Страница 37 из 41
— Водяной!
— По-моему — это лягушкозуб, — сосредоточенно и монотонно промолвил Борис и добавил: — Такая редкость…
Семиреченский лягушкозуб — редчайшее земноводное и встретить его можно только здесь, в Джунгарии.
Мы потянулись поближе, интересно взглянуть на животное, живущее в ледяной воде, среди суровой и угрюмой природы гор, там, где даже мы — люди, испытывали какую-то смутную тревогу.
— Какое печальное существо, — сказал Борис. — Конечно… амфибия слишком примитивна, чтобы быть печальной. Она плещется в воде, добывает свой корм, жует… и хлопает глазами… И все же — какое печальное существо…
Лягушкозуб, возникший из плеска воды и темноты, лежал на плоском камне и сверкал на наш огонь крошечными искорками глаз.
Потом он ушел в воду. И наши руки потянулись за ним шарили по дну, по песку и гальке, и что-то скользкое коснулось руки и ушло в трещину…
Утром вспомнили лягушкозуба. Подняли несколько камней, под одним был он. Теперь он казался обычней, проще, маленькая головка как бы говорила о примитивном мозге. Он был не очень проворен, а скорее, медлителен. Не мог выносить солнечного света и все время сползал в воду. Уходил от наших рук, от нашего любопытства, от дневного блеска в свой темный, холодный мир.
Он перестал быть загадкой, и все же осталось чувство, будто в ту ночь была сказка, было маленькое блестящее чудо с крошечными искорками глаз.
ОШИБКА
Скопу мы увидели часов в пять вечера, когда весь отряд сидел за ужином на берегу реки. Она летела невысоко, в каких-нибудь десяти метрах от воды. И ничего такого особенного в ней не было, просто летела над водой хищная птица, лениво пошевеливая длинными крыльями.
— Скопа! — сказал кто-то из нас.
— Неужели скопа?
Пролетая над нами, птица поднялась повыше, по-видимому, из предосторожности. У нее была светлая грудь, крючковатый клюв, хорошо были видны глаза, острые, пронзительные, как у всех хищников, время от времени она поворачивала на лету свою маленькую изящную головку.
Скопа миновала наш лагерь, пролетела чуть дальше и вдруг сложила крылья и упала в воду. По глади разбежались и успокоились волны, и скопа все не появлялась.
— Утонула! — раздался возглас.
Прошло не меньше минуты, показавшейся нам очень долгой, прежде чем птица вынырнула. Еще с полминуты она лежала на воде, распластав крылья, вертела головой, оглядывалась кругом. И опять кто-то произнес:
— Расшиблась… Такой удар!
Но она взмахнула крыльями — раз, другой, третий, и тяжело взлетела. В когтях поблескивала рыба. Скопа круто повернула вправо и пропала со своей добычей за высоким тростником, покрывшем противоположный берег реки.
Это была первая встреча с крылатым рыболовом, но, разумеется, о скопе я читал и слышал не однажды. Эта птица хоть и обитает почти по всему земному шару, но везде считается редкой. Я немало путешествовал по Казахстану, Средней Азии, а в этот раз увидел ее впервые. Что скопа ловит рыбу, я, конечно, знал, но как это делается, понял только сейчас. Очень нелегко вот так, с лету, бросаться в воду, а нужно сделать много бросков, чтобы схватить рыбу, которая тоже не стоит на месте. Какой риск для птицы, ведь она может покалечиться при ударе о воду, может в азарте вонзить когти в крупную рыбину, которую ей не поднять в воздух, и тогда — гибель. Уж не потому ли, что жизнь этой птицы полна трудностей и опасностей, мы так редко ее встречаем? Но скопа приспособилась именно к такому способу существования, это то единственное, что она может, чем живет…
Мы и потом видели пролетающую над рекой скопу, но в воду она больше не бросалась. А посмотреть, как она охотиться, очень хотелось.
Проснулся на рассвете… Поеживаясь, натянул холодные, как ледышки, сапоги и вышел. Палатки, влажные от утреннего тумана, провисли, трава согнулась от тяжелых капель. Река Большая Узень, перекрытая глинобитной плотиной, курится, парит, как будто только что прошел большой пароход и дым никак не рассеется… Пробежал легкий ветерок, и тростники на противоположном берегу разом зашевелились, закивали рыжими пушистыми головками. Пересвистываясь, в мокрые тростники падает подвижная стайка усатых синиц. Вблизи берега распускают по воде круги большие поганки-чомги, ныряют за мелкой рыбешкой.
А вот и скопа. Спокойно, уверенно скользит в утреннем свете, вертит головой, посматривает то одним глазом, то другим вниз, словно любуется своим отражением. Ни суеты, ни торопливости в движениях.
…Все ближе, ближе. Вижу белую грудь, светлую «шапочку» на голове. Вот он, бросок! Смелый, неожиданный! Захватывающее зрелище.
Птица врезается в холодную воду. Брызги фейерверком! Фонтаны воды!
Взлетает, отряхивается. В когтях отчаянно трепещет… речной рак!
Мне кажется, скопа ошиблась и теперь только поняла это. Она вдруг забеспокоилась, завилась кругами, встряхивая лапой, поднималась все выше и выше. Но рак держался цепко и от страха сильнее сжимал свои клешни. Скопа забиралась все выше, превратилась в темную точку и растворилась в небе…
Чем закончится эта схватка? Вернее всего, скопа придет в себя, сядет на дерево и, пустив в ход клюв, расправится с неожиданной добычей… А может быть, рак разожмет клешни, упадет в другой водоем и станет родоначальником нового рачьего племени. Ведь и такое бывает…
ПАУТИНКИ
Декабрь на себя не похож. Тепло — дожди и туман. А снег, что выпал раньше, почти весь растаял. По горной дороге, что круто поднимается вверх, грязь и слякоть. Прислушаешься — журчат в тишине крошечные ручейки, тоненькими ниточками сходятся к дороге и по узкой промоине дружно устремляются к речке. Так похоже на весну…
Но посмотришь на хмурое небо, на голые, без живого трепета ветки и становится ясно — временное это тепло, обманчивое и коварное. И птицы это чувствуют — кричат, но не поют. Вон чернозобые дрозды на ветках боярышника громко ссорятся из-за ягод. Дрозды — гости временные, как прилетели, так и улетят с наступлением холода. Дальше за теплом потянутся…
Небо проясняется, голубеет, и вот уже солнце блестит из-за легких облачков. Вдруг вспыхивают длинные паутинки, протянувшиеся от стебля к стеблю, свисающие откуда-то сверху. Теперь уже не весна вспоминается, а погожая осень — бабье лето. Паутинки плывут в воздухе, мерцают, переливаются, догоняют одна другую, то становятся невидимыми, то вновь появляются. Это идет переселение в другие места молодых паучков, они маленькие и легкие — летят, прицепившись к концу паутины. По правилам переселяются паучки в конце лета, осенью или весной, а сейчас зима, и уже морозы были, и снег ложился. Значит, не все успели улететь и вот, пользуясь случайными теплыми днями, распустили свои парашюты и пустились в опасное воздушное путешествие. Куда ветер — туда и летят. Не все долетят благополучно — кого птица склюнет, а кто в воду угодит. Но как же не путешествовать, если такая погода!
Одна паутинка прицепилась к ветке груши, повисает в воздухе крошечный восьмирукий парашютист. Быстро мелькают длинные тонкие лапки — паучок лезет вверх. Вот уж он на ветке, и на серой коре становится совсем незаметным. Сидит, отдыхает и даже не шелохнется. Что же будет делать? Останется здесь или полетит дальше? Паучок, будто сидит и размышляет: «Поживем — увидим…»
НОЧНОЙ КОНЦЕРТ
Дерево как дерево. Обыкновенный карагач с узкими рубчатыми листьями. И стоит посреди города в шумном районе у кинотеатра. Дерево ухоженное, подстриженное; ножницы и пила обрабатывали его крону не раз и придали ей вид большого пушистого шара. Несмотря на то, что давно лег снег и наступили холода, листья почему-то не облетели и висят скрюченные, твердые, будто жестяные. А если налетит ветер, то они сыпятся вперемешку со снегом и льдинками и гремят.
В сумерки на дерево прилетают воробьи устраиваться на ночлег. Пошумят немного из-за лучшего места и постепенно затихают. Пора отдохнуть после дневной суеты…