Проклятая Мангазея

Около месяца Тимошку не трогали для работ. Хворь тем временем сама прошла. Хотя местные бабки таких хворых отпаивали противными отварами. Кстати, и смер­тей стало намного меньше. Люди всё же оклемались, взбодрились перед трудностя­ми морского перехода до Мангазеи.

Лишь в конце апреля был дан приказ грузиться на кочи, лодьи и даже коломенки Набежали и многие из промышленных людишек, спешащих обосноваться на новом месте и подготовиться к зимнему промыслу. Да и веснование не стоит пропускать – ры­бу надо наловить и засолить. Иначе с голоду можно помереть. С хлебом было уж очень туго. Его привозили из Тобольска, а суда не всегда могли дойти до места. Обская губа слишком опасна для плавания. И льды часто забивают губу, коль сиверко задует надолго. А такое случалось, довольно часто.

Однако день отхода каравана судов настал. Льды ещё не все прошли, но ждать больше никто не хотел. Спешили добраться до осени к месту. И Тимоха с волнением разглядывал кочи и паузки, что шныряли между судами, развозя мелочь.

Дьякон Ерофей послал Егора помогать грузить вещи отца Якова. Юноша был до­волен, что та работа будет лёгкой и поспешил к попу.

Там уже распоряжался сам поп, и тут же приказал сносить узлы и корзины на коч, стоящий у помоста причала. Тимофей встретился глазами с Агашкой. Та скри­вила губы в подобие улыбки, а Тимошка вдруг подумал, что это уже совсем не волнует его, и прошёл мимо, никак не ответив девушке. Он не видел, как она недовольно надула губки. Даже не обернулся, хотя прежде почти всегда это проделывал.

И пока он сносил вещи, в голове ничего не возникало. Он лишь удивлялся оби­лию вещей. А попадья постоянно требовала осторожности и поругивала Тимошку. Он лишь кивал, но ничего не менял в работе.

Поскольку он послушник и прикреплён к отцу Якову, с коча его не прогнали. И он устроился подальше от глаз отца Якова. Было большое желание побыть одному. Кругом так много интересного и волнение не покидало его. А гребцы уже вывели коч на середину реки и споро поставили парус. Ветер оказался почти попутным. Десяток мореходов с баграми стояли наготове отталкивать льдины, оберегая борта от возможных ударов. Работа трудная и Тимошка не утерпел и тоже попробо­вал так поработать от скуки. Дело оказалось не таким простым. Ему подсказывали бывалые мужики и он легко всё понимал и выполнял.

Дни уже были длинные и работу не прекращали долго. Тимошка устал, однако не жалел, что ввязался в не свою работу. Отец Яков даже сделал выговор ему.

– Так, батюшка, дело ведь делал. Негоже мне вот так сидьмя сидеть. Мужики вон как надрывались. Да и мне стоило подучиться новой работе.

– А у нас тоже своя работа, – как-то неопределённо ответил поп и нахмурил белёсые брови. – Пойди матушке помоги переставить корзины.

– Я мигом, батюшка! – Тимоха с неохотой скрылся за дверью поповского помещения.

После работы он вспомнил слова Петьки-поповича и усмехнулся. Тот был прав.

Попы живут припеваючи. Тут же вспомнил свой монастырь. Простые монахи тоже в трапезной ели самую простую пищу и той было мало. А работали от зари до зари.

А потом церковные запреты, бдения, молитвы и службы. И ещё хозяйство. Себя надо кормить. И всё почти впроголодь! Лишь вера в правильность жизни многих спасала от преждевременной болезни или даже смерти.

И опять Тимошка ушёл готовиться ко сну в мрачном настроении. Правда, попадья сунула ему кусок хлеба с холодным мясом. Мясо он давно уже не ел. Он низко кла­нялся, мельком заметив негодующие глаза Агафьи и злую улыбочку на губах.

Он не остался в долгу и весело подмигнул, скрываясь за широкой фигурой попа­дьи. Та ничего не заметила, а девчонка мотнула головой, разбросав косы.

Тимошка был доволен, настроение уже поднялось. Спать устроился прямо на палубе. Рядом были и другие мужики. Лишь вахта оставалась на работах, а кормщик убавил парусов, и коч, а затем и все остальные суда, сбавили скорость.

Коч часто сотрясался от ударов мелких льдин. Их не всегда успевали заметить в белёсой темноте. Но усталые люди ничего не слышали. Даже волнующийся Тимошка недолго боролся со сном.

Утро выдалось туманное, сырое и ветреное. Низкий туман полз у самой воды. Кормщик постоянно покрикивал, требуя отменной работы. Парус вовсе убрали, а му­жики сели на весла. Тимошка с интересом наблюдал и тревожно оглядывал серые и такие коварные волны не то реки, не то уже моря. Один мужик сказал ему – идём Обским рукавом, а до самой Оби ещё идти две недели и то при хорошей погоде.

Тимошка задумался. Такие расстояния, что голова кругом идёт. А люди все одно рискуют и идут в надежде на удачу и нечаянное богатство. Хотя бы три соболя в дом принести – и то дело.

За день с лишним до подхода к Обдору сильный сиверко разбросал суда. Спешно попытались укрыться за мыском. Удалось это не всем. Один коч сел на мель и его методично стали бить волны. Один паузок захлестнуло волной, и он перевернулся. Пятеро мужиков тут же исчезли в пене с крошевом льда, что нагнало из Обской губы. А был ещё май месяц. До лета оставалось больше недели.

Тимошка с ужасом все это видел, и сердце сжималось от страха. А с коча спе­шили спасти хоть часть товара, особенно хлебный запас, оружие и товары для торга.

Тимошка спросил у одного бородатого мужика, уже бывалого и знающего:

– И долго такой ветер будет, дед?

Мужик снисходительно глянул в молодое лицо Тимошки.

– Впервой в тутошних местах? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Может и две недели дуть. Сиверко – он такой. Ещё льдов нагонит. Тогда полная беда! Молись.

Оба перекрестились, повздыхали и разошлись. Подошёл Петька-попович.

– Что он тебе сказал, Тимошка?

– Что дела наши тугие. Можем ко дну пойти. Сиверко! Льды нагонит с губы.

Тимошке и самому было страшновато, но страх Петьки его слегка радовал. Даже добавил, внутренне усмехаясь:

– Сам видишь, сколько льдин навстречу плывёт. Запрут нас в этом заливчике и затолкают. Тогда на берегу будем помирать, если никто не поможет.

– Так до Обдора всего день пути, – несмело заметил мальчишка. – Можно и так дойти. Или гонца послать за помощью.

– Дойдёшь по болотам! Ты смотрел на берег? Посмотри лучше и сам додумаешь.

Петька посмотрел. Вздох отчаяния всколыхнул его грудь. Ничего не сказав, отошёл к другому борту – брызги долетали и до них. Было зябко. Ожидался снег.

Оправдались самые дурные предчувствия старожилов. Сиверко дул почти четыре недели. Ещё один дощаник разметало по досочкам. Люди едва успели спастись, а груз так и сгинул в воде. Появилось много больных. Заболел и Петька-попович.

В конце июня удалось наконец дойти до Обдора и там передохнуть неделю. Боль­ных оставили в городке, суда починили, и опять пустились в путь. Уже по Обской губе. Здесь Тимошка узрел настоящее море, как говаривали старые мореходы. При­ходилось много работать баграми, расчищая путь кочам. Лёд плавал в изобилии, но мелкий, и с ним полегче было бороться.

В начале июля успешно прошли Заворот. В этом зимовье отдохнули два дня. Да­льше пошли уже по Тазовской губе. До Мангазеи оставалось не больше месяца пути. Однако идти против течения оказалось слишком трудно. Тем более, что случались длительные южаки. При таких ветрах успевали пройти за день не больше семи вёрст. А день был почти круглосуточным. Лишь на час-другой опускались сумерки.

– Ну что я говорил тебе, друг мой Тимоха? – как-то сказал мужик, предрекавший долгий путь. – Нам ещё сильно везло, парень. Южак не так часто нам тормозил путь.

– Мне казалось, что мы постоянно попадали в самые трудные места, дядька Исай.

– У Заворота можно и месяц с лишком простоять, парень, а мы сколько стояли? То-то ж! Правда, молились мы усердно. К тому же с нами и поп идёт. А то тож по­рука успеха. А ты так и останешься послушником? Или батюшка обещал тебе сан?

– Об этом не было разговора, – нехотя ответил Тимофей. – Да мне не очень охо­та вечно носить эти тряпки. Хоть попы и знатно живут, да меня не тянет к ним...