Страница 138 из 228
Все эти факты позволяют предположить, что основными производителями савромато-сарматских металлических изделий были кузнецы и литейщики окружавшего кочевников оседлого населения близлежащих и более отдаленных районов[4].
Разделение труда у савромато-сарматских скотоводов-кочевников с оседлыми земледельческо-скотоводческими племенами складывалось, вероятно, в даннической форме. Получая от своих соседей (в основном северных) изделия из бронзы, железа и, возможно, какие-то продукты земледелия, савромато-сарматы давали взамен гарантии «покровительства» (Кобищанов Ю.М., 1982, с. 142). Недаром многие столетия оседлое население лесостепных районов достаточно мирно уживалось с евразийскими кочевниками, которые были заинтересованы в нормальном функционировании производственной базы этих племен и не тревожили их своими набегами. Во всяком случае археологических следов каких-либо внезапных разрушений поселений не наблюдается. Отдельные продвижения кочевников, например, в савроматское время на северо-восток в лесостепь (южный район Челябинской обл.) не меняли общей мирной направленности их взаимоотношений. Такая же ситуация была характерна и для европейских скифов, которые основную массу металлических изделий получали от северных лесостепных племен.
Подобное положение, присущее большинству кочевых обществ, — результат особых признаков, свойственных кочевому скотоводству как специфической производственной системе. Они заключаются в двух основных моментах — ограниченные экономические возможности экстенсивного скотоводства и военные преимущества кочевников над их оседлыми и полуоседлыми соседями. Все это «способствует широкому развитию в кочевых племенах особой ситуации, которую можно назвать преобладанием или высоким удельным весом внешнеэксплуататорской деятельности. Под последней имеются в виду наиболее примитивные формы отчуждения прибавочного (а порой и необходимого) продукта: прямой военный грабеж, заменяющая его контрибуция и в особенности вырастающая отсюда данническая эксплуатация» (Першиц А.И., 1976, с. 290).
Об образе жизни и типе хозяйства сарматов, обитавших с III в. до н. э. к югу и западу от Дона в степях Предкавказья и Северного Причерноморья, можно судить не только по косвенным данным, но и по сообщениям древних авторов. О роксоланах, населявших северопричерноморские степи, Страбон пишет: «Кибитки номадов сделаны из войлока и прикреплены к повозкам, на которых они живут; вокруг кибиток пасется скот, мясом, сыром и молоком которого они питаются. Они следуют за своими стадами, выбирая всегда местности с хорошими пастбищами; зимою в болотах около Меотиды, а летом — и на равнинах» (Страбон, VII, III, 17). Сираки и аорсы, обитавшие, по словам Страбона, на равнинах, простирающихся до Кавказских гор, «частью кочевники, частью живут в шатрах и занимаются земледелием» (Страбон, XI, II, 1). Все эти представления согласуются с более мягкими и благоприятными природно-климатическими условиями в северопричерноморских и предкавказских степях по сравнению с волго-донскими и приуральскими степными и полупустынными районами.
Поэтому при определении хозяйства кочевников, обитавших к западу от Дона, мы склоняемся к четвертому и пятому типам кочевания (по типологии А.М. Хазанова: 1975, с. 10, 11), а не третьему, о котором шла речь для хозяйства скотоводов нижнего Поволжья и южного Приуралья. Признаки для выделения четвертого типа кочевания: «Все население кочует весной, летом и осенью в меридиональном или вертикальном направлениях, возвращаясь на зиму к постоянным жилищам. Наряду с кочевым скотоводством присутствует земледелие, но лишь как подсобный вид хозяйства» (Хазанов А.М., 1975, с. 11). При пятом типе «часть населения кочует большую или меньшую часть года в меридиональном или вертикальном направлениях, тогда как другая живет оседло и в основном занимается земледелием» (там же, с. 11). В сущности, эти типы кочевания разновидности не кочевого, а полукочевого хозяйства.
Созданию полукочевого уклада у северопричерноморских сарматов способствовала и близость их владений к античным земледельческо-ремесленным центрам. Эта близость ускоряла процессы социальной стратификации и классообразования внутри сарматского общества, что приводило к выделению богатой верхушки, заинтересованной в продуктах земледелия и ремесла, и беднейших слоев кочевников, вынужденных оседать на землю. Они-то и составляли ту часть сарматов, которая занималась земледелием.
Характер сарматских поселений нам неизвестен, тем более что в большинстве случаев наиболее вероятным представляется расселение сарматов среди существовавшего уже оседлого населения.
В Прикубанье они селились вместе с меотами и синдами, в нижнем Подонье, особенно с первых веков нашей эры, входили в состав населения Танаиса и близлежащих поселений и городищ. На западных окраинах сарматы осваивали не только степные, но и лесостепные земли, однако выделить сарматские селища среди поселений первых веков нашей эры, а затем Черняховских и черняховско-сарматских пока не удается (Рикман Э.А., 1975б, с. 40, 42; Гудкова А.В., Фокеев М.М., 1984, с. 86–93). Почти всюду, где сарматы осели на землю, создаются районы смешанных культур, в которых органически сочетаются признаки различных этнических групп.
В отношении нижнедонских городищ существует точка зрения С.И. Капошиной. Она связывает возникновение этих городищ в первые века нашей эры с расцветом экономики Танаиса, считает их главным образом сарматскими, но допускает присутствие и меотского населения. Правда, она пишет, что здесь оседали «потомки сарматов», которые, пережив бурные события I в. до н. э. (далекие переселения, участие в войнах Митридата, постоянные военные походы), представляли собой пестрые этнические объединения. Расцвет этих поселений падает на II в. н. э. Одним из наиболее крупных центров было Кобяковское городище, дожившее до III в. н. э. (Капошина С.И., 1968, с. 170, 171). Никаких следов металлургического производства, не говоря уже о горнодобывающем, на поселениях сарматов нигде пока не обнаружено. Даже в Прутско-Днестровском междуречье зеркальца-подвески отливали для сарматов мастера соседнего гето-дакийского населения (Рикман Э.А., 1975б, с. 54). Видимо, как и на востоке, сарматы Северного и северо-западного Причерноморья получали готовые металлические изделия из ближайших и более отдаленных производственных центров, мастера которых обладали древними традициями и навыками металлообработки.
Постоянными предметами импорта в сарматском быту являлись также всевозможные бусы, гончарная керамика, изделия из стекла, бо́льшая часть украшений, предметы роскоши и другие вещи. При этом каждый из крупных сарматских регионов поддерживал постоянные торговые контакты с определенными партнерами. Южное Приуралье входило в сферу экономических и политических интересов ближневосточных и среднеазиатских государств. Нижневолжские кочевники, как и племена, жившие к западу от Дона, пользовались главным образом продукцией мастеров северопричерноморских колоний, городищ нижнего Дона, Прикубанья, Северного Кавказа и в гораздо меньшей степени — изделиями населения восточных областей.
Предметы роскоши попадали в руки сарматов разными путями. Это могли быть подарки (дань), которыми откупались от варваров государства и города-колонии Северного Причерноморья, постоянно жившие под военной угрозой сначала скифов, затем сарматов. Во II в. н. э. даже Рим был вынужден платить роксоланам дань под видом подарков за их лояльность на границах империи. Все эти подношения накапливались в руках военных предводителей отдельных племен или вождей крупных сарматских объединений. Возможно, именно так были получены сарматами великолепные южноиталийские серебряные и золотые кубки и вазы, составляющие целые сервизы для вина, которые были найдены в очень богатых сарматских курганах (Хохлач, Садовый, Жутово, Высочино). Обращает на себя внимание география этих находок, сосредоточенных пока только в низовьях Дона. Видимо, именно здесь в I–II вв. н. э. находился центр крупного и богатого сарматского объединения. Импортные предметы особого рода известны из богатых погребений савроматского времени (V–IV вв. до н. э.) южного Приуралья: ахеменидские ритоны, гривны, печати. Вряд ли эти вещи могли быть предметами торговых операций. Ритоны употреблялись как парадные сосуды на пиршествах и при совершении культовых обрядов (скифские бляшки со сценами побратимства и приобщения воина или царя к власти и покровительству богини), гривны являлись символом высокого социального статуса их обладателя. Поэтому весьма вероятно, что подобные вещи могли быть получены военачальниками южноуральских кочевников в качестве трофеев или подарков за службу их отрядов в ахеменидской армии (Савельева Т.В., Смирнов К.Ф., 1972; Мошкова М.Г., 1981, с. 184).
4
И хотя автор этих строк придерживалась иного мнения (см.: Мошкова М.Г., 1956; Мошкова М.Г., Рындина Н.В., 1975), исследования последних лет заставили ее изменить прежнюю точку зрения.