Страница 135 из 155
Наиболее близки степным савроматским и раннепрохоровским памятникам челябинские курганы, исследованные Н.К. Минко. Эти курганы в отличие от местных курганных могильников андроновской культуры или степных савроматских курганов не образуют компактных групп, а обычно стоят в одиночку. В этом отношении они похожи на курганы, связанные с определенными зауральскими городищами, вокруг которых они стоят одиночно, как, например, курган в урочище Елесина яма близ с. Горохово, в 1,5 км от городища Чудаки.
Судя по погребениям челябинских курганов, культура населения района Челябинска раннего железного века слагалась на основе замараевского варианта андроновской культуры Зауралья (сосуд и полое медное колечко в кургане 36 у пос. Черняки, рис. 3, 10) и, вероятно, абашевской группы Урала. Об абашевской основе говорят следующие факты. В переходном погребении кургана 1 у пос. Сосновский был найден медный нож с прямой спинкой (рис. 3, 9г), который аналогичен ножу[1262] из погребения у жертвенного места на левом берегу р. Малый Кизыл близ Магнитогорска, на месте находки Верхне-Кизылского клада, связанного с абашевской культурой[1263]. Интересен и сам погребальный обряд — сильно обожженный костяк лежал в небольшой впадине на спине, левая нога была вытянута, правая — согнута. Обожжение покойника произведено на месте[1264]. С одной стороны, этот обряд, как я уже отметил, не был чужд ананьинским племенам; с другой стороны, он совершенно тождествен обряду ряда погребений челябинской группы курганов раннего железного века.
Большинство известных ныне подкурганных погребений лесостепной полосы Челябинской и Курганской областей датируется временем не древнее V–IV вв. до н. э. Именно к этому времени складывается своеобразная, «сарматоидная», культура, названная К.В. Сальниковым гороховской[1265], носителями которой были насельники городищ типа городища Чудаки. Найденные на нем бронзовые наконечники стрел поздних форм, круглодонная посуда, плоские круглые пряслица из черенков, грузики из талька, судя по большому сходству с сарматскими вещами из поволжско-уральских степей, позволяют датировать это городище IV–II вв. до н. э. Погребения в курганах у с. Пивкино и в урочище Елесина яма оставлены населением городищ лесостепного Зауралья. Сложнее обстоит дело с древним населением, оставившим курганы в районе Челябинска. Оно по своей материальной культуре и погребальному обряду занимает как бы промежуточное положение между савроматами соседних южных степей Приуралья и населением зауральских лесостепных городищ. По происхождению оно, очевидно, было смешанным, включившим в себя южные ираноязычные элементы и местные, вероятно, угорского происхождения.
Многие элементы «сарматоидной» культуры лесостепного Зауралья связывают ее с одновременными культурами Западной Сибири и Северного Казахстана. П.А. Дмитриев отметил сходство челябинских курганов с мысовскими, расположенными под Тюменью[1266], которые в свою очередь близки курганам Тобольского, Омского районов и Барабинской степи[1267]. Их объединяет северная ориентировка покойников, часто погребенных на древнем горизонте, круглодонная посуда и большое сходство других видов погребального инвентаря. Они расположены в широкой зоне контакта двух племенных массивов — ираноязычного на юге и, вероятно, угорского на севере. П.А. Дмитриев даже был склонен отнести оба культурных массива к двум различным группам сарматского населения[1268]. Нельзя утверждать, что все лесостепные памятники Зауралья и Западной Сибири принадлежали сарматам или иным родственным, ираноязычным, племенам, однако частичную инфильтрацию этих племен на север можно вполне допустить, особенно для территории Челябинской и Курганской областей. Здесь они переходили к более прочному полуоседлому или оседлому образу жизни, оставаясь преимущественно скотоводами.
В лесостепном Зауралье распространяются из савромато-сарматской степи не только различные виды оружия, украшения, бронзовые зеркала, медные котлы, предметы звериного стиля, но и характерные каменные жертвенники на ножках (рис. 70А, 3; 71, 16; 74, 2). Все эти предметы, формы которых были заимствованы с юга, вероятно, изготовлены на месте, ибо городища были центрами жизни не только скотоводов, но также кузнецов и литейщиков. Эти производственные центры могли обслуживать и степное население.
Особенно ярким доказательством степного влияния являются каменные жертвенники, найденные в курганах у пос. Черняки под Челябинском, у с. Катайское на р. Исеть близ г. Каменск-Уральский, у с. Багаряк в северной части Челябинской обл. (рис. 36, 3а; 74, 2). Все они находят себе ближайшие аналогии в Оренбургских степях, которые были основным районом распространения каменных жертвенников на ножках. В бассейнах рек Миасс и Исеть известны также савроматские зеркала с длинной плоской ручкой (рис. 36, 3б) и медные литые котлы. Один из них, найденный в кургане у деревень Карчажинская и Красноярская (рис. 70А, 3), типологически сближается с котлами из Соболевского кургана и из кургана у с. Мазурки (рис. 70А, 5, 6), а другой, из кургана у с. Замараевское Шадринского р-на[1269], тождествен по форме котлам из Красногорского кургана и из кургана у с. Заплавное (рис. 41, 4а; 70А, 4). Мы наблюдаем исключительное сходство в вооружении племен лесостепного Зауралья и Оренбургских степей, особенно для IV в. до н. э., когда в обеих областях начинают распространяться одинаковые мечи раннепрохоровских форм — с серповидным навершием и сломанным под тупым углом или дуговидным перекрестьем[1270], трехлопастные и трехгранные стрелы с опущенными вниз острыми шипами. В это же время появляется круглодонная посуда близких типов со сходным орнаментом.
Предметы звериного стиля в челябинских курганах близки ананьинским или связаны с зооморфными вещами степей. К первой группе относится медная круглая бляха из кургана 15 у пос. Исаковский (рис. 80, 10), аналогичная ананьинским бляхам, изображающим свернувшегося в кольцо хищника[1271]. Ко второй — челябинская пряжка с изображением сцены нападения хищника на верблюда (рис. 80, 19), аналогичная бронзовой пряжке из Центрального Казахстана (не опубликована). Сцены борьбы хищника и травоядного известны и у савроматов Оренбургской степи и в Сибири. Изображение верблюда, редкое само по себе, также известно в это время в указанных областях.
Наконец, сам погребальный обряд челябинских курганов складывался не без влияния савроматского обряда Оренбургских степей. Это особенно касается появления здесь западной и южной ориентировки погребенных и полных трупосожжений, отмеченных в кургане 36 у пос. Черняки и в кургане на 11-й версте от Челябинска[1272]. Аналогичные погребения на древнем горизонте с остатками трупосожжений, относящиеся к более древнему времени, чем челябинские, обнаружены в курганах у сел Сара и Аландское Оренбургской обл.
Из всех приведенных данных мы можем сделать вывод, что древнее население, оставившее нам курганы челябинской группы, было особенно близко по культуре степным племенам Южного Урала. Вероятно, к IV в. до н. э. оно состояло из потомков автохтонного зауральского лесостепного населения и продвинувшихся к северу степняков. Зауральские и южноуральские степи были знакомы этим племенам. Они со своими стадами, вероятно, проникали сюда, занося элементы своей культуры, производственного опыта, вступали в военно-политические объединения степных номадов. По-видимому, под влиянием их обряда в степях Южного Урала с IV в. до н. э. спорадически появляется северная ориентировка погребенных, отмеченная в курганах на р. Жаксы-Каргала под Актюбинском. Приобретает широкое распространение посуда с примесью талька в тесте, среди которой значительное место занимают круглодонные формы, чуждые керамике ранней группы степных номадов. Появляются жертвенники новых форм, как, например, каменное блюдо с рыльцем из пос. Неценский (рис. 75, 5) или блюдо с головой барана из с. Камардиновка (рис. 75, 4), относящееся к группе «жертвенных камней» Среднего Зауралья, бо́льшая часть которых происходит из бассейнов рек Исеть, Миасс и верхний Тобол[1273].
1262
Сальников К.В. Археологические исследования в Курганской и Челябинской областях, стр. 95, рис. 32, 3.
1263
Bortvin N.N. The Verkhny-Kizil Find. — ESA. III, Helsinki, 1928, стр. 122–131; Сальников К.В. Памятник абашевской культуры близ Магнитогорска. — КСИИМК, XXXV, 1950, стр. 91–96.
1264
Сальников К.В. Памятник абашевской культуры…, стр. 93.
1265
Сальников К.В. Иткульская культура (к вопросу о «Зауральском ананьине»). — Краеведческие записки, вып. 1. Челябинск, 1962, стр. 21 и сл.
1266
Дмитриев П.А. Мысовские стоянки и курганы. — Труды секции археологии РАНИОН, т. IV, М., 1928, стр. 480 и сл.
1267
Heikel A. Antiquités de la Sibérie Occidentale. Helsingfors. 1894; Флоринский В.Ф. Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни, ч. II, вып. 1. Томск, 1896; Лыткин. Археологический отдел Тобольского губернского музея. Тобольск, 1890; Каталог музея при Тюменском Александровском реальном училище. Тюмень. 1905, стр. 53.
1268
Дмитриев П.А. Мысовские стоянки и курганы…, стр. 189.
1269
Сальников К.В. Древнейшее население Челябинской области. Челябинск, 1948, рис. 9.
1270
Смирнов К.Ф. Вооружение савроматов, стр. 104, рис. 5, 3–7; стр. 106, рис. 7.
1271
Збруева А.В. История населения Прикамья…, стр. 37, табл. IV, 14; стр. 133, табл. XXVI, 11.
1272
Минко Н.К. Отчет о раскопках курганов в Челябинском уезде Оренбургской губернии в 1906 г. — ЗУОЛЕ, т. XXVI. Екатеринбург, 1907, стр. 107–112.
1273
Дмитриев П.А. Жертвенные камни Зауралья. — КСИИМК, XIX, 1948. стр. 12 и сл.