Страница 37 из 126
– Рассказывай.
Его Светлость счастлив по самое не могу. Явно мечтает поразить Грызи в самое сердце.
– Йеллт Нокторн – из второго круга знати Айлора. Богатая семья, приближенная ко двору – правда, богатство сильно поуменьшилось за последние годы, потому что сам Йеллт швыряет его направо-налево. Дар Мечника – состоял в королевских мечниках-стражах…
А это значит, что мечом он владеет будь здоров – успевай отмахивайся.
– …но его оттуда убрали после нескольких дуэлей. Но вот зато на любовном поприще сделал себе еще очень громкую славу – разбитые сердца, измены, знатные любовницы…
Вполне себе как обычно при проклятущих аристократских дворах.
– Так вот, где-то месяц назад стали ходить слухи о том, что он в фаворе у Касильды Виверрент. Слухи были слухами, но пару недель назад на одном из приёмов Нокторна вместе со своей супругой застал Эвальд Шеннетский. Не знаю, были ли там поцелуи… Но положение было достаточно щекотливым, чтобы бросить вызов на дуэль.
Грызи кидает вопросительный взгляд, и Рыцарь Морковка тут же кидается объяснять:
– Представьте, что я аристократ и застал свою жену с другим. Что мне, спрашивается, делать?
– Нойя в таком случае могут зарезать, – мечтательно выпевает Конфетка, немного думает и добавляет: – Обоих.
– Бракоразводный процесс, – предлагает Грызи. – По закону возможен.
– На деле – в аристократической среде редкость, – подхватывает Его Светлость. – Высокородные стараются не выносить сор за порог: потеря репутации, раздел состояния… Аристократические кодексы чести во всех странах примерно одинаковые, так вот: в таком вот случае у меня остается только два выхода. Первый – объявить жену виновной в измене, ославить ее, добиться этого самого процесса… в случае Шеннета это значит потерять добрую половину состояния и ославить себя самого и собственный род. И второй – представить это насилием со стороны любовника и вызвать его на дуэль. Что-то наподобие: «Ты оскорбил мою жену, ты заплатишь за это кровью», – «Но она была не против», – «Но ты всё равно заплатишь». В общем, Шеннет остался верен кодексам и бросил вызов, как полагается аристократу первого круга. Не думаю, что он этого хотел – он, наверное, вообще бы дорого дал, чтобы в ту минуту подальше оказаться.
– Мог бы сделать вид, что ему мошка в глаз залетела. Ничего не видал, да и все тут.
Рыцарь Морковка только что вспомнил, что я тут тоже есть. Он отрывает от Грызи взгляд и медленно, прямо на глазах наполняется алым до краев.
– Мелони… я бы поспорил. Представь: моя жена целуется с любовником, а я просто делаю вид, что ничего не происходит…
– Позор, – тихо говорит Гриз. – И сомневаюсь, чтобы сам Нокторн не припомнил тогда такого бы Хромому Министру. Слухи, сплетни, репутация интригана, который не смог жену удержать, презрение высшей знати за несоблюдение кодексов… Я вообще сомневаюсь, что Нокторн молчал и не нарывался на вызов: он опытный дуэлянт, перед ним – калека…
–- Так и случилось, – истово кивает Рыцарь Морковка. – Нокторн принял вызов с радостью. Одна из благотворительниц, эта… госпожа Тильер… говорила, что он прямо смаковал будущую дуэль. Особенно когда жребий определил им поединок на мечах, правда, без применения Дара. Всех аристократов учат фехтовать с детства. Но шансы Шеннета…
Он отмеряет между пальцами микроскопическое расстояние.
– Самое смешное, что после того, как вызов брошен и принят, противники не очень-то могут отказаться. Величайший позор. После такого ни в одном приличном доме тебя больше не примут. И вот поединок назначен на седьмое число Дикта – девятницу назад, значит. Все предвкушают будущее зрелище и похороны Эвальда Шеннетского… и тут за два дня до дуэли Нокторна разбивает тяжкая болезнь. Да такая, что он закрывается у себя в замке, обрубает все связи с внешним миром и… сейчас вообще непонятно, жив он или нет. Однако похорон не было, так что…
Я фыркаю носом, воздавая должное наивности Йелта-как-его-там-дамского-угодника. Он-то, само собой, полагал, что Хромец выскочит с ним на поединок и за милую душу даст зарубить себя.
Конфетка тем временем восхищённо прищелкивает языком и бормочет под нос:
– Двух ворон одной стрелой. А местный хозяин отменный стрелок!
Тут уже доходит и до Рыцаря Морковки:
– То есть, ты считаешь, что он пытался не просто избавиться от этого поединка, но еще и от жены – вот таким вот способом?
Нойя мило усмехается и прижимает пальчик к губам, напоминая – у кого мы в доме. Его Пресветлость замолкает, но пыхтит крайне выразительно.
– Так, – Грызи возвращается из раздумий. – Тут есть, над чем поразмыслить. Как, говорите, называется поместье Нокторнов?
ГРИЗЕЛЬДА АРДЕЛЛ
По пути к «поплавку» она мурлычет под нос песенку. Та прицепилась, заскочила в мысли – нипочем не отстает. Ярмарочная и дурацкая, с мелодией, под которую притопывать и прихлопывать.
У Джейни муж некрасив и прост –
Хей, Джейни, Джейни, хей!
Косые глаза да малый рост –
Хей, Джейни, Джейни, хей!
Он самый нелепый из всех мужей –
Хей, Джейни, Джейни, хей!
Кого же, скажи нам, ты любишь Джейн?
Хей, Джейни, Джейни, хей!
Аманда, которая шагает рядом, косится удивленно, потом лукаво. Она знает десять тысяч песен нойя, так что, наверное, могла бы выбрать что-то более подходящее. Но Гриз выбрала эту – и теперь не может отвязаться, в память как по заказу просятся слова:
Быть может, бродячего любит певца?
Хей, Джейни, Джейни, хей!
Тот сладкие песни поёт без конца.
Пой, Джейни, Джейни, хей!
Иль, может, торговцу душой отдана?
Хей, Джейни, Джейни, хей!
Ведь лавка шелками да мёдом полна –
Хей, Джейни, Джейни, хей!
Список длинный, может даже – бесконечный. Перебираются и жрецы храмов, и моряки, и разбойники. Список вьется и вьется, скачет каждой рифмованной строчкой и дразнится – потому что Гриз не может вспомнить, чем там заканчивается эта песенка и есть ли в ней ответ.
Почему-то кажется очень важным вспомнить.
– Сладкая моя, не решила ли ты занять место первой певуньи питомника? – не выдерживает Аманда уже в «поплавке».
Но Гриз только машет рукой, показывает – просто прицепилось. И Аманда умолкает, пока перед ними не вырастают ворота, за которыми скукожилось под одеялом из плюща поместье.
У поместья вид обглоданный и уставший, как у должника, который еще совсем недавно прохлаждался на балах – а потом его на части растащили кредиторы. У пожилого привратника с вислыми усами – усталые глаза. Госпожа Нокторн никого не принимает, – говорит он. Господин Нокторн – тоже. Больше ничего не могу сказать.
– Нужно было все же взять с собой Мел, медовая моя, – тревожно шепчет Аманда, на которую привратник бросает хмурые, подозрительные взгляды. – Или кого-нибудь из слуг Касильды – всё же в этой стране…
– Это ничего, –- отвечает Гриз углом рта. – Передайте госпоже Нокторн… нет, лучше господину Нокторну, что мы явились от Касильды Виверент. Доказательство – её печать.
Привратник не удивляется – у него глаза человека, который решительно всему перестал удивляться. Он только спрашивает – как доложить. Потом отсылает кого-то передать сообщение – и так же не удивляется, когда их приказывают немедленно впустить.
В нем будто жизнь иссякла, думает Гриз, упруго шагая по дорожке к поместью. Остановилась, как во всем здесь. Совсем недавно подстригалась трава и выпалывались цветы – но всё уже успело зарасти, и такие модные фигуры из кустов ветками торчат во все стороны. Прислуги не видно.
Родственники Сквора – серые горевестники – перелетают с дерева на дерево, перекликаются зловещими голосами. Откуда-то слышится ржание голодных единорогов, далекое рычание виверния в зверинце – никому нет дела…
Дом – недавно отремонтированный, с прекрасной лепниной, смотрит подслеповато тусклыми от горя окнами. У дома забрали душу. Вынули.