Признаю себя виновным...

И тут вдруг пришло страшное известие — умер Очил Кабиров. Кажется, Зайнаб меньше горевала, чем он, Мухтар: рухнули все его надежды. Зайнаб уехала, вернулась домой, к матери. Там случилось то, что и должно было рано или поздно произойти — если бы Мухтар был поумнее, он обязан был бы это предвидеть — Кабировых из большого дома переселили в маленькую квартирку. Пенсию, ввиду того, что Зайнаб уже была совершеннолетней, назначили грошовую, сколько-нибудь значительного имущества у них не осталось.

В тот самый раз Мухтар встретил в Ташкенте своего отчима. Еще до смерти Очил-ака, Абдулло, узнав о планах пасынка, поднял его на смех:

— Зачем тебе эти люди? Держи связь с нами! Опирайся в жизни на таких, как мы! Должность, которая не может принести ничего, кроме зарплаты, это хомут ишака. Шайтан тебя угораздил поступить в пединститут. Ну, да ладно — хоть какой-нибудь диплом, он всегда пригодится. Но связать себя с дочерью такого камня, как Очил-Батрак!.. Этого я от тебя никогда не ожидал. Разве не знаешь: честный — все равно, что дурак.

Глава 8.

Поцелуй любви желанный, — он с водой соленой схож:

Тем сильнее жаждешь влаги, чем неистовее пьешь.

Абульхасан Рудаки.

Если Мухтар проживет до ста лет — все равно он не сможет забыть тот бешеный год. Последний год учебы в институте. Вернувшись из Ташкента, он дал Зайнаб ясно понять: между ними все кончено… Была любовь — и прошла. Мы взрослые люди, каждый отвечает сам за себя.

А вскоре у него к учебе прибавилась нагрузка. Абдулло стал давать кое-какие поручения. Люди, приезжавшие из Ташкента, приходили в институт, разыскивали Мухтара и предлагали: к следующему нашему приезду, к такому-то числу, получи на базе, вот по этой накладной, тысячу метров дамской резинки и триста метров детских лент. А на другую базу, в ювелирторг должны придти модные золоченые ожерелья: здесь они не пойдут, а в Ташкенте дамочки так и рвут их из рук.

Неделю в месяц, никак не больше, занимался Мухтар подобными делами. Но приносило это иногда тысчонки по две, по три, а то и больше. Увлекательное занятие. Позднее, правда, выяснилось, что и здесь, как во всяком деле, нельзя быть профаном: башка должна варить. Прежнего спокойствия, прежней уверенности в себе уже не было. Попадешься — пять лет обеспечены. Но вот, что интересно-очень трудно остановиться. Если выручишь три тысячи — начинаешь соображать: нельзя ли как-нибудь удвоить эту сумму. Раньше Мухтар спокойно проходил мимо промтоварных магазинов, а теперь обязательно заглядывал: вдруг выбросят одеяла или жатый ситец, который так ценится в Ташкенте. Всегда надо быть на-чеку, всегда надо иметь с собой деньги.

Он, наконец, сообразил: нужен расторопный помощник. Преданный ему человек, который мог бы рыскать по магазинам, высматривать дефицитные товары. Зайнаб? Она будет рада его возвращению, а, кстати, они с матерью, кажется, нуждаются. Легко ли после такой жизни, какую они вели, перейти на строго ограниченный бюджет!

Это было ошибкой, стоившей ему очень дорого.

Зайнаб стала не только любовницей, но и сообщницей, странной, смешной сообщницей.

Как радовалась она, что теперь с Мухтаром ее связывает какая-то тайна, что она может быть ему полезна: разве это не путь к тому, чтобы стать подругой жизни, женой? Она старалась. Ох, как она старалась! Однажды крикнула в окно аудитории, где Мухтар слушал лекцию:

— В двадцатый магазин привезли жатый ситец! Брать?

Вечером Мухтар чуть не избил ее. Она оправдывалась:

— Я же не назвала твоего имени! Могла же я крикнуть кому-нибудь из девушек.

Сколько раз клялась она, что никогда и никому не проговорится, но ее смешная наивность то и дело давала себя знать. Кажется, мозг ее был не способен понять, что она соучастница спекуляции, что она уже втянута в преступные махинации. Один случай так напугал Мухтара, что он и сам готов был отказаться от связи с Абдулло и всех этих подозрительных комбинаций. Целую ночь дрожал, боялся ночевать дома.

Незадолго до Нового года он дал ей денег. Попросил съездить на базу и передать их старичку Назарову.

— Ты только передай деньги. Он сам знает, куда и что доставить.

Когда он уходил из института, в раздевалке, на глазах у всех студентов, гардеробщик, вместе с пальто, дал ему большой бумажный сверток.

— Что вы, что вы, это не мне, — заливаясь краской, сказал Мухтар. Но гардеробщику некогда было разбираться.

— Я почем знаю! На вашем номере висит, — и он так швырнул сверток, что бумага разорвалась и на пол посыпались какие-то маленькие цветные комочки. Тысячи комочков из тонкой резины. Студенты, а их было тут не меньше пятидесяти человек, дружно расхохотались, стали поднимать эти комочки, разглядывать, надувать большие детские шары.

Мухтар, правда, нашелся:

— Я же вам сказал — это не мое. Я никакого отношения не имею к детскому саду… — Надев пальто и шляпу, он, высоко подняв голову, прошел мимо хохочущих товарищей.

В свертке была чуть ли не вся партия воздушных шаров, присланных в город к елке. Мухтар должен был переправить их в Ташкент. Там, на базаре, их продавали бы по пять рублей за штуку. Здесь на базе он заплатил за них по восемьдесят копеек: ровно вдвое дороже государственной цены.

В тот вечер Мухтар с пристрастием допрашивал Зайнаб:

— Говори, сумасшедшая, как все было! Не пропусти ни одной подробности. Помни, я от тебя откажусь: тюрьма грозит тебе одной, да еще этому несчастному старику со склада, у которого на шее семеро детей.

Тюрьма? Зайнаб впервые услышала, что делает нечто преступное. Она только взяла пакет, который ей передали. Откуда ей было знать, что в нем?…

— Мухтар-джон, успокойтесь, прошу вас, гардеробщику я только сказал: повесьте вот на тот крючок, где темносинее пальто и серая шляпа. Он меня не запомнил. Он всегда всех путает… Так, вы говорите, что там были воздушные шарики?… — она долго и весело хохотала. — Ах, как жаль, что я не развязала пакет и не взяла себе хотя бы несколько штук!

Нет, чувства ответственности у Зайнаб не было, и воспитать его в ней Мухтар так и не смог.

Этот случай с надувными шариками удалось замять. Он, Мухтар, вышел сухим из воды, а Зайнаб, действительно, вызвали в ОБХС, а потом к директору института. Гардеробщик ее узнал. Но она упрямо твердила одно:

— Неправда, неправда, неправда. Ничего я ему не давала. Не знаю никаких шаров, — и при этом так горько и так искренне плакала, что даже опытные люди, работники милиции, почти поверили ей.

Сыграло, конечно, роль и то, что она была дочерью всеми уважаемого человека. Бывшие товарищи ее отца, весьма ответственные работники, звонили начальнику милиций… В общем, делу хода не дали, тем более, что все шарики были обнаружены, и материального ущерба государство не понесло.

И все-таки на Зайнаб Кабирову пала тень. Она не могла прямо смотреть в глаза своим подругам. Мухтар посоветовал:

— Перейди на заочное отделение.

Директор охотно удовлетворил ее просьбу.

Казалось бы всё: разрыв неминуем. Так оно и случилось — после Нового года, до самого окончания института, Мухтар почти не виделся с Зайнаб.

…Однажды секретарь комитета комсомола, милая и очень строгая девушка спросила его:

— Махсумов, почему так грустна Кабирова? Ты, кажется, дружил с ней? Может быть, у нее неприятности дома?

И Мухтар ответил с возмущением:

— Она была замешана в какую-то грязную историю с детскими шариками… С той поры я с ней не встречаюсь.

А через полгода он был уже в Лолазоре.

Глава 9.

В царство розы и вина — приди!

В эту рощу, в царство сна — приди!