Металл дьявола

Компания предоставила правительству заем. В первый же свой приезд из Европы Омонте подписал соглашение, по которому правительство получало шестьсот тысяч фунтов из расчета восьми процентов годовых (кроме первого, льготного, года), за вычетом суммы амортизации, с условием, что деньги пойдут на нужды железнодорожного строительства через банк Омонте под наблюдением доверенных лиц правительства и предприятия.

Президент предложил дону Густаво де Куэльяру как специалисту и как человеку, стоящему вне политики, пост министра финансов, что было одобрительно принято прессой и начальником генерального штаба, который в специальном приказе выразил от имени армии удовлетворение, поскольку отныне портфель министра финансов переставал быть «предметом недостойных политических махинаций».

Поначалу строгий надзор министра финансов пресек намерения правительства оплачивать секретную полицию из сумм, предназначенных для строительства железной дороги.

— Я объяснил президенту, — говорил по этому поводу доктор Давалос, — что мы живем не в идеальном государстве Платона, поэтому правительство вправе иметь секретные фонды для всяких политических дел. Но изъять деньги из фондов железнодорожного строительства значило бы отнять у народа мечту о техническом прогрессе. Я внушил президенту, чтобы он изыскал другие источники.

Одновременно доктор Давалос счел уместным представить в министерство просьбу об утверждении статута нового акционерного общества горнорудной промышленности под названием «Омонте тин энд энтерпрайсис консолидейтцд» с местопребыванием в Нью-Джерси и с отделением в Боливии. В документе излагался протест против уплаты налогов за перевод капитала за границу. Сумма налога составляла триста тысяч боливиано.

В связи с этим была проделана остроумная финансовая операция: банк Омонте перевел на текущий счет правительства чек, который был оплачен после того, как верхняя палата специальным решением одобрила перевод капитала за границу, а компания уплатила, в свою очередь, соответствующий налог, равный как раз той сумме, которую правительство ранее получило в виде займа. Эта операция, проделанная министром финансов, заслуживала всяческих похвал. Теперь доктор де Куэльяр стал смотреть сквозь пальцы на перекачку капитала из железнодорожного строительства в кассы департамента полиции и никак не реагировал на разоблачения оппозиционной прессы в связи со злоупотреблениями на строительстве железной дороги.

Несколько позже «большевистское» правительство, исходя из настоятельной необходимости иметь в Европе представительство, которое своим авторитетом и обширными полномочиями могло бы восстановить престиж Боливии, к сожалению, сильно подорванный деятельностью ее заштатных дипломатических миссий и корыстолюбивых посланников, назначило послом в Бельгию и Голландию гражданина Сенона Омонте. Новый посол, в свою очередь, назначил первым советником посольства доктора Мартина Гуамана, изгнанного боливийским правительством из страны, и вызвал его в Париж.

XII

Руда и кровь

И стала вдруг земля покрыта кровью и телами убитых.

Рудник непрестанно высасывал из людей соки, но иногда его мощные челюсти перемалывали и самих рудокопов, а тогда — прямой путь в больницу или на кладбище, устроенное на плоскогорье, по другую сторону желтого ущелья, — туда, где лес крестов на каменных холмиках почти касался облаков.

Из рудника «Провидение» в трех мешках были подняты на поверхность останки пяти погибших при взрыве: трех забойщиков и двух откатчиков.

Эстрада получил доклад о происшествии и лично передал его Риту в здании управления:

— Старший рабочий объясняет несчастный случай ошибкой самих рудокопов. Они считали количество взрывов. Всем показалось, что их было пять, на самом же деле их было четыре. Они отправились к месту завала, и тогда раздался пятый взрыв.

— Я сам спускался вместе с бригадой, — прибавил старший рабочий. — Когда дым рассеялся, я увидел оторванную руку, вымазанную глиной, словно на ней была надета перчатка, и потом — какое-то сплошное месиво. Только по контрольным биркам в проходной мы установили, что это были Хосе Мамани, Симон Юхра… Игнасио Колке…

Он умолк, услышав снаружи какой-то шум. Все подошли к окнам. Отсюда было видно кирпичное здание, где располагались главные службы, далее тянулись два ряда каменных домов под цинковыми крышами — там селились служащие. Прямо напротив, по уступам горы, располагалась обогатительная фабрика. Надпей — тросы подвесной дороги. Вниз по склону спускались кубики шахтерских домов, и совсем внизу начинался город Унсия, захвативший часть склона соседней горы.

— Это рудокопы идут на похороны. Весь участок прекратил работу.

— Надо быть начеку…

Неделю спустя в управлении состоялось еще одно совещание. На него прибыл Пачеко, мужчина с головой гремучей змеи, управляющий Англо-чилийской компании, выполнявший свои функции еще в период слияния двух компаний. Когда пришел Эстрада, мистер Рит разговаривал с Пачеко и с комендантом поселка Ардилесом. Ардилес обладал мощной шеей, энергичными челюстями и носил коротко подстриженные усики.

— Рабочие требуют, — говорил он, — возмещения убытков семьям пяти погибших. Они собрались у пульперии и грозятся разнести ее.

Часто моргая змеиными глазками, в разговор вступил Пачеко:

— Сами напиваются… Все несчастные случаи падают на понедельники, когда они являются на работу, еще не протрезвев как следует.

— А поскольку им хорошо известно, что все убытки возмещаются, то они и вовсе перестают заботиться о безопасности.

— Несчастный случай произошел из-за их собственной небрежности, а всякие типы шляются здесь и стараются разворошить осиные гнезда.

— Этих смутьянов надо уволить с работы и выдворить из города.

— Но это может осложнить дело… — заметил Эстрада.

— Иначе будет еще хуже, дон Лоренсо. Тогда они почувствуют свою силу.

Со стороны обогатительной фабрики доносился шум машин.

— Мы консультировались с Ла-Пасом, — сказал Рит, — Ла-Пас консультировался с Парижем, а Париж… собственно, сеньор Омонте дал распоряжение не рисковать: нельзя допустить, считает он, чтобы его одурачили с законом об охране труда.

— Этот закон влетел бы компании в миллион долларов, — заметил Пачеко. — Наш долг уберечь компанию от потерь. Не так ли, сеньор Эстрада?

Эстрада посмотрел на него и холодно сказал:

— Меня радует, что вы начинаете с таким рвением работать на Омонте…

Однажды в субботу Эстрада спустился в город, чтобы в числе избранных гостей присутствовать у Марты на празднике, который устраивался в честь дня независимости Чили.

В поселке был день получки. У кассовых окошечек конторы скопились рабочие. Несколько очередей, змеившихся вниз по склону, создавали впечатление подвешенных к окошечкам гирлянд из фуражек, заношенных шляп, шарфов, пончо и грубых сапог.

Работницы-индианки тоже ждали жалованья. Другие женщины, жены рабочих, с детьми за спиной, в длинных юбках и круглых шляпах поджидали своих мужей, чтобы перехватить у них несколько монет, прежде чем они спустят получку в чичериях. Происходило что-то необычное. Очередь напоминала растревоженный муравейник.

— Исидро Мамани!

— Здесь.

— Пятнадцать боливиано и сорок сентаво. Давай сдачу!

— У меня нет сдачи.

В другом окошке — то же самое.

— А ну потише! Хосе Лима!

— Здесь.

— Двенадцать боливиано и восемьдесят сентаво. Два двадцать сдачи.

— У меня нет сдачи.

— Нет, так найди. У меня только десятки.

— Тут ни у кого нет сдачи.

Рудокопы спрашивали друг у друга мелочь, но у большинства вообще не было ни гроша. Недовольство росло. Старшие рабочие взяли на себя посредничество в подборе людей, чья зарплата, если ее сложить вместе, составляла сумму без сдачи, и затем вручали деньги сразу троим или четверым. Те роптали. Хотели обратиться к служащим, но все они укатили на уик-энд.