Голос Вессема. Радиомолчание

– Ты же этого и хотела, – заметил Коди.

– Ага. Но она первая начала. Сам знаешь, что бывает, если не ответить.

– Это в Гетто. Здесь – другое дело, – возразил он.

– Ну да, – не поверила я. – Дело везде одно и то же. К тому же я твоя сестра, ты должен быть на моей стороне. Она что, твоя девушка?

– Я бы это так не назвал, – ухмыльнулся Коди.

– Не понимаю, как вообще ты умудрился влезть в какие-то отношения. Ты же не любишь разговаривать.

– А мы и не разговариваем, – хмыкнул он. Потом добавил, став серьезным: – Для нее это важно – быть медиатором, понимаешь? Она здесь из-за мачехи. Чтобы доказать ей, что она чего-то стоит.

– То есть вы все-таки разговариваете? Даже душу друг другу изливаете? – притворно удивилась я.

Коди толкнул меня плечом – вроде легко, мы в детстве постоянно так делали. Но тут я едва устояла на ногах.

– Вот черт, – сказал он, поймав меня за руку. – Прости. Мне усилили мышцы. Надо рассчитывать. Но я забываю.

«Новые мышцы из углеродных нанотрубок», – сказал голос Теодора в моей голове.

На секунду мне показалось, что я в подвале, воздух стал сырым и холодным. Миг – и все прошло, я снова была на улице, в сгущающихся сумерках.

– Усилили мышцы, – повторила я.

Похоже, в конфликты с Детлефом и Петером мне лучше не вступать.

– Да, это круто, – с воодушевлением сказал Коди. – Увидишь, когда поедем на полигон. Может, попросить, чтобы и тебе сделали?

Я покачала головой:

- Вроде бы медиаторам нельзя.

Не говоря уже о том, что я не хочу.

«А потом у него пошло отторжение, и ему что-то сделали с иммунной системой», – Теодор в моей голове все не унимался.

С Коди тоже это сделали? Или еще нет? Или они придумали что-то, чтобы не было отторжения? И как мне это узнать, не вызывая подозрений?

– Поэтому вы все так легко бегаете эти чертовы кроссы у Хольта? – решила я перевести тему.

– Нет, просто мы полгода только и делаем, что бегаем. Здесь и на полигоне.

– А что за полигон?

– Да просто полоса препятствий, – отмахнулся Коди. – Бегаешь, стреляешь... Эрика тоже ездила, медиаторов туда берут. Не бегать, конечно. Только подключаться и смотреть нашими глазами.

Мы остановились. Коди повернулся и взял меня за плечи.

– Вот увидишь, – сказал он с улыбкой, – будет здорово работать вместе.

Внезапно расчувствовавшись, я обняла его и притянула к себе.

– Да, – сказала я. – Будет здорово.

Будет здорово, когда мы наконец сможем отсюда свалить.

Глава 6

Я завела привычку повторять перед сном имена тех, кто остался в Чарне. Эме. Ди. Борген. Теодор. Марко. Анне. Илена. Ворон. Тенна. Лира. Потом мысленно я рисовала схему подключения пластинки «Голоса» к компьютеру. И только после этого, как бы я ни была вымотана, разрешала себе уснуть. Иногда я позволяла себе подумать о Ди подольше, но не часто.

Понемногу я начинала разбираться в жизни на базе.

Привыкла бегать кроссы – каждый день до завтрака вместе со всеми. Училась стрелять – и на тренажерах, и из настоящего оружия, зашивать и бинтовать раны, ориентироваться по бумажной карте, драться – днем в основном с Эрикой, в свободное время по вечерам – с сержантом Дале, который, как и обещал, помогал мне нагнать остальных. Я изо всех сил показывала, что очень стараюсь. Мне верили все, кроме Эрики. Иногда я была так убедительна, что сама себе верила, но она продолжала меня в чём-то подозревать, правда, сама не понимала, в чем именно.

Один раз нас водили учиться управлять экзоскелетами – здоровенными штуковинами, похожими на автоматические погрузчики, на оператора которых я когда-то хотела поступать. Ничего мы, конечно, за один раз толком не выучили, но нескольких ребят – не из наших, из отделения сержанта Дале – записали учиться дальше. Пару раз меня вызывали к психологу – приятный дядька, который то говорил со мной о каких-то отвлеченных вещах, то вдруг начинал расспрашивать про Гетто (меня неизменно спасал совет Боргена «прикинься тупой»), про школу и про друзей («Один умер, – говорила я ему, – еще одна вот-вот… того, ну вы поняли. Вентра»; он сочувственно кивал), то о том, что я вижу под стимулятором. Но большую часть времени я проводила в кабинете у доктора Эйсуле, пристегнутая к креслу.

Я ела как не в себя. Желудок, привыкший к синтетическому протеину и энергобатончикам, бунтовал, но потом один из медиков дал мне какие-то таблетки. Первые дни меня регулярно таскали на осмотры, и каждый раз я обливалась холодным потом – вдруг они найдут Нико? Но меня просто обследовали, провели какое-то лечение и отпустили.

Я знала, что кроме нас и медиков тут еще полно народу – какие-то снабженцы, техники, инженеры, связисты, простые, не модифицированные, солдаты, которые тренировались отдельно от нас, а вот некоторые занятия у нас были общие. Я не понимала, в чем смысл их присутствия, но вопросов не задавала.

Знала, что полковник Валлерт на базе бывает редко, но когда он приезжает – это сразу заметно, воздух словно наэлектризован.

Что Хольт – настоящий садист, что ему нравится унижать нас, ловить на мелких нарушениях и заставлять отвечать за них все отделение М, а не бьет он никого, кажется, только потому, что может повредить импланты.

Что сержант Дале, наоборот, нормальный – разные мелочи он предпочитает не замечать, а иногда даже может угостить запрещенной сигаретой. Коди и Детлефу он нравился, но я не могла заставить себя доверять хоть кому-то здесь.

И я знала, что все, на чьих бейджиках есть буква S, стараются лишний раз не попадаться на глаза доктору Сагитте Эйсуле.

А доктор Эйсуле постоянно собачится с доктором Ланге. Кто из них главнее, я пока не понимала.

Но вот где пятый модификант и как мне подключить к системе Нико – это пока оставалось загадкой.

Когда в конце второй недели я выходила – точнее, выползала – из желтой зоны после работы с Петером (его сознание похоже было на едва заметно мерцающий шар, и после контакта с ним я приходила в себя дольше всего), был вечер, и я прислонилась к стене здания, вдыхая запах леса, до которого было рукой подать. Нужно было бегом бежать в жилой блок – до вечерней проверки оставалось минут пять, – но я не могла заставить себя оторваться от нагретой шершавой стены, все гладила и гладила ее рукой, потом повернулась и потерлась щекой. Это возвращало меня в реальность, заставляло почувствовать, что я – это я, а не мягкая опалесцирующая субстанция, висящая посреди пустоты, что мир не заканчивается в ощущениях, для которых нет названий ни в одном языке. Мир состоит из бетонной площадки под ногами, ветра, приносящего запах хвои, теплой шершавой стены под ладонями, из верха и низа, из чувства голода, из чьих-то всхлипываний…

Я вздрогнула и открыла глаза. Кто плачет?

Медленно двигаясь на звук, я прошла вдоль здания и заглянула за угол. На ступеньках у пожарного выхода сидела Олли – рыжая лаборантка. В руках ее была сигарета, и у меня аж рот слюной наполнился. Курила она неумело, едва затягиваясь, наверное, и сигарета не ее – попросила у кого-нибудь, вспомнив, что, когда грустно, полагается покурить. Секунду поколебавшись, я решилась.

– Привет, – сказала я и шагнула к ней.

Олли вздрогнула и вскинула голову.

– Досталось от Сагитты? – спросила я сочувственно, присаживаясь рядом.

– Все в порядке, – помотала она головой и поднялась.

Я старалась не смотреть на едва начатую сигарету, которую она выронила. Кажется, все будет еще проще.

– Что бы она ни сказала, это неправда. Ты тут единственный нормальный человек. В смысле, единственная, кто к нам относится по-человечески, – я старательно заговаривала ей зубы.

Вообще-то мне и правда было ее немного жаль. Угораздило же ее вляпаться с работой. Еще эта доктор Эйсуле ненормальная…

– Все в порядке. Тебе пора на проверку.

– Ага, – кивнула я.

Олли развернулась и направилась к двери. Моя рука сама потянулась к оставленной сигарете, но она вдруг затормозила.