Конунг

Глава шестая Благородный Да Арт и десятник лилльской стражи

Не стал маркграф Лилльский вражду открывать. С утра прислал честь по чести герольда с трубачом. Словно не к трактиру замызганному, а к высокому замку. Тут уж, конечно, Да Арт задираться не стал, ответил с уважением, поблагодарил, пообещал, что непременно. Но не сегодня. И не завтра.

Вот этого Акль понять не мог: неужели Барсуков постоялый двор лучше? Но он уже привык, что помыслы друга постигнуть трудно.

К сестре Акль отправился пешком, так привычнее. Шагал по большому старому пути, потом по петлявому отводку, вспоминая знакомые деревца, взгорки, отмечая взглядом всякую перемену: где дерево, бурей опрокинутое, где, напротив, старый пень, давший молодой побег. День был хороший, теплый, но не жаркий. По небу скользили молочные кудрявые облака. Глупый заяц выметнулся из подлеска в десяти шагах, увидел человека и порскнул назад. Дорога домой. С закрытыми глазами узнал бы. По запаху.

Вот черный валун, под которым в безлунные ночи, как рассказывали, стонет земляной дух. Вот могучий тис, крепко упершийся корнями в сухую землю. Кора сбоку объедена. Олень, должно быть. В коре, в листьях у тиса — яд. Человеку, лошади — смерть. А оленям — хоть бы что.

Да Арт рассказывал: иные племена отравой тисовой стрелы мажут. Чтоб убивали наверняка. А франки из них только копья ладят да луки. Надежное дерево — тис. Ага! Вот и развилка. На ней — крест каменный. Здесь надобно колени преклонить да молитву прочесть. Теперь — налево, и почти дома.

Акль достал флейту и принялся наигрывать на ходу. Что в голову взбредет, душу не вкладывая, а так, чтоб шагалось легче. Как там сестренка? Три года — срок большой.

Еще подумалось: здесь люди лучше живут, чем близ столицы. Здесь почти у каждого — своя земля. Вольная. А там не так. Там меньший господину своему последним кланяется, а кого нищета заест, идет на дорогу с дубинкой и добывает, что удастся. Или добро чужое, или смерть. Впрочем, и здесь воли все меньше. Барсук говорил: маркграф Эберт ближние земли своим воинам раздает, зверя бить запрещает, а на простолюдинов налог новый положил. Сказал — по старинному праву. И грамоту показал Хлодвигову.

Когда Барсук утром про эту грамоту рассказывал, Да Арт посмеялся. Объяснил: земли эти дед Каролуса захватил. В Хлодвиговы времена здесь франками и не пахло.

Дорога пуста. Понятно, время летнее, земля работы требует. Впереди — погорелый дом. Здесь Фолк Головастый жил. С домочадцами. Убили его, а дом сожгли. Кто — неведомо. Когда мужики на дым прибежали, уже и крыша провалилась. Фолка нашли — с прорубленной головой. И мать его старую. А жену и детишек — нет. Сначала думали — в лес успели схорониться. Но ошиблись. Было это во второй год правления Руго. Эберт с войском соседнего сеньора воевал, а Лилльскую марку грабил кто придется. В тот год и отца Акля убили. А потом голод начался. Страшное время. В Лилле кто победней — кору ели, хлеб с землей пекли. Вспоминать не хочется.

Так за мыслями и игрой Акль и не заметил, как пришел. Слева легло ячменное поле, справа пустошь, а впереди — домики и часовня деревянная с красной верхушкой. Дома.

Луи Да Арт тоже покинул постоялый двор пешком. Щит с гербом оставил, накинул на плечи плащ попроще. Сперва — к оружейнику. Благо рядом, через дом.

Да Арт еще вчера заметил, в Лилле не как в иных городах: строго по ремеслам не селились. Тут глиняных дел мастер соседствовал с ювелиром, а седельщик — с кузнецом. Вот разве что кожевники с красильщиками жили наособицу. Вони от их ремесла много, кому такое понравится.

Оружейника посоветовал Барсук. Родича своего. Но мастер оказался неплохой. В этом Да Арт убедился, перебирая кинжалы и навершия копий, выложенные на продажу, пока оружейник снимал мерку с нового меча.

— Великолепная работа, — произнес он, возвращая оружие рыцарю. — Не наша и не испанская. И на греков непохоже. Чей он, ваша милость?

Да Арт пожал плечами.

— Издалека пришел, — уклончиво сказал он. — Взгляни на вот это.

И выложил обломки собственного меча и лезвие франциски.

Оружейник внимательно оглядел оружие.

— Хорош меч, — заметил с уважением. — Мастер ковал. Как же его так?

— Да вот этим, — Луи кивнул на франциску. И угадал по лицу оружейника: — Что, знакомый топорик?

— Еще бы. Моя работа. А с хозяином что?

— Жаловаться не придет, — усмехнулся Да Арт. — А что, знал его?

— Мне платят, я делаю, твоя милость, — буркнул оружейник. — Иль не знаете, для чего такое оружие куется? Ясно, что не дрова рубить. Мне…

— Меч починить сможешь? — оборвал его Да Арт.

— Смогу.

— Меч, новые ножны, а это, — рыцарь показал на франциску, — в оплату пойдет. По рукам?

— По рукам, твоя милость! — обрадовался оружейник. — Щедро!

— Ты уж постарайся, — строго сказал Да Арт. — К ножнам второй ремень сделай, чтоб за спиной можно было носить, длинноват он для пояса. Сумеешь правильно?

— Не сомневайтесь, ваша милость. Ножны внутри деревом проложу, — пообещал мастер. — И этот, сломанный, хорош, а уж такого никогда клинка не видел. Королевский клинок, ваша милость!

— Вот и постарайся, — подбодрил Да Арт. — Когда готово будет?

— Ножны — завтра с утра, а меч — дня через два. Пойдет, ваша милость?

— Я не тороплюсь. Работай.

Верно, он не торопился. За два дня нужного не соберешь. Особенно если вызнавать приходится исподволь.

Скверные времена. Неправильные. При Каролусе Да Арту прятаться не пришлось бы. Приехал бы с почетом, спрашивал по королевскому праву. А уж чтобы мисси королевский пропал…

Руго — иное. Это при нем Эберт волю взял. Того и гляди оторвет марку от Франкского королевства. Да и не один такой Эберт, маркграф Лилльский. Почуяли слабину хищники. Со всех сторон зубами защелкали. Ланги в Риме укрепились, недобитые саксы тоже головы подняли, еще северяне на своих драконах, авры хищные… До Эберта ли Руго Хромому?

За что Бог невзлюбил Каролуса? Почему сыновья его умерли, не достигнув зрелости, а сам он погиб от предательского удара? За что Бог невзлюбил Франкию?