Лекарство для демона

Глава 63

Строительство школы шло полным ходом, и Милагрос как могла привлекала к этому Азазеля, хотя тот упорно делал вид, что его это не интересует, запирался в своем доме и никуда не выходил, бывало, ни один день. И только под давлением Милагрос и её угрозами, что возьмет здание штурмом, он покидал свое убежище с крайне недовольным видом и присоединялся к ней. Демон всегда пристально следил за её действиями, будто хотел уличить её в чем-то плохом или недостойном. Однако саму девушку это не смущало. После того, что он пережил, научишься не доверять людям. Но Милагрос свято верила, что когда-нибудь его сердце оттает и труд на всеобщее благо демонов вернёт веру в себя и окружающих. Постепенно он начал успокаиваться. Но иногда, особенно по ночам, когда оставался сам с собой наедине, вспоминал, как она бросилась на шею Анциферу в порыве защитить его, как кнут обжёг ее спину, её боль и слезы не от того, что ей больно, а от того, что боль причинили ему, демону, который был для неё дорог. Азазель вспомнил ту же боль и отчаяние в её синих, как ясное ночное небо, глазах на эшафоте перед его казнью. Она смотрела на него, словно прощалась с ним, будто не его приговорили к смерти, а её. Как часто он вспоминал это, сгибаясь под тяжестью валунов, будучи на каторжных работах в имперской тюрьме. И сейчас он почувствовал, как сердце сжимается от горечи, когда вспомнил её глубокий взгляд, полный боли и пустоты, словно бездна, готовая поглотить всё живое. Каждый миг, проведенный в том адском ожидании её ответа, наполнял его яростью. Так как она уже всё для себя решила, и он слышал её немой ответ, прежде чем она произнесла его вслух. И это наполняло его душу негодованием. Она не должна была обрекать себя на такие страдания. И ради кого? Ради врага всего человечества. Почему она решила взять на себя его бремя? Его злость вспыхнула как пожар — не на врагов, не на того, кто привел его к этой судьбе, а на неё, за то, что она решилась на это. Он не просил от неё такой жертвы, и всё же её готовность отдать всё за его жизнь давила на него черным грузом. Хотя он сотни раз убеждал себя в том, что ни благодарности, ни угрызения совести он по этому поводу не испытывает, но на деле оказалось всё иначе.

Вот и сейчас, когда он склонился над исписанными листками бумаги около кузни, где вовсю кипела работа, мысли о её жертве заставляли его сердце колотиться в груди, как пленник, жаждущий свободы без надежды на спасение. Он чувствовал себя куском мяса на этом эшафоте, тем, кто позорно проиграл, а не героем, ради которого можно было бы чем-то жертвовать. Каждый её взгляд, каждое молчаливое прощание лишь усугубляло его отчаяние. Ведь она не знала, что её ожидает. Азазель был окружён безысходностью, как в ловушке. И ненависть к себе росла, отравляя каждое мгновение. Но сердце настойчиво твердило: «Она сделала это ради тебя».

— Как у нас дела? — спросила Милагрос, заглянув ему через плечо. Погруженный в свои мысли, он вздрогнул от неожиданности, посмотрел на неё.

— Кончаются доски, — ответил он, внимательно посмотрев на смету, сверив её с наличием.

— Хорошо. Данте займется этим, — ответила она, тепло ему улыбнувшись.

Милагрос с облегчением наблюдала, как Азазель постепенно вылезал из панциря подозрительности и недоверия. Особенно недоверия к людям.

С течением времени всё ближе был тот день, когда император представит народу свою невесту. И чем он становился ближе, тем монарх становился угрюмее и молчаливее.

«Наверное, осознает весь груз ответственности. Ведь после свадьбы его советники снова насядут на него с требованием родить наследника», — подумала Милагрос, и ей искренне стало жаль императора.

Какая она будет и как будет относиться к нему? С раболепием, как к императору? С равнодушным уважением, как к мужу? Или с нежностью, как к возлюбленному?

Милагрос вспомнила, как империя возвышалась над простыми смертными, словно величественный корабль среди бурного моря. Чариос, в свою очередь, был на этом корабле капитаном, несущим на своих плечах бремя судеб целого народа. Нет, целой расы. В задумчивом взгляде на него у девушки мелькнула искорка симпатии: он не просто власть, он человек, ослепленный не только светом короны, но и мрачными тенями своих обязанностей. Как же трудно находить себя под тяжестью исторической ответственности! А ведь всё это когда-нибудь ожидает и Кармина.

Её любопытство к невесте монарха и к тому, каким образом два этих человека будут взаимодействовать, переплеталось с неким чувством тревоги. Может быть, между ними возникнет что-то большее, чем формальная связь, и, быть может, чувства станут поддержкой в тёмные времена.

— Я буду рядом, если ты позволишь, — тихо прошептала она, приготавливаясь ко сну уже глубокой ночью, расчесывая свои непослушные волосы.

«Уже через пару дней после полудня он представит её народу», — с волнением думала она. И тут услышала требовательный стук в дверь своей комнаты.

***

Аркадия просыпалась. Раннее утро в сонной столице отмечено повседневной суетой. Казалось, ничто и никто не сможет нарушить эту спокойную идиллию. Внезапно небо над столицей потемнело, но не от грозовых туч, а от медленно двигающегося в небе воздушного императорского флота. Огромный флагманский корабль в сопровождении двух менее крупных кораблей. Везде то и дело сновали всадники на драконах. На верхней палубе главного корабля стоял сам император, напряжённо вглядываясь вперёд, под суровостью скрывая волнение. Дипломатия — штука тонкая. Он послал гонца с извещением за сутки до своего прибытия, и его визит не станет для князя неожиданностью. Но как примет его князь? Согласится ли на его предложение? Не расстанутся ли они врагами из-за его отказа? Мысли метались в голове императора, как стая перепуганных птиц. И теперь, когда Чариос отправился на встречу с родителями своей будущей невесты, о чём хотел лично поговорить с правителем, страх затаился в его груди, словно хищник, выжидающий удобного момента для удара. Князь Лаведании слыл человеком твёрдым, но справедливым, иногда милосердным. Но проявит ли он мягкосердечность в вопросе, который так волновал его уже не один день, лишая сна и покоя?

Каждое мгновение приближения к поместью князя казалось для него вечностью. Примет ли он его предложение? Даже легкий ветерок приносил с собой шепот сомнения. Император знал: ошибиться — значит обречь себя на страдание.

В поместье собрался весь свет аристократии Лаведании, чтобы поприветствовать сурового императора людей. Как только он появился в тронном зале, все склонились в глубоком поклоне. Альдо встал с трона и направился к нему. Около трона сидела София, а по другую сторону Кармин в инвалидном кресле. За его спиной в чёрном камзоле стоял Анцифер, напряженно вглядываясь в лицо императора. Как только их взгляды встретились, глаза Чариоса подернулись льдом. Несмотря на то, что Милагрос звала и относилась к нему как к брату, он до конца не верил, что тот действительно является княжичем. И теперь он видел его рядом с князем в богатой одежде.

Альдо подошёл к Чариосу и приветствовал его как равного. И это его вполне удовлетворяло. Испытывать к себе уважение, но не подчинения из страха перед мощью имперского войска, вот было его целью. И князь явно не испытывал перед ним какого-либо благоговения.

— Рад приветствовать вас в Лаведании, император, — с легкой улыбкой произнёс Альдо.

— Я тоже рад, что нашёл время выбраться сюда. Так много слышал о красоте вашего края и гостеприимстве вашего народа, — ответил император.

Тут к ним подошёл первый советник со своей внучкой, раскланиваясь чуть ли не на каждом шагу. В глазах князя всего лишь на секунду мелькнуло недовольство, но Чариос это заметил.