Огненный омут

Такого поражения он еще не испытывал. Чем обернулась его речь? Позором, провалом, неприязнью к нему, оскорблениями. Собравшиеся не поверили епископу Руанскому, называли его шпионом Роллона, подосланным, чтобы сорвать их реформу и втянуть в войну, дабы у Роллона возник повод разбить их. Франкон надрывался, крича и оправдываясь Тщетно. Его столкнули с кафедры, едва не поколотили. Благо, что рядом оказался этот суассонец с обезображенным лицом, успел вывести его из зала капитула.

Епископ устало опустился на ложе, жесткое по суровому монастырскому уставу, вздохнул, вспомнив свои роскошные перины в руанской резиденции. И так захотелось поскорее вернуться домой, в Нормандию! Прикрыв глаза, он вспоминал, как блестит Сена, бросая блики на своды быков моста в Руане, как воркуют на галереях сада почтовые голуби, пригревшись на солнышке, или какой восхитительный вкус зажаренных в масле креветок, которых так готовить умеют только в Руане. И еще с нежностью подумал о маленьком мальчике Гийоме, которого ему давали понянчить, когда рыжая красавица Эмма посещала резиденцию епископа на острове посреди реки.

Франкон вспомнил, как этот Гийом описал его нарядную ризу. И при этом очень серьезно глядел на епископа. При этом воспоминании прелат улыбнулся. Он был старым одиноким человеком и очень привязался к ребенку, которого в буквальном смысле принял из лона матери.

Гийом был очень похож на Ролло – сероглазый, с покатым лбом и русыми прядями мягких волос, коротким прямым носом. Для столь маленького дитяти он был на редкость серьезен, даже с серебряными безделушками играл с самым сосредоточенным видом.

– Он, как Исусик на иконах, никогда не улыбается, – порой волновалась Эмма. – Словно знает, что ему уготована нелегкая участь.

Однако Гийом все же улыбался. Дарил свою улыбку, как награду. При этом на щеках его расцветали ямочки и он становился удивительно похож на Эмму.

Франкон вдруг вспомнил, как перед самым его отбытием в Тросли, он, как было заведено, трапезничал в обществе Эммы и конунга. Тогда он спросил свою духовную дочь, не желает ли она что-либо передать знатным родственникам? Но Эмма лишь равнодушно пожала плечами. Франкон понимал ее обиду. Эта рыженькая сделала, казалось невозможное – заставила непримиримого язычника Ролло признать, что наследник Нормандии будет христианином. Однако это ни к чему ни привело, и для Каролинга с Робертином она по прежнему оставалась нормандской шлюхой.

– Что мне до них? – сухо говорила Эмма. – А Ролло мой муж, я не стану унижать его предательством. И я ничего не имею против, если он завоюет их земли. Да и вы сами понимаете, преподобный отец, что из Ролло для франков выйдет хороший правитель, лучше чем моя вельможная родня.

Да, рыжая Эмма, отвергнутая франкская принцесса, стала настоящей женой варвара Ролло, она признавала его первым во всем, а если и происходили меж ними стычки, то это было обычное противостояние двух сильных натур, из которых одной все же надлежало быть сильнейшей. Порой Франкону даже казалось, что строптивица Эмма полностью подчинилась своему варвару. Ведь они были семьей.

От воспоминаний епископа отвлек звон колоколов. Было время вечерней службы, и хотя Франкону не хотелось вновь чувствовать за спиной перешептывание и недоверчивые взгляды, он поспешил в церковь.

Хор в Тросли был прекрасен. Франкон на миг забыл обо всех неурядицах, слушая прекрасно подобранное сочетание мужских голосов, певших литанию:

В этот момент кто-то осторожно тронул епископа за руку.

– Преподобный Франкон, не изволите ли после службы навестить Роберта Нейстрийского в его имении Берни-Ривьер?

Епископ оглянулся. Рядом стоял молодой аббат из Суассона.

Сейчас, в полумраке, на него падала тень, скрывая шрам, длинные ресницы затеняли глаза. И Франкон неожиданно вспомнил его. Посланец Роберта к Ролло, позже пытавшийся выкрасть у него Эмму, ее бывший жених Ги Анжуйский! Франкон не знал, что он принял сан во владениях Карла. Но служить, видимо, продолжал Роберту Нейстрийскому.

– Хвалите рабы Господа, хвалите имя Господне, – звучал хор.

Франкон согласно кивнул, и Ги тотчас отошел от него. Епископ продолжал вторить совам псалма, но мысли его уже были далеко. Итак, Роберт Робертин, герцог Нейстрийский, или, как его звали чаще Парижский, дядюшка Эммы по отцу. Что сулит эта встреча? Когда-то Франкон верно служил ему, но со временем они стали встречаться все реже. И вот… Имение Берни-Ривьер, принадлежащее Роберту, совсем недалеко от Тросли.

Ги Анжуйский встретил епископа на галерее монастыря, проводил через сад к калитке, у которой их ожидали несколько охранников, державших под уздцы лошадей. Пожилому тучному Франкону предоставили спокойного мула. Ги же с выправкой былого воина вскочил на горячего гнедого жеребца.

– Сдается мне, вы не так давно променяли кольчугу воина на куколь священника, – заметил епископ, когда они уже ехали по старой римской дороге прочь от Тросли. – И вижу, что вы не оставили службу у вашего прежнего сюзерена[21], хотя ваше суассонское аббатство находится в королевском домене[22].

Ги чуть повернул к нему лицо в темном обрамлении капюшона. Его сильные ноги в плетеных сандалиях как-то нелепо смотрелись в широких военных стременах жеребца.

– Я служу тому из правителей, с кем наиболее сходятся мои интересы.

– А интересы эти как-то связаны с Эммой из Байе?

Ги ничего не ответил, из чего Франкон сделал вывод, что не ошибся. Что ж, ничего удивительного: рыжая Эмма вполне могла внушать сильную привязанность. Но какие виды сейчас имеет на нее Роберт, раз бывший жених девушки решил примкнуть к нему?

Франкон уже настроил себя на то, что ему придется разочаровать Роберта, ибо тот своим пренебрежением к Эмме лишил ее тех крох родственных чувств, которые она могла питать к нему. Навряд ли сейчас она примет хоть какое-то предложение оскорбившего ее родственника. Поэтому епископ лишь поинтересовался, отчего это Роберт, если у него есть дело к Франкону, не пожелал с ним встретиться в стенах аббатства, а пригласил в свое отдаленное имение.

– Светлейший герцог имел милость пригласить вас на помолвку его дочери Эммы Парижской с Раулем Бургундским, которая произошла сегодня в Берни-Ривьер, – ответил Ги. И не глядя на Франкона, добавил: – К тому же у него есть к вам дело, огласка которого не совсем желательна.

Послушный мул Франкона мерной иноходью следовал за жеребцом Ги. Епископ размышлял о предстоящей встрече. Он не очень отчетливо представлял, как можно избежать огласки во время такого события, как обручение дочери герцога и Бургундского принца. И тем не менее, когда за рекой в сумерках показались строения, его поразила мирная тишина вокруг.

Усадьба являла собой довольно обширный дом, постройки которого образовывали закрытый двор: сам дом в два этажа с покатой крышей, служебные постройки, пекарня, над которой вился дымок. Вокруг строений шел частокол, окруженный рвом, мост был опущен, ворота приоткрыты, но было так тихо, что Франкону на миг пришла мысль о ловушке. Однако у ворот горел факел, освещая женский силуэт под белым покрывалом. К тому же Франкону было уже поздно волноваться и оставалось лишь надеяться, что герцогу франков незачем поступать вероломно с человеком, столько лет служившим его осведомителем у норманнов.

Последние сомнения епископа развеялись, когда он узнал во встретившей их женщине герцогиню Беатриссу. Она благочестиво поцеловала перстень прелата, пригласила его в дом, подтвердив известие о помолвке.

– Мы решили не устраивать пышного обручения, так как времена сейчас смутные и герцог, супруг мой, не желает привлекать внимание к союзу с Бургундией.

21

Сюзерен – правитель, которому присягают на верность.

22

Домнн – главные наследственные земли короля.