Анатомия Меланхолии

Моча у такого рода больных большей частью бледная и слабо окрашенная, urina pauca, acris, biliosa (Аретей) и количество ее невелико; впрочем, по моему суждению, все это столь же недостоверно, как и все прочее, и чрезвычайно часто различно у разных людей и зависит от привычек и прочих случайностей, не принимаемых во внимание при хронических болезнях. «Экскременты у одних меланхоликов весьма обильны, у других же — невелики, поскольку большую роль здесь играет желчь»[2439], и отсюда проистекают ветры в желудке, сердцебиения, прерывистое дыхание и боли в сердце, а также нестерпимая тупость и душевное уныние. Испражнения у них, или, иначе говоря, стул, обычно твердый, у некоторых черный и скудный. В случае если поражено сердце или мозг, печень, селезенка, как это обычно бывает, то от них проистекает множество неудобств, множество сопутствующих недугов, таких, как явление всякого рода ночных призраков, апоплексия[2440], эпилепсия, головокружения, непрочный, прерывистый сон с кошмарами, неуместный хохот, слезы, вздохи, всхлипывания, застенчивость, румянец, дрожь, пот, обмороки и пр.[2441]. Все органы чувств находятся у них в расстройстве[2442]; им кажется, будто они видят, слышат, обоняют и осязают то, чего они на самом деле не ощущают, как будет доказано в нижеследующем рассуждении.

ПОДРАЗДЕЛ II

Душевные симптомы, или признаки, Меланхолии

Аркулан в комментариях к 9 Rhasis ad Almansor (cap. 16) [к 9-й гл. сочинения Разиса «Альманзор» (гл. 16)] склонен считать, что число таких симптомов бесконечно, как это и есть на самом деле, и что ни человек, то другие симптомы, и «едва ли сыщется один на тысячу, слабоумие которого проявляется так же, как и у другого» (Лауренций, cap. 16 [гл. 16])[2443]. Я укажу лишь на немногие, особенно заметные, и в их числе на состояния страха и печали, поскольку именно они часто являются причиной, и, если они длятся продолжительное время, то, согласно изречениям Гиппократа и Галена[2444], это наиболее достоверные признаки, неотделимые спутники и свойства меланхолии, меланхолии, владеющей человеком в настоящее время и ставшей его привычным состоянием, говорит Монтальт (cap. 11 [гл. 11]), и эти состояния характерны для всех них, как считают Гиппократ, Гален, Авиценна и все современные медики. Однако как гончие нередко устремляются с громким лаем по неверному следу, никогда не замечая своего заблуждения, так ведут себя и врачи. Ибо в древности Диоклес (которого опровергал Гален), а из числа более молодых Геркулес Саксонский[2445] и Лод. Меркадо (cap. 17, lib. I de melan. [гл. 16, кн. I о меланхолии]) дополняют этот афоризм Гиппократа справедливым исключением, считая, что это не всегда так и не должно непременно именно так истолковываться. Страх и печаль никоим образом не являются непременными признаками всякой меланхолии. «По более зрелом размышлении я нахожу (говорит он{1864}), что это не обязательно так, у некоторых она сопровождается печалью, но никакого страха они не испытывают, другие же, напротив, боязливы, но нисколько не опечалены, некоторые не испытывают ни того, ни другого, а некоторые подвержены и тому, и другому». Он исключает из этого числа четыре разновидности. Это прежде всего одержимые, какими были, к примеру, Кассандра, Манто, Никострата, Мопс, Протей и Сивиллы{1865}, коих Аристотель[2446] считал закоренелыми меланхоликами. Ему вторит Баптиста Порта (Physiog. lib. I, cap. 8 [Физиогномистика, кн. I, гл. 8]), говоря, что их приводила в такое состояние atra bile perciti [возбуждала черная желчь]. Сюда же относятся демонические личности, а также те, что произносят весьма странные речи: некоторые поэты и еще те, что постоянно смеются или воображают себя королями, кардиналами и пр.; они, как правило, сангвиники, склонные большей частью к веселому настроению, в котором почти постоянно и пребывают. Баптиста Порта[2447] считает, что только те, кто холоден, испытывают страх и печаль, что же до влюбленных, прорицателей и всякого рода исступленных, то их он полностью из этого числа исключает. Так что я, сдается мне, могу по справедливости умозаключить, что такие люди отнюдь не всегда печальны и боязливы, а скорее обычно таковы, и притом без всякой на то причины[2448], timent de non timendis (Гордоний) quaeque momenti non sunt [они страшатся, когда их страх лишен какого бы то ни было основания, и тревожатся по пустякам]; «однако пусть и не в одинаковой мере, — говорит Альтомар, — но, похоже, все они испытывают страх[2449], а некоторые чрезвычайный, непреодолимый»[2450] (Аретей). Многие страшатся смерти и тем не менее при неблагоприятном душевном состоянии кончают самоубийством»[2451] (Гален, lib. III de loc. affect, cap. 7). Некоторые страшатся, что небо упадет им на голову, другие — что они осуждены на вечные муки или будут осуждены. «Одним не дают покоя муки совести, другие сомневаются в божественном милосердии и считают поэтому, что им не миновать ада и они непременно станут добычей дьявола, а посему оплакивают свою участь»[2452] (Язон Пратенций). Они боятся дьявольских козней, смерти или ожидающих их в грядущем тех или иных недугов; любой предмет вызывает у них трепет, они страшатся, что вот-вот умрут или что кто-то из их ближайших друзей или близких свойственников уже несомненно преставился; других же мучает мысль о надвигающейся опасности, утрате, бесчестье; а этим мнится, будто они состоят целиком из стекла, и посему чье бы то ни было приближение для них нестерпимо, или же будто их тело подобно пробке и легкое, как перья, другим же, напротив того, будто оно тяжелое, как свинец; некоторые опасаются, как бы их голова не свалилась с плеч, а другим чудится, что в животе у них лягушка и пр. Монтан (consil. 23 [совет 23]) рассказывает об одном пациенте, «не отваживавшемся покидать свой дом в одиночку из боязни утонуть или умереть[2453]; другой же «опасался, как бы любой встречный не ограбил его, затеял с ним ссору или, чего доброго, убил»[2454]. Третий тоже не решался гулять в одиночку, опасаясь, как бы ему не повстречался дьявол или вор, или как бы он неожиданно не захворал; страшатся также всех старух, подозревая, что это колдуньи, и каждой черной кошки или собаки из опасения, что это дьявол; иной убежден, что каждый приближающийся к нему затаил что-нибудь недоброе, что любое без исключения существо только и думает, как бы ему навредить, замышляет его погибель; другой не осмеливается переходить через мост, приближаться к пруду, к скале, крутому склону холма, ночевать в комнате с поперечной балкой на потолке из боязни искушения повеситься, утопиться или броситься в пропасть. Попав в какое-нибудь молчаливое собрание, к примеру на проповедь, он боится, как бы он нечаянно не произнес громко что-нибудь неподобающее, неуместное. Когда же ему случается оказаться запертым в небольшой комнате, он страшится задохнуться от недостатка воздуха, да еще вдобавок берет с собой коньяк, спирт или еще что-нибудь из крепких напитков на случай, если с ним приключится обморок или он захворает; а еще, если он оказывается в толпе, посреди церкви или иного скопления людей, откуда нелегко выбраться, то, хотя он и сидит вполне удобно, ему все равно становится не по себе. Он склонен охотно давать обещания, готов заблаговременно приняться за любое дело, но, когда приходит срок исполнить обещанное, не находит в себе решимости, заранее предчувствуя ожидающие его бесчисленные опасности и несчастья. Одни «боятся сгореть во время пожара[2455], или что под ними разверзнется земля[2456] и мгновенно их поглотит[2457], или что король призовет их к ответу за какие-то деяния, коих они никогда не совершали (Разис, Cont. [Основы]), и что их ожидает неминуемая казнь». Страх перед подобной смертью так же не дает им покоя и так же терзает им душу, «как и тем, кто и в самом деле совершил убийство, и эта мысль безо всякой причины постоянно их преследует, словно их и в самом деле ожидает теперь смертная казнь»[2458] (Платер, cap. 3 de mentis alienat. [гл. 3 об умственных расстройствах]). Их преследует боязнь какой-либо утраты, грозящей опасности, неизбежной потери жизни, имущества, всего их достояния, хотя они и не ведают, по какой именно причине. У Тринкавелли (consil 13, lib. I [совет 13, кн. I]) был пациент, который непременно наложил бы на себя руки из страха, что его повесят за убийство, и три года кряду его невозможно было убедить, что никакого убийства он не совершал. Платер (Observat. lib I [Наблюдения, кн. I]) приводит еще два примера, когда люди опасались, что их казнят без всякой на то причины. Стоит им оказаться на том месте, где были совершены грабеж, воровство или сходное с этим преступление, они тотчас испытывают страх, что именно их непременно в нем заподозрят, а посему не раз без всякой причины указывали на свою виновность. Французский король Людовик Одиннадцатый подозревал в измене каждого из своего непосредственного окружения и ни одному из приближенных не доверял. Alii formidolosi omnium, alii quorundam (Фракасторо, lib. II de Intellect. [кн. II об интеллекте]), у некоторых буквально все вызывают страх, другие же страшатся лишь определенного рода людей[2459] и совершенно не в силах выносить их присутствие, они буквально заболевают, оказавшись в таком обществе или же очутившись вне своего дома. Одним постоянно мерещится предательство[2460], другие же «опасаются самых любимых и близких своих друзей»[2461] (Меланелий, e Caleno, Ruffo, AEtio [из сочинений Калена, Руфа, Аэция]) и не отваживаются остаться в одиночестве в темноте из боязни домовых и чертей: такому во всем, что он слышит и видит, мнятся дьявол или колдовские чары, и его воображению тотчас являются тысячи химер и видений, которые, как ему мнится, он видит наяву, всякого рода пугала, и он будто бы говорит с чернокожими, привидениями, злыми духами и пр.

2439

Т. Брайт, cap. 20 [гл. 20].

2440

Post 40 aetat. a