Первый

Скорее всего, на его лице отобразится кривоватая ухмылка. Он скажет что-то вроде: «Я так и думал. Папина дочка, мажорка — что с неё взять».

Когда проваливаюсь в сон, то мне снится гонщик. В душе, с голым торсом. Я кожей чувствую его злость и агрессию. Впитываю её в себя до последней капли.

Трогаю горячий живот кончиками пальцев, искреннее жалею. Андрей безжалостно бьёт меня словами, а затем… накрывает мои руки своими ладонями и сжимает. И так жарко становится, что, когда звенит будильник и я возвращаюсь в реальность, то обнаруживаю мокрую насквозь футболку.

— Доброе утро, котёнок, — как ни в чем не бывало произносит папа, когда я застаю его на кухне в домашней одежде и фартуке.

У нас есть семейная традиция. В будние дни готовлю я, а в выходные — он.

— Доброе. Пахнет изумительно. Это омлет с томатами и беконом?

— В точку. Я почему-то думал, что ты попозже проснёшься. Хотел успеть ещё и блинчики.

Сев за тот самый стол, за которым вчера состоялся громкий разговор — признаюсь как есть. Встала раньше потому, что планировала приготовить для Андрея домашней еды. Раз он оставил меня в качестве единственного посетителя, то нужно оправдать этот почётный статус на максимум.

Позже мы с папой завтракаем и смотрим любимый сериал. ДТП не трогаем — слишком остро, поэтому обсуждаем другие актуальные темы. Например, мою стажировку.

После этого я убираю посуду в мойку, занимаю плиту и начинаю варить домашний куриный бульон, кашу и постную говядину. Не исключено, что еда отправится в мусорное ведро, как и всё, что я приносила раньше, но попробовать стоит.

Когда заканчиваю — папа уже собран и ждёт меня в машине, чтобы закинуть по дороге в больницу. Он собирается в гости к друзьям, и, судя по частым звонкам и сообщениям, не один, а с Ириной.

Я тороплюсь и надеваю первое, что попадается под руку: короткие шорты и свободную белую майку. Длинные волосы собираю в удобный высокий хвост.

— Уверена, что не хочешь со мной? — спрашивает отец, когда останавливается у ворот больницы.

— Да. Передавай Тёмке привет.

В груди плещется странное чувство, которого совершенно точно не было раньше. Я вдруг осознаю, что хочу увидеть гонщика. Хмурого, злого. Неважно. Просто хочу.

— Жень, чтобы снизить уровень твоего самобичевания, скажу, что, если Андрей будет проходить реабилитацию у Литвина — я проверну одно приятное дельце.

Я тут же закатываю глаза. В последнее время мне не совсем нравятся папины идеи.

— Не волнуйся, ничего такого, — спешно оправдывается. — Просто оплачу реабилитацию, а Валера скажет Бакурину, что это скидка лично от него за былые заслуги перед Родиной. К сожалению, скоро о нём забудут, поэтому, уверен, гонщику польстит, и он не откажется.

Из уст папы это звучит не слишком красиво, но я не осекаю. Только бы Андрей согласился на эту клинику. Только бы…

Когда иду к отделению, то уже не дрожу и не волнуюсь. Разве что самую малость. Смотрю на окна палаты, предвкушаю. Размышляю: стоит ли надевать броню, или обойдётся?

На посту медсестры узнаю, как себя чувствует гонщик. Мне отвечают, что в целом неплохо, но снова поднимается высокая температура. Во избежание гнойных процессов назначат дополнительные анализы и рентген. Антибиотик ему капают уже давно.

Открыв дверь без предварительного стука, попадаю в белоснежную палату. Андрей лежит на кровати под капельницей и смотрит на дисплей телефона. Судя по мелькающим быстрым кадрам — гонки. Он должен быть там, а не здесь. И сейчас будто нарочно себя мучает.

Моё сердце невольно сжимается. В одном из интервью Бакурин утверждал, что тренируется шесть раз в неделю. Неподвижный образ жизни не для него — это было видно даже по тому, как он спешно говорил, притаптывая на месте, словно куда-то спешил.

Я набираюсь смелости и прохожу по палате. Ставлю на тумбу еду, которую старательно готовила всё утро.

— Андрей, как самочувствие? — спрашиваю дружелюбным голосом.

Гонщик мажет по мне равнодушным взглядом и снова возвращается в исходную точку. Ладно.

— Я принесла домашней еды. Всё в термопосуде — греть ничего не нужно. Папа считает, что я вкусно готовлю, поэтому надеюсь, что и тебе понравится.

Я обхожу кровать, направляясь к мягкому креслу. Открываю шторы, окна. Впускаю в палату больше воздуха и солнечного света. Приговаривая при этом, что на улице сегодня стоит приятная прохлада. Возможно, к вечеру припустит дождь.

— Медсестра сказала, что у тебя снова поднялась температура, — произношу с ноткой сочувствия, но не жалости. Оборачиваюсь. — Возможно, сегодня врач назначит контрольный рентген, чтобы убедиться, что всё идёт по плану.

Андрей шумно выдыхает, тянется к уху и… достаёт оттуда наушник. Я широко распахиваю глаза, качаю головой.

— Ты что-то говорила? — обескураживает вопросом.

Он снова издевается.

Глава 8

Настроение меняется со скоростью света. Я то хмурюсь, то задыхаюсь от обиды. Без слов понятно, что моё присутствие, скорее всего, мало трогает Андрея, но всё равно почему-то неприятно.

— Мне несложно повторить, — спокойно проговариваю, после того как беру себя в руки и вспоминаю, что это не у меня, а у гонщика жизнь пошла под откос.

Не упуская ни единого слова, начинаю рассказ от начала — когда только вошла в палату, и до конца. Возможно, даже с большим энтузиазмом, потому что теперь точно знаю — меня слушают.

Гонщик блокирует телефон, кладёт его на тумбу. Бросает беглый взгляд на полупустой флакон с лекарством.

— Зачем ты сюда таскаешься? — спрашивает ровным тоном.

Сев в кресло, выжидающе смотрю на Андрея. В его глазах непривычно тихо — почти штиль. Есть ли шанс, что однажды там появится если не симпатия, то хотя бы капля тепла для меня?

Сердце усиленно стучит по рёбрам. Я бы хотела этого, правда. Наверное, мне было бы интересно увидеть от гонщика чувства, диаметрально противоположные тем, что появились у него при первом нашем знакомстве.

— Тебе что, заняться нечем, Жень? — снова интересуется, когда я долго молчу.

Вздёрнув подбородок, набираю в лёгкие побольше воздуха. Разговоры — это хорошо. Лучше, чем молчание и короткие обрывистые фразы, полные презрения.

— Инициатива приехать сюда впервые была папиной — признаю. Но дальше — исключительно моё желание. И да, мне нечем заняться. Я сдала сессию, поэтому в данный момент абсолютно свободна. На свидания не бегаю, шопинг предпочитаю онлайн, а с клубами завязала. Наверное, надолго.

— Ты же не ждёшь от меня похвалы? — приподнимает брови Андрей.

Новая доза сарказма звучит довольно незаслуженно. Я родилась в обеспеченной семье, но, тем не менее, это не означает, что в свои девятнадцать я прожигала жизнь на вечеринках и в клубах, ни о чем не беспокоясь. Жаль, что у Бакурина сложилась иная картинка. Он думает, что папа подчищает за мной косяки всегда и везде, но на самом деле — это впервые.

— Я не напрашивалась на неё, — медленно проговариваю. — Просто хочу, чтобы знал: пока ты здесь — я буду приходить. Пользуйся на здоровье.

Андрей хмыкает, а я осознаю многозначительность сказанной фразы и тут же смущаюсь.

— Почитать тебе? — перевожу тему.

— Валяй, — соглашается гонщик. — Может, даже подремать получится.

Следующие полчаса я громко и выразительно читаю отобранный материал. Изредка прерываюсь, чтобы передохнуть и попить воды. Позже снова продолжаю.

Вскоре глаза цепляются за интервью молодого чемпиона, который сломал руку в том же месте, что и Бакурин. Это должно быть интересно.

— Спустя четыре дня после выписки Марк приступил к занятиям и даже приехал на второй этап сезона, чтобы попробовать провести квалификацию. Итог плачевный. На следующий день после неудачного заезда мир облетела ещё одна новость о здоровье спортсмена: ему пришлось перенести повторную операцию из-за поломки пластины в повреждённой руке.

Я отрываю взгляд от текста, смотрю на Андрея. Он, как ни странно, не спит. Смотрит в потолок, слушает. В то время как в его вену продолжает поступать лекарство.