Страница 11 из 35
[5] Среди прочих Целий, говоря о потерявших память вследствие какого-нибудь происшествия, называет Мессалу Корвина,[157] несравненного оратора своего времени, за два года до смерти утратившего память настолько, что не был способен связать четыре слова на одну тему, чтобы они производили удовлетворительное впечатление в душе и в уме слушателя. [6] То же, пишет Бибакул, приключилось с беневентцем Орбилием, которого Марк Туллий назвал драчливым[158] наставником своих учеников. [7] Среди тех, кто был бесплоден памятью от природы, Цицерон приводит в пример Куриона старшего, столь ею скудного, что иной раз в суде забывал, в чем состоит рассматриваемое дело. [8] Сенека пишет о Кальвизии Сабине, что он был от природы наделен столь шаткой памятью, что забывал то имя Улисса, то Ахилла, то Приама, хотя прежде удерживал их в уме. [9] Достопримечательное безрассудство Кореба, сына Мигдона фригийца, касающееся памяти, расславлено Лукианом и Евстафием: он силился счесть несметные волны моря, хотя от природы не умел считать дальше пяти. [10] В качестве последнего примера: Плиний сказывает, что фракийцы были столь тупого ума и зыбкой памяти, что не умели сосчитать больше четырех. [11] Об Аттике, сыне софиста Герода, он сказывает за истину, что тот был столь грубой памяти, что не умел удержать в уме начатков знания, то есть первых букв алфавита. [12] Причиной всему этому, по словам врачей, мозговая разлаженность,[159] которая наполняет все действующие части оцепенением, делая их из-за торпора (говоря врачебным языком)[160] неспособными удерживать в уме хоть что-то.
[13] Среди новейших примечателен пример некоего Мелькиора из Ривабассы:[161] в свое время это был такой беспамятный и слабоумный, что, когда спрашивали имя его отца или матери, он был не в силах вспомнить. [14] Этот Мелькиор был так туп, что однажды в Бергамо на ярмарке спросил у своего друга об иудеях, христиане они или нет. [15] Еще пример, весьма смехотворный, — Маркетто из Толлентино,[162] который, будучи приглашен на обед некими знатными господами из Фолиньо и по старости не имея зубов, чтобы жевать, забыл искусственные зубы, которыми, скрепив оные серебряной нитью, иной раз пользовался, так что, вернувшись домой, перевернул вверх дном все, вплоть до амбара с зерном, в уверенности, что оставил их там.
[16] Вот каковы безумцы беспамятные и слабоумные, коим в Больнице отведена комната, что зовется комнатой забвения, а эмблемой над дверью у них — изображение Харона,[163] как божества милостивого и благосклонного к их нуждам, чьей помощи мы просим следующей молитвой.
Молитва к Харону
за беспамятных и слабоумных
[1] Ныне обращаюсь к тебе, старый Харон, владыка Стигийского болота, господин Коцита, славный кормчий Леты, главный страж Флегетона, и ради того челна, что переправляет смертных по водам забвения, прошу тебя, благоволи вернуть назад этих беспамятных, которые, потеряв память о мирских вещах, погружены, а лучше сказать — погребены в водах Леты по самое горло. [2] Если ты подашь помощь этой умалишенной толпе, узришь пред своим бородатым изображением в храме, посвященном твоему имени у кизикийцев,[164] плетенку, полную сверчками, в знак того, что ты утешил этих помешанных, которые, имея память хуже, чем у сверчка, затем выкажут ее столь обширною, что благословится в этой славе Харон, если только не запамятует исторгнуть из летейского ила похороненных в нем на вечные времена. [3] Итак, поверни кормило твоей лодки и переправь их немедля, пока твоя память об этом свежа, а сия нужда настоятельнее, чем когда-либо прежде.
Рассуждение VII
О помешанных оторопелых, безвольных и не имеющих духа
[1] В толпе помешанных следует поместить и тех, кои в своих поступках, речах, размышлениях и решениях таковы, что кажутся камнями, недвижными и бесчувственными: посему мы нарицаем их помешанными оторопелыми, безвольными и не имеющими духа, ибо они почти как мертвые во всех действиях, что от них исходят. [2] Сего племени были гамсофанты,[165] обитатели одной ливийской области, по природе столь боязливые и не имеющие духа, что избегали любых встреч и не отваживались в общество, чувствуя себя в людской среде потерянными. [3] Ту же природу приписывали древним регийцам, которые по своей вялости и удивительной робости дали повод для пословицы, которой пользуются, когда говорят о человеке безвольном и не имеющем духа: пугливей регийцев.[166] [4] Кто будет отрицать, что помешанным оторопелым и воистину безвольным был грек Артемон,[167] который без всякой цели затворился надолго в четырех стенах, велев двум слугам постоянно держать у него над головой железный щит, дабы ничто упавшее сверху не могло ему повредить, а когда иной раз выбирался из дому, наказывал носить себя в лектике под навесом, заботливо устроенным того же страха ради? [5] Что говорят Аристофан и Лукиан о некоем Плутосе, если не то, что этого безвольного любое дуновение ветерка ввергало в трепет от головы до ног? [6] К нашим временам относится достопамятный пример того Монферрино, что, поднявшись на кафедру с намерением держать речь перед некими лицами, закрыл глаза и со смеженными веками и дрожащим языком, словно издавая трель, насилу кончил вступление, будто параличом разбитое. [7] Такое приключилось однажды с неким бергамцем Коломбино, хоть он и почитался человеком отменного остроумия: он произносил речь и делал много жестов, но слова его застряли посреди дороги, и хотя его жестикуляция была пылкой, речь его, будто обледеневшая, не осмеливалась показаться наружу, так что одно мало соответствовало другому. [8] Среди этих примеров я считаю уместным упомянуть салонца,[168] которого, когда он поднялся на трибуну, чтобы защищать дело своего клиента, прошиб пот такой ледяной, что ввергнул его в трехдневную лихорадку, отправившую его, словно на почтовых, прямиком к Радаманту.[169]
[9] Теперь эти помешанные должным образом препоручены богу Сентину,[170] покровителю бесчувственных, и над их палатой в Больнице поднята его эмблема, так как от него ожидают они той помощи, которой мы усердно взыскуем следующей молитвой.
Молитва к богу Сентину
за помешанных оторопелых, безвольных и не имеющих духа
[1] От тебя, владыка чувств человеческих, жизнь и крепость наших членов, сила нашего духа, дарующий бесчувственным и безвольным надобную отвагу, с великой тревогой ждут эти бедные помешанные оторопелые и безвольные благовременной помощи, дабы та смелость, которую ты дал Тесею и Пирифою, чтобы вступить в безвыходный сумрак Дитова дома, и которую ты дал Ясону и Тифию,[171] чтобы бороздить бурные волны Колхидского моря, тем для похищения прекрасной Прозерпины, этим для похищения драгоценного золотого руна, — чтобы эта смелость обнаружилась в них по твоей милости и они чудесно воспряли, к твоей славе и чести, от своего страха, оцепенелости и малодушия. [2] Если же они обретут этот дар, как внушает им надежда, то намерены посвятить славному твоему божеству отменный пук крапивы, как признание того, что их чувства восстановлены благодаря твоим колким понуканьям и потерянный разум счастливо к ним вернулся. [3] Итак, склонись на их мольбы, если эта слава трогает твое сердце, как должно.
157
Источник следующих примеров: Text. Off. VI. De artibus et artificibus: De oblivione, et iis qui memoria exciderunt (Textor 1566, 734—735), кроме Кореба. Об изъянах памяти Г. Скрибония Куриона: Cic. Brut. 216. О Кальвизии Сабине: Sen. Ер. 27. 5—6. Курион и Кальвизий по тому же поводу упомянуты в Teatro, disc. XXI, где за ними следуют Аттик и фракийцы (Garzoni 1993, 117—118). Фригиец Кореб, сын Мигдона, жених Кассандры и участник Троянской войны (не путать с аргосцем Коребом, упомянутым в I. 1), попал сюда из Эразмовых «Адагий», где есть присловье «Глупей Кореба» (Adagia 1575, 736; там же ссылка на Евстафия Солунского и Лукиана); ср. также «Ты считаешь волны» (Adagia 1575, 174) и Teatro, disc. XXII (Garzoni 1993, 118). Сын Герода — Аттик Брадва; о его неспособности выучить алфавит: Philostr. VS. II. 1. 558.
158
Знаменитый эпитет Орбилия, plagosus, взят не из Цицерона, но из Горация: Hor. Ер. II. 1. 70. Ошибка, возможно, возникла под влиянием Текстора: «Орбилий из Беневента преподавал в Риме во времена Цицерона, человек драчливый для своих учеников» (Textor 1566, 896).
159
В оригинале — intemperie, слово, в медицинском смысле означающее нарушение равновесия гуморов в организме.
160
В оригинале — латинизм segnizie, «вялость, медленность».
161
Место не идентифицировано.
162
Толентино в Марке.
163
Атрибуты и эпитеты Харона восходят к Вергилию (Aen. VI. 295—416) и Данте (Inf. III. 82—111), возможно, также и к XXIV песни «Бальдуса» Фоленго; ср.: Giraldi 1548, 295.
164
Ни из чего не видно, что в Кизике, городе на Пропонтиде, был храм Харона. Текстор говорит, что жители Кизика были известны своей робостью и вялостью (Textor 1566, 300; то же: Adagia 1575, 1005); им следовало бы скорее появиться в VII рассуждении.
165
Гамсофанты (Gamsofanti) взяты в Text. Off. II. De mundo: De gentium et populorum variis ritibus ac moribus (Textor 1566, 307: Gamphasantes). Cp.: Hdt. IV. 174 (гараманты). Следующий пример — из того же раздела Текстора.
166
Textor 1566, 333; Adagia 1575, 726.
167
Источник анекдотов об Артемоне и Плутосе: Text. Off. VII. De variis virtutibus ac viciis: De metu ac timore (Textor i 566, 1177); ср. пословицу «Боязливый Плутос» (Adagia 1575, 946). Ср.: Ar. Plut. 202—203; Luc. Tim.
168
Барелли считает, что имеется в виду Салона в Далмации, а не Сало на оз. Гарда, иначе было бы saloense, а не salonese (Garzoni 2004, 56).
169
То есть на тот свет (Радамант — один из трех судей в преисподней; ср.: XXVII Мол.; Adagia 1575, 726—727).
170
Скудные сведения о боге Сентине: Gir. De deis. I (Giraldi 1548, 65), co ссылкой на Августина (Aug. Civ. VII. 2, 3). Гарцони выбрал его явно по этимологическим соображениям (далее он называет Сентина «владыкой чувств человеческих», padron d’sentimenti umani).
171
Названы две пары героев, отважившихся на опасное странствие: Тесей и Пирифой, спустившиеся в преисподнюю за Персефоной (ср.: Adagia 1575, 204; Textor 1566, 618), и Ясон и Тифий, отправившиеся в плавание на «Арго».