Страница 19 из 24
Но и на этот раз Генрих ей улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой и сказал почти примирительно, но всё-таки твёрдо:
— Фройляйн Гертруда, пока вы не вправе что-либо запрещать мне.
Это было… по меньшей мере возмутительно!
«Что этот олух, ничего не смыслящий в оперативной работе, возомнил о себе⁈ Как он смеет не соглашаться со мной⁈».
Зоя готова была накричать на него. Поначалу… Правда, потом одумалась и захотела рассказать ему о строгом единоначалии в любой подпольной ячейке… Но, подумав немного и поняв, что другого варианта добраться до Джеймса у неё пока нет, вдруг смирилась, вздохнула чуть деланно и произнесла:
— Гер Ройке, дело это очень опасно. И я вас об этом предупредила. Теперь, если что-то произойдёт… нехорошее… вам некого будет винить, кроме себя.
— Но и, если всё получится, мне некого будет благодарить, кроме себя, — отвечал ей Генрих, продолжая улыбаться. — В общем, фройляйн Гертруда, я готов рискнуть.
Тютин был почти на голову выше Павлова, но тем не менее тот не казался от этого незначительным или мелким, может, он не был широк в плечах, тем не менее был крепко сбит, а мозоли на кулаках говорили о том, что груши в атлетических залах от них порядком натерпелись. Котелок, видавший виды, брат Валерий носил почти на затылке, его сюртук с левой стороны был чуть оттопырен, хотя он и пытался его прижимать локтем. Явно под сюртуком находилось что-то, чего у обычных людей быть не должно. Всякий опытный человек мог подумать, что там, под мышкой, у опричника в специальном кармане прячется небольшой револьвер.
Ловкие и сильные руки брата Валерия виртуозно поигрывали увесистой тростью. Маленькие проницательные и внимательные глаза, чуть искривлённые усмешкой тонкие губы… Даже высокий и плечистый брат Емельян — и тот выглядел куда более безопасным.
В общем, брат Валерий походил как раз на такого человека, встречи с которым всякий честный бюргер всегда пытался бы избежать.
Они встретились на не очень богатой и не очень чистой после целого рабочего дня улице Хёгердамм, тут всем заправляли водители большегрузов. Котлы паровых экипажей остывали после трудового дня, а машинисты этих машин тем временем остужали себя девятью десятками сортов прохладного пива и подкрепляли себя десятком видов колбас и сосисок с кислой капустой. Близилась ночь, и на улице уже стали появляться яркие женщины всех возрастов и комплекций. Наступало их время.
— Ты хорошо знаешь этот район? — спрашивал брат Валерий, разглядывая двух как раз приближавшихся к нему дам общего пользования.
Они были весьма эффектны из-за румян и помады и весьма привлекательны из-за небольшого количества материи, что скрывала их прелести. Абсолютно открытые плечи и руки, яркие корсеты и необыкновенно короткие юбки, что едва прикрывали женские колени, обтянутые фильдеперсовыми чулками. Всё это буквально притягивало взгляды мужичин.
Когда две ещё совсем не старые дамы прошли мимо монахов, брат Валерий улыбнулся им и даже прикоснулся двумя пальцами к своему котелку в знак приветствия.
— Да не очень, — ответил казак, провожая дам глазами, — я ж тут недавно, меня сюда из Венеции перевели в срочном порядке.
— Венеция! — с какой-то мягкой грустью произнёс брат Вадим. — Мы там работали дважды. Очень люблю тамошние оперы. Ты бывал в Ла Фениче?
— Признаться… — замешкался брат Емельян. — Я другие песни люблю.
— Зря, брат, зря, — брат Валерий взглянул на Тютина с деланным осуждением. — Я тебе поражаюсь — работать в Венеции и не ходить в оперы! Обязательно сходи на «Риголетто» в Ла Фениче. Это, брат, будет не хуже Ла Скала, я тебя уверяю. Там такой звук, такой звук!
— Схожу, схожу, — поняв, что попал на любителя оперы, обещал казак. — Если вернут меня туда, конечно. А у тебя как с немецким? А то я сразу себя выдаю, как только начинаю говорить. Приходится выдавать себя за серба.
— Насчёт немецкого не волнуйся. Мой преподаватель немецкого в университете плакал и подумывал меня усыновить, когда слушал, как я читаю Гёте.
— А, так ты образованный? — усмехнулся Тютин.
— Петербургский Его Императорского Величества университет. Диплом с отличием по банковскому делу и финансам.
— Ишь ты! — теперь казак уже удивлялся. — А чего же ты с таким умищем не в банк, а в опричники подался?
— Обстоятельства, дорогой мой брат, обстоятельства, — отвечал ему с некоторой грустью Павлов.
— И что же это за обстоятельства? — не отставал от него Тютин.
— А ты почему интересуешься? Может быть, в мои исповедники намереваешься? — отвечал ему брат Валерий, глядя на казака теперь уже без грусти, а скорее внимательно и даже не очень доброжелательно.
— Да нет же, не собираюсь я к тебе в исповедники, — сразу ответил Тютин. — Какой из меня исповедник…
— И из меня так себе, и посему предлагаю заняться тем, к чему мы с тобой, брат, способности имеем. Чего там брат Аполлинарий говорил про кабаки, где бриташки собираются?
— «Морской лев», — сразу вспомнил брат Емельян. — Самый известный кабак, где они ошиваются.
— И в него мы… — начал Павлов.
— Конечно же, не пойдём, — закончил за него Тютин. — Надобно нам идти в «Медузу». Где ошивается вся шваль и рвань.
— А где он находится?
— По карте полчаса ходьбы отсюда, у реки. В доках.
— Полчаса? Тогда возьмём извозчика, — решил брат Валерий, и брат Емельян не стал возражать: извозчика — так извозчика.