Страница 4 из 73
А спуск к речке Сосьве оказался ненамного легче. Сплошные каменные завалы, засыпанные снегом и низким ельником. Пришлось в одном стойбище самоедов отобрать десяток оленей и перевьючить часть груза на них. Однако не прошло и десяти дней, как самоеды с оленями незаметно исчезли и прихватили немного груза.
– Снарядить человек пятнадцать в погоню! – распорядился поп Яков. – Мы должны догнать и строго наказать язычников!
Сотник стрельцов не согласился, заявив решительно:
– Пустое занятие, батюшка. Они уже так далеко, что нам их уже не достать. На оленях и налегке они быстро будут уходить. А у нас только кони, и те едва двигаются. И людишки не лучше. Только время потеряем и силы. А толку никакого.
Отец Яков долго раздумывал и вынужден был признать правоту сотника.
И все же пришлось послать гонца в Берёзов, прося помощи оленями. Кони и сани так износились, что часть животных пришлось скормить людям. Долго чинили и укрепляли сани для колоколов. И всё же они часто ломались, сильно задерживая движение. Тем более что в неделю три-четыре человека умирали, и их приходилось хоронить в мёрзлой земле. Это тоже много занимало времени.
Наконец вышли к речке Сосьве. Она в этом месте скорей походила на широкий и быстрый ручей, дороги опять сильно задерживали обоз. А помощь из Берёзова появилась лишь через месяц. Уже весной запахло, и солнце увеличило день, а народец едва волочил ноги от бескормицы и усталости. Появились признаки чёрной болезни, скорбута[1]. Надо было спешить в Берёзов. Там была надежда отдохнуть и поправить здоровье. И у Тимошки в сердце закралась тревога. Вдруг не сможет дойти и сгинет в этих стылых камнях. Тут и хоронить трудно. Некоторых просто засыпали камнем, ставили крест и шли дальше. Зато было кому отпевать и читать отходную молитву. Кроме попа Якова с ним шли ещё один священник и дьяконы с подьячими. Благо они были северяне и от работы не отлынивали. Трудились наравне со всеми. Лишь отец Яков не очень утруждал себя работой. А его дочь лет шестнадцати, как посчитал Тимошка, нет-нет да и блеснёт на него глазами и щеки тут же зарумянятся.
С некоторых пор Тимошка стал замечать, что слишком часто стал искать в обозе встречи с поповской дочкой. Она в семье была старшей, остальные два брата были помоложе, и ещё не доросли до интереса к противоположному полу. Но с одним из них, что постарше, Тимошка слегка сдружился. Тому было четырнадцать лет, и он со жгучим интересом всматривался в горы и леса, в людей и работу, которую они выполняли. Поэтому часто крутился рядом. Так Тимошка познакомился с мальчишкой. Тот иногда бросался кому-нибудь помогать. Его отгоняли, но не очень грубо. Отца Якова вполне уважали, и никто не хотел осложнений с ним, и детей берегли.
Звали мальчишку Петром, и был он белым кожей, со светлыми волосами и курносый. Имя дочери попа Тимошка никак не узнал. Стыдился спросить. А Сысой помер. С ним он мог делиться сокровенным, но тогда его сердце ещё не стучало тревожно и с замиранием. Девка его волновала. А страх перед отцом Яковом заставлял юношу не показывать свой интерес к ней.
А вскоре случилась длительная пурга, и весь обоз остановился, укрываясь в наскоро построенных шалашах. Для отца Якова построили более тёплый, обмотав его грубой тканью вроде паруса для лодки. На этих работах был и Тимошка. Что-то вроде юрты он предложил подсыпать снегом до половины и поп потом с интересом заметил ему:
– А ты сметливый послушник. Лишь твоего рвения в вере что-то не заметно. Или то не так, а?
Тимошка смутился. Обвинение было достаточно серьезным, и он поспешил ответить, поклонившись и смущаясь:
– Как можно, отец Яков! Просто так много работы, что от усталости про еду забываю. Сразу падаю и засыпаю, простите. Всегда молюсь, – добавил он поспешно.
– Ну, ну! Однако, юный друг, прошу подумать об моих словах. Негоже человеку в твоём возрасте пренебрегать верой в Бога.
Тимошка не успел ответить, как поп удалился, ковыляя по глубокому снегу, приподнимая полы рясы, надетой поверх полушубка.
А затем у него случился разговор с Петькой, как он про себя называя поповича.
– Тимошка, ты правда редко молишься? – пытливо спросил мальчишка. – Тятька что-то говорил матушке об этом. Разве такое может быть?
– Не может! – излишне ретиво ответил Тимофей. – С чего бы мне не молиться? В таком походе нельзя без Бога в душе. Я к тому же послушник.
– Мне тятя тоже говорил, что меня будет учить на попа. Попы богато живут.
Тимоха заметил, что последние слова смутили мальчишку. Видно сообразил, что ляпнул не то, но отступать уже поздно. И спросил поспешно:
– А твои тятя и матушка как живут? Ты ведь из Устюга Великого.
Тимошка с удовольствием поведал о подвигах отца как промышленника и даже с бахвальством заметил:
– Мой тятька ходил с артелью покрученников на Новую Землю. Добыл моржовой кости, и продал её. Однако, жив ли он теперь? Когда уезжал, он был уже плох. Больше о смерти говорил и распоряжался имуществом, добром.
– Тебе что оставляет, узнал?
– Не успел. Да я самый младший из детей. Что мне достанется? Наверное, ничего. Разве что матушка настоит и отпишет и мне малость из добра.
– Любит тебя, да? Меня матушка тоже любит больше чем остальных. Да мне ещё рано про такое думку думать. Успеется. К тому же я старший из сыновей. Значит, должен получить больше всех или даже всё. Агафье вообще только приданое положено, а Глебу и Аксёну могут вообще ничего не отписать. Молодые ещё.
Тимошка с удивлением бросил взгляд на мальчишку. Его слова казались ему словами взрослого, умудрённого человека. К тому же уж слишком все помыслы о добре и побольше. Стало как-то неуютно. Сам он мало о таком задумывался. Полагал, что самому всё добыть надо. Мальчишке ничего не сказал, а отношение как-то сразу стало безразличным. К тому же имя девчонки он уже узнал.
К тому же работы все никак не убавлялось. А с едой становилось все хуже. И лошадей почти не осталось. Три клячи ещё тащили на себе небольшой груз, остальное таскали люди, сами впрягались в оглобли и надрывали пупки. Особенно трудно с большим колоколом. Десять пудов по бездорожью и глубокому снегу тащить долго никто не мог. О десяти вёрстах никто и не мог мечтать. Дай Бог, чтобы в день проходили семь, от силы восемь вёрст. И вечером едва перекусили и спать!
Сильно помогли самоеды. Пригнали два десятка оленей, и стало полегче. И мясо перепадало по воскресеньям. А до Берёзова было ещё далеко. Больше ста вёрст. Почти две недели хода.
Всё же в конце марта вошли в городок. Он оказался крохотным, чуть больше зимовья, но важный. Имелся даже воевода. Но с ним общались только отец Яков и сотник стрельцов.
Тимофей прикинул и посчитал, что четверть людей уже не дошли до места. Остальные были измождены, стонали на каждом шагу от обморожений и разных хворей. И воевода распорядился предоставить людям попа Якова две недели отдыха. К тому же дальше путь шёл водой, а лёд ещё не тронулся, и ждать надо долго. На плотбище, где стучали плотники на строительстве судов, работы подвигались неторопливо. Плотников не хватало.
Пришлые продолжали страдать от холода. Помещений было мало, приходилось самим искать более тёплые места. Часто устраивали церковные службы, и народ с остервенением молился, прося заступничества и милости.
Занемог и Тимошка. Кашлял, из носа текло. Пришлось отлёживаться в сарае. В нем постоянно горел огонь в самодельной печке из серого камня. Тепла мало, но погреться всегда можно. А Тимошка просто не отходил от горячих камней, с наслаждением вдыхал тёплый воздух. Боялся отойти. Место тут же займёт такой же хворый путник.
Петька-попович иногда наведывался к Тимохе. Но разговор вёлся вялый. Тимошке он уже стал безразличен. Даже Агашку стал реже вспоминать. Однажды подумал, что и она только и думает, как выйти за богатого. Остальное, думалось юноше, её не занимало. Он так себя настраивал, и это постепенно успокоило бурные мысли.