Тропой памяти

Как ни хотелось Шаре прочесть резкую отповедь на тему «сам дурак», но известие об Уллах-тхар’ай оказалось сейчас куда важнее восстановлении своего доброго имени.

— Ты говорил с Улах-тхар’ай?

— Представь себе! — иронично хмыкнул Рагдуф.

Шара не обратила на эту иронию ни малейшего внимания: она спешила узнать самое главное.

— И ты смог сопротивляться? — настойчиво продолжала допытываться у него лучница. — Тебе удалось что-то сохранить от них в тайне? У тебя получилось промолчать, да?

— Ничего мне не удалось… — мрачно буркнул картограф после некоторого молчания. — И никому не удается. Когда Назгул задает тебе вопрос, ответить в любом случае придется, и лучше всего, если ответ будет правдивым. А говорят у них на допросе все, даже немые. Они просто читают сознание как открытый свиток…

Лучница похолодела.

— …С одним лишь отличием — мрачно ухмыльнулся Рагдуф. — Свиток не испытывает боли.

Шара молчала, напряженно размышляя над этими страшными словами. В свое время ей доводилось слышать целую кучу жутких историй о невероятных способностях Зрачков Всевидящего Ока. В большинстве своем это были обычные выдумки, вроде тех, которыми «шарку»[30] пугают новобранцев, но простой и бесхитростный рассказ картографа наглядно показал девушке, что шансов противостоять Девятке у нее нет. И тем страшнее становилось.

— Послушай… — решилась, наконец, она: — Однажды…

В этом не было ни малейшего смысла, Шара прекрасно понимала. Но молчать сейчас казалось еще страшнее, да и какая разница: все равно завтра Зрачкам Всевидящего Ока станет ведома тайна, которую она так тщательно скрывала с самого детства. Так что пусть… Она собралась с духом и продолжила:

— Однажды я видела сон. Ну, со мной это вообще почему-то случается время от времени, но в тот раз получилось как-то особенно не вовремя. Мы тогда шли по правому берегу Бурзугая… Мне приснился горящий поселок в горах.

Картограф настороженно покосился на нее, но промолчал, ожидая продолжения.

— Там были какие-то странные существа, похожие на йерри. Одни нападали, другие защищались, но плохо… Все погибли, и обиталище их было предано огню. Я проснулась. А потом… все это случилось на самом деле: мы увидели горящее стойбище сухн’ай. Все было очень похоже, и дети там тоже были… Только наяву еще страшнее: во сне у хозяев поселка были хоть какие-то шансы на победу… Я помню крылатую фигуру в черных одеждах, он был очень высок и похож на сухну и на Уллах одновременно. Он пытался защитить своих… — девушка замялась, подыскивая подходящее слово — свой народ.

При этих словах Рагдуф вздрогнул, и повернулся к лучнице. А та, совершенно неожиданно для себя, вдруг заговорила нараспев:

— Но он все равно проиграл. Пришел закованный в сталь воин с безумными глазами и поверг Крылатого наземь. Злые Уллах с Закатного края, из-за горькой воды сковали его и увели с собой. С тех пор опустели земли Севера, только на том месте, где стоял деревянный город, лежит бескрайнее поле черных цветов. Там страшно… Ночной народ, видевший пожар и пленение, ждал, что Крылатый однажды вернется… Что было дальше, я не знаю… — обессиленно закончила она.

Глаза картографа по мере рассказа становились все шире. В тот момент, когда Шара дошла до описания крылатой фигуры с лицом сухну, Рагдуф и вовсе вытаращился на сокамерницу как безумный, а после низко опустил голову и что-то беззвучно прошептал. Едва лишь девушка умолкла, он взял ее за плечи и заглянул в пустые остекленевшие глаза.

— Ты говорила о Крылатом — настойчиво произнес он. — Скажи, как он выглядел, этот Крылатый? Какой он был?

— Но это же просто сон, — виновато посмотрела на него девушка.

— Пусть. Говори!

— У него глаза были разноцветные, таких не бывает у сухну. И у иртха, и у йерри тоже не бывает. Его крылья были черные и кожистые, как у летучей мыши, а еще… Еще он умел говорить не разжимая губ, без слов. Он… он великий уллах, да?

— Да… — прошептал потрясенный та’ай-хирг-кхан, рассеянно кивая. — Он был великий Уллах Северных Земель. Все сходится, это он. И знаешь, — Рагдуф изучающе посмотрел на сокамерницу, — теперь я верю тебе. Тот, кому во сне или наяву являлся сам Харт’ан Мелх-хар, Владыка Севера, не может лгать. Ты в точности описала его — так, как о нем рассказывают легенды моего народа, иртха Туманных Гор…

Девушка обхватила колени.

— И что это значит? Я иргит-ману? — ошарашенно поинтересовалась она.

— Этого я не знаю, — честно ответил картограф. — Знаю только одно: тот, чья звезда раной небес горит на полночи, никогда не является просто так. Это знамение грядущих перемен…

— Перемен? — переспросила Шара.

— Я и мой народ верим, что однажды Мелх-хар снова вернется в этот мир… — тихо произнес Рагдуф, и глаза его потеплели, — И тогда в Землях Севера снова станут жить иртха… жить так, как в те далекие времена, когда мы были единственными разумными существами в этом юном мире. Все вернется и все повторится вновь, леса севера станут защитой и домом для тех, кто был верен нашему Создателю. Не нужны станут высокие стены и дозорные башни, уйдут в прошлое тяжелые доспехи и острая сталь й’тангов — не для защиты и нападения, а лишь для охоты на зверя и птицу станут брать в руки оружие. Под защитой Харт’ана Мелх-хара, в краях, где полгода царит ночь, будет жить Ночной народ и никакие чужаки не посмеют войти под сень сих благословенных лесов…

Столько веры и теплоты было в этих немудреных речах, что Шара, слушавшая вначале со снисходительной улыбкой, вдруг почувствовала, что тронута. Ничего подобного ей прежде не доводилось слышать ни разу, не говоря уж о том, что после упорного промывания мозгов призывами к «священной войне» рассуждения о том, что брать в руки оружие — суть зло — укладывались в голове особенно тяжело. И вместе с тем… очень хотелось, чтобы этот немолодой иртха со странным, сосредоточенно-рассеянным взглядом опухших от бессонницы глаз оказался прав. Стоило однажды выпустить пару-тройку стрел по живым мишеням, чтобы понять, насколько это противно…

— Однажды… — ни к кому не обращаясь, тихо заговорил Рагдуф, — к нам пришли посланцы Харт’ана Гортхара. Они говорили о великом государстве Унсухуштан, о счастливой жизни, что ожидает там каждого. «Вот он, дом всех иртха» — говорили они. «Объединившись, мы, кланы Ночного народа, должны вместе разбить старинных врагов, чтобы защитить нашу общую родину — Страну Восходящего Солнца». Посланцы обещали легкую победу, золото и сталь, землю… все, чего только можно пожелать. Только одно слово уллах-ран’ин-кхур, обещание встать под знамена с ликом Восходящего Солнца… Не правда ли просто? — он криво усмехнулся. — А знаешь, что было дальше? Наши старейшины отказались.

— Но… — Шара почувствовала, что оказалась в довольно опасном положении. Затверженные с детства истины медленно, но неуклонно давали трещину: уж слишком сильную симпатию вызывала у лучницы осуждающие насилие и кровь идеи Нового Фронта. Нужно было как-то возразить…

— Харт’ан Гортхар мудр и благ, он заботится о своих поданных — начала она терпеливо, как разговаривают с маленькими детьми. — Без него иртха до сих пор продолжали бы скитаться по Средиземью, гонимые всеми, точь-в-точь как их предки. Это он дал нам землю, где мы живем, и реки, из которых мы пьем воду. Он защитил наш край неприступными горными хребтами… Он действительно дал нам родину, которой у нас не было со времен… ну… — тут Шаре пришлось замяться, потому что с языка чуть не сорвалось: «со времен Мелх-хара».

— …А еще он бросил вашу армию в битве на Бурых равнинах — не переминув воспользоваться паузой, ехидно вставил Рагдуф. — Попросту исчез с поля боя…

Девушка предпочла пропустить язвительное замечание мимо ушей.

— Да, он суров, как всякий хозяин, но при том справедлив. Он любит нас и никогда не…

— И это говоришь ты? Ты? Сидя в карцере? — перебил картограф восторженные излияния юной души — Любопытно… ты видишь странные вещи, но боишься, что об этом узнает он или его псы… а ты боишься, это заметно.

30

«Старик», «старый» (черное наречие). В данном контексте «старослужащий» (арго).