Огненный омут

Однако Ролло не разделил ее веселья. Гневно велел ей отправляться к себе. Она ушла, все еще хохоча. Она совсем его не боялась. Ролло поглядел ей вслед. Она была так дерзка, так красива и так желанна… Несмотря ни на что.

Вечером они, как ни в чем не бывало, сидели рядом за столом в большом зале.

Этим Ролло хотел показать, что признал невинность жены. Но не простил. Он проводил Олафа, ушел с арабом в малый зал, разглядывал предложенные инженером чертежи осадных башен с таранами. Старался вникнуть в его объяснения, пока действительно не увлекся. А позже увидел под аркой переходов Вибергу. Поманил ее пальцем.

– Ты что-то зачастила во дворец.

Она нервно теребила плетеный пояс своего монашеского одеяния.

– Госпожа никак не хочет принять меня. Епископ отбыл, а приор Гунхард говорит, что подобный вопрос он не полномочен решать.

Ролло не сразу понял, о чем она. Дело оказалось в Лив.

– Она порочит мою обитель, – не поднимая глаз, сердито твердила бывшая рабыня, а ныне настоятельница женского монастыря Святой Катерины. – Она остается ночевать в сторожке охранников, совсем не слушает меня, не посещает службы. Она дерзка и распутна, а молоденькая послушница, с которой я ее поселила в келье, жалуется, что эта сестра Констанция даже ее пыталась увлечь предосудительными ласками. И помимо этого, она не желает выполнять никакой работы, чем сбивает с пути истинного и других сестер. Она, конечно, девица знатного рода, но когда в стаде поселяется паршивая овца, ее изгоняют!

Ролло с трудом подавил улыбку. Ох уж эта Лив! Недаром он подозревал, что дочь Ботто перевернет весь монастырь с ног на голову. Да уж, монашеского смирения у нее не более, чем у его жены покорности. Недаром Виберга, смущаясь и пугаясь, а пуще всего гневаясь, все же осмелилась требовать удаления «сестры Констанции».

Ролло не стал выговаривать бывшей рабыне за ее придирки к знатной скандинавке. Сказал лишь, что когда уедет, то увезет Лив с собой в Гурне, где тоже вроде бы христианские женщины организовали небольшой монастырь. Виберга, кажется, была довольна, даже сказала, что будет молиться за Ролло и его доброту, но когда уходила, ворчала что-то насчет того, что этой распутнице вообще не место среди невест Христовых.

«Пожалуй, она права… Место Лив…» Он невольно улыбнулся, вспомнив, как соблазнительно обтягивает платье ее бедра, как призывно-туманно мерцают глаза, как обольстительно белеет шея под темной повязкой облегающего щеки и подбородок темного покрывала. Да, он непременно возьмет с собой Лив в Гурне.

Тут Ролло ощутил прилив оживления, какое-то мстительное торжество и веселье предстоящей интрижки. Ведь он так долго держался от Лив в стороне, хотя она, с ее красотой и чувственностью, не заслуживала подобной холодности. Как и его легкомысленная кокетка-жена не заслуживала верности с его стороны.

Все последние дни перед отъездом Ролло почти не уделял внимания Эмме, а при встречах был холоден и даже – во дворце сразу это заметили – не оставался на ночь в ее опочивальне. Он видел, что его Птичка нервничает, но был непреклонен. Он должен был показать ей, что выходка с Олафом так просто не сойдет ей с рук. И когда рано поутру покидал Руан, то даже не попрощался с женой.

Эмма была расстроена не на шутку. Она бушевала, кричала на служанок, капризничала и злилась. Да, они были в ссоре, но простил же Ролло Олафа, значит, скальд доказал ему их невинность. Ей же муж явно выказывал пренебрежение. Она думала, что это ненадолго, ибо, как и ранее, ловила на себе его долгие пристальные взгляды. Эмма старалась нарядиться в свои самые богатые одежды, натиралась благовониями, зовуще улыбалась ему, а по ночам долго не гасила свечи – ждала. Тщетно. Он проводил вечера со своим богопротивным мусульманином, а потом удалялся ночевать в казармы.

Теперь же, когда он уехал, Эмма, несмотря на всю свою браваду, явно струсила. Неожиданно для себя она заметила, сколько у нее недоброжелателей в Руане. Многие не скрывали откровенно злорадных взоров, франк-майордом, хоть и подчинялся, но сам же первый распускал слухи, что «рыжую Птичку» скоро вышлют в отдельное имение из дворца. Знатные скандинавы, у кого были дочери, открыто обсуждали, кого из их дочерей или родственниц приблизит к себе конунг, даже заключали пари.

Эмма старалась пропускать мимо ушей эти разговоры, хотя одному Богу было известно, что ей это стоило. Она уходила к сыну, проводила с ним много времени. Он был такой хорошенький с его маленьким носиком, мягкой кожей, круглыми серыми глазками. Эмму всякий раз переполняла волна нежности, когда он тянул к ней руки, что-то лепетал, деловито разглядывал ее украшения. Она пела ему, он серьезно слушал. Потом вдруг начинал ерзать, вырываться.

Эмма вздыхала, отпуская сына. Порой ей казалось, что Гийом куда больше тянется к отцу, чем к ней. Но она ничего не имела против. Ролло просто боготворил своего наследника и часто, вопреки всем обычаям, сам укладывал его спать. Трогательно было видеть, как огромный Ролло качает колыбель, пока умиротворенный малыш не засыпал.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «