Первый

Интересно только, что бы он сделал, если бы я набралась смелости и сняла с него штаны и бельё? Щёки ярко вспыхивают, когда думаю об этом. А я бы сделала это?

Наша вторая встреча закончилась ожидаемо плохо, но я почти не расстроилась. Казалось, что чем чаще мы будем видеться, тем лучше будет двигаться дело по искуплению вины. Рано или поздно Андрей должен понять, что я искренна в своих желаниях, а за рулём была трезвой и вовсе не пренебрегала правилами дорожного движения — просто так вышло, отвлеклась. Жутко, но это так.

Но пока что, чем хуже гонщику — тем хуже мне. И я уверена, что это вовсе не предел, и даже не пик. Разогрев. Когда всё начнёт по-настоящему сыпаться — тогда и случится мощный взрыв.

После обеда Андрею поставили капельницу, а я села в кресло и попыталась прочитать ему что-то из подготовленного накануне материала. Вряд ли он вообще слушал меня, потому что равнодушно смотрел в потолок, но не перебивал и не затыкал. Думал, хмурился, играл желваками. Я украдкой посматривала.

Когда увидела, что он горит, то позвала медсестру и попросила уколоть жаропонижающее.

Прошёл час, но легче не становилось. И тогда я не придумала ничего лучше, чем сбить температуру с помощи влажной марлевой повязки, которую попыталась положить на горячий лоб Андрея — за что наткнулась на уничтожающий взгляд.

Гонщик строго попросил меня уйти. У него даже не было сил, чтобы отбивать в мою сторону болезненные удары, хотя я подавала и подавала. Равнодушие оказалось хуже грубости. Кто бы мог подумать.

Мне пришлось покинуть стены палаты. Я вышла в коридор и просидела на посту у медсестры до тех пор, пока Андрею не стало легче. Когда температура спала, и он уснул, я со спокойной душой уехала домой, но попросила звонить мне, если состояние станет хуже.

Сделав глоток чая, не могу перестать прокручивать в голове прошедший день. Взгляды, слова, реакции. Я понимаю, что Бакурин не терпит непослушания, но на месте его близких я бы дневала и ночевала в больнице вопреки его приказам. В соседней палате, на парковке — неважно. Ему больно и одиноко. Прекрасное будущее ускользает как песок сквозь пальцы.

Позже я с интересом обнаруживаю, что старые статьи утонули в сети, но всплыли другие — первые заголовки по запросу фамилии Бакурина показывают свежий материал. Я расправляю спину, просматриваю.

Жена известного гонщика Андрея Бакурина, Алина, вынужденно перенесла презентацию своей новой коллекции на неопределённый срок.

Пытаюсь вспомнить, почему мне не понравились её дизайнерские вещи, и никак не могу. Тру лоб, напрягая память.

Нахожу личную страничку в социальной сети, вижу закрытые комментарии к постам. Насколько мне известно из давних интервью Андрея – они с женой вместе уже семь лет. Молодые, красивые. До этого долго дружили.

Гонщик тепло отзывался об Алине и всегда утверждал, что она – его стимул и вдохновение. Может, моя подруга преувеличила размер их ссоры и от скуки разогнала информацию о разводе?

Когда нахожу рабочую страничку Бакуриной, наконец, вспоминаю, почему мне не подошли её вещи. Всё дело в откровенных вырезах и мини-длине. Наверное, я не доросла до такой одежды. Для меня это слишком, хотя, безусловно, выглядит красиво.

— Я дома! – звучит голос отца в прихожей.

Он приезжает в одиннадцатом часу. Весёлый, в хорошем расположении духа.

— Какие планы на завтра? – спрашивает, подойдя к холодильнику и достав оттуда бутылку воды.

В свои сорок два папа выглядит просто отлично. Никакого лишнего веса, глубоких морщин. Я видела, как Ирина смотрела на него полным восхищения взглядом. Впрочем, не только она, а и многие другие женщины.

— Не хочешь поехать со мной к Литвиным? – снова интересуется. – У Валерия именины. Будут шашлыки, танцы. Заодно и развеешься.

Валерий Литвин — папин университетский друг. Он держит реабилитационный центр с современным оборудованием. Воспитывает сына на год старше меня. И часто плоско подшучивает, что нам с Артёмом судьбой предназначено быть вместе.

— Может, лучше предложишь кому-то другому? – отвечаю вопросом на вопрос. — Например, интерну Ирине.

— Всё-то ты замечаешь, — хитро прищуривается.

Я не сообщаю о своих планах наведаться к Андрею, но отец и так это понимает. Никак не комментирует, подходит к столу и кладёт на них ключи от автомобиля.

— Тачка будет готова со дня на день.

— Прекрасно, — тут же киваю.

— Твоё «прекрасно» обошлось мне слишком дорого, — морщится папа. — Если пообещаешь, что впредь будешь ездить аккуратно – можешь забирать ключи. Они твои, что смотришь?

Я чувствую сковывающий тело страх, мотаю головой.

— У меня хорошие новости. Нам помогут. Запомни раз и навсегда, что перед Бакуриным мы виноваты только в том, что автомобиль принадлежал нашей семье, — чётко проговаривает отец. — За рулём сидел личный водитель, Жека. Записи с камер пропадут, протокол перепишут, а подружки будут на твоей стороне. Ты — просто одна из свидетелей ДТП. Пока не сильно отсвечивай, но знай, что я сделаю для тебя все возможное. И думай. Хочешь водить — води.

Наверное, я должна радоваться, что дело удастся закрыть, и моя биография не будет омрачена уголовным делом, но первое, о чем я переживаю — что подумает обо мне Андрей. Он не будет ставить палки в колёса — не в его характере. Но гонщик в курсе, что за рулём не было никакого личного водителя.

Глава 7

— И кто же согласился участвовать в подобной авантюре? — спрашиваю сиплым голосом.

Пальцы сами собой сжимаются в кулаки. Чувствую, что так нечестно и неправильно, но с другой стороны — я же сама набрала номер близкого человека после ДТП, чтобы попросить помощи и защиты. Вот он и защищает — как может и как умеет. Делая всё, чтобы исправить мои чудовищные ошибки.

— Какая разница, Жень? — неприятно кривит лицо отец. — Есть люди, которым плевать на запятнанную репутацию. Мне и тебе — нет.

Озвученное глубоко ранит. На самом деле мне как раз таки плевать на репутацию, но так как я — часть своего отца, то деваться некуда. К сожалению, перекладывание вины на другого человека никак не успокоит мою взбушевавшуюся совесть.

— Я же должна знать, как зовут моего личного водителя, и как он выглядит, — пожимаю плечами.

— Когда придёт время — расскажу подробнее. В данный момент я тщательно прорабатываю этот вопрос.

Понятливо кивнув, опускаю взгляд. Смаргиваю проступившие слёзы.

— Пап, я до сих пор помню тот глухой удар. Скрежет шин, лежащего на асфальте гонщика. Это было ужасно. Если бы я не мчала на огромной скорости и внимательно смотрела на дорогу, то никого бы не покалечила.

— И что? Считаешь, что должна понести за это заслуженное наказание? Думаешь, ты единственная, кто отмазывается подобным образом? А, Жень?

Вздрагиваю, когда отец ударяет кулаками о стол.

— Отвечу за тебя — нет, не должна. И пойми меня — я поступаю так, как считаю нужным. Это решение больше не обсуждается. Ты чистая и беззлобная девочка, которая невольно оступилась. Моя цель как родителя — подхватить тебя и не дать упасть. Чего бы мне это ни стоило.

Он шумно дышит, шея покрывается красными пятнами.

— Ты знаешь, что травматизм у гонщика — это почти норма? Как и смертность, Жень. Такой спорт, бывает. На адреналине, риске. Балансе между жизнью и смертью. Кто знает, если бы не ты, то может быть, в Монте-Карло ему вообще было суждено умереть!

Наверное, папа думает, что успокоит меня этим, но ничего подобного — трясёт ещё сильнее.

Я поднимаюсь из-за стола, убираю грязную посуду в раковину и мою чашку. Отец не унимается и продолжает доказывать собственную правоту на совершенно неуместных примерах.

Позже, будучи в напряженных отношениях, мы желаем друг другу доброй ночи и расходимся по комнатам.

Мне не сразу удаётся уснуть, потому что я пытаюсь представить реакцию Андрея, когда он узнает о несуществующем личном водителе. Вот позор-то.