал, везде встречаю знакомых».

Вот уж поистине так!

МОРСКАЯ СЛУЖБА

Покинем ненадолго сухопутную границу для морских рубежей.

Борт сторожевого корабля… Море огромно, море безбрежно; любое движение на его обманчиво-мягкой зыби почти неощутимо перед лицом низко склонившегося неба. И все-таки корабль быстроходен, как почти ни одно другое судно! Вижу это по пенящимся отвалам воды за кормой. Неистовствуют снежные буруны, и воздух, уплотнившийся до ощущения певучего металлического листа, расколот стремительностью бега. Мне жаль, что катер не носит особого имени, а лишь порядковый номер. Ему пристало название из эпохи великих географических открытий. Уже разведаны пути по морям, но тяготение юношеских сердец к морю во многом остается прежним. Что море человеку? Только ли символ стойкости и готовности к риску? Ведь любой час жизни на море наполнен, кроме того, и трудом. Море, как и граница, выявляет скрытые возможности характера. Запасы душевной прочности. Молодой человек, до этого имевший о собственной персоне преувеличенно лестное представление, вдруг ощущает себя как бы очутившимся перед кристально четким зеркалом. Мелкие изъяны характера, недоработки воспитания, провалы знаний — все, все становится явным. И тут на помощь самолюбию приходят внутренние силы. Натура подвергается двум мощным воздействиям: извне — от командиров и товарищей, изнутри — из желания совершенствоваться. Три года воспитания характера! Это ли не подлинная школа жизни?