Страница 11 из 62
Другой собирает и сортирует металлические пробки из-под пива и кока-колы. Третий собирает старые газеты. Четвертый продает самодельные рамочки из бамбука. Пятый — джутовые сумки. Шестой — самодельных куколок из соломы. Седьмой… Восьмой… Девятый…
Суету стократно усугубляют вездесущие мальчишки, шныряющие под ногами, кто просто так, в поисках бакшиша, кто с деловыми целями — с грудами штанов, носовых платков, сумок. Шум, крики, из лавки торгующей музыкальными кассетами, несется оглушающая мелодия последнего киношлягера в исполнении несравненной Латы Мангешкар.
Возле стены разложил на клеенке кучу толстых, потрепанных, внушающих уважение именно стариной и потрепанностью книг гадальщик. За небольшую плату он расскажет вам о прошлом, настоящем и будущем. Он полон достоинства и красив со своей серебристой бородой и спокойным, мудрым взглядом.
Много здесь интересного, смешного, грустного, а то и просто страшного. На одном из перекрестков среди мешанины машин, автобусов и рикш мелькает какое-то черное тело, которое сначала принимаешь за заблудившуюся собаку. Это печальная достопримечательность Чоуринги — «человек-собака», несчастный, чей позвоночник искорежен страшной болезнью, ноги скрючены и высохли. Он может бегать только на четвереньках. У него хорошее, доброе лицо, большие глаза, белоснежные зубы оскалены в застывшей улыбке. Монетки, брошенные из окон машин, он иногда берет зубами[4].
Стоит образоваться транспортной пробке, как к машинам со всех сторон кидаются люди. Одни судорожно протирают тряпкой стекла и двери, другие просто показывают на рот — «есть хочу», прокаженные (это самое неприятное) тычут в стекла свои беспалые култышки, а если ничего не получат — уже из мстительности возят ими по ручкам дверей. Они, говорят, уже не заразны, иначе бы их не выпустили из больницы, но все равно страшно.
А у стены Индийского музея лежит человек. Плашмя, на животе. Голова его зарыта глубоко в песок. Рядом сидит изможденная женщина, его подруга, собирает скудные монетки, брошенные прохожими. Так проходит минут 10–20. Потом она откопает его, он полежит некоторое время без сознания, приходя в себя, посидит, жадно глотая горячий, бензиновый воздух, и вновь пустится в путешествие «за черту неведомого».
12 мая. Позвонили из генконсульства: экипаж судна «Молодогвардейск», пришедшего из Одессы, просит прочесть лекцию об Индии. По Калькутте у меня слайдов пока нет, есть только Дели. Проговорился, что есть Кхаджурахо, экипаж воодушевился, по замполит уперся. В конце концов согласился, но «чтоб без секса». Показал и рассказал все, что знал, восторг был полный, замполит аплодировал первый. «Гонорар» за лекцию я получил как герой старого фильма «Депутат Балтики» профессор Полежаев: испеченный в собственной судовой пекарне огромный круглый каравай ржаного хлеба, еще теплого, с головокружительным запахом, Это был вправду царский подарок. Ели его как торт. Самая действенная угроза Машке в эти дни была: «Не будешь есть кашу, не получишь черного хлеба».
18 мая. Самый главный рынок Калькутты, — это, конечно, Нью-Маркет (Новый рынок). Не побывать на нем просто невозможно.
Фасад его, выходящий на Линдсей-стрит, декорирован красным кирпичом в псевдоготическом стиле, есть даже островерхая башня с часами. Историческое название рынка — «Стюарт Хогг Маркет» — в честь местного судьи, сэра Стюарта Хогга, чьими стараниями он был построен в 1874 году за смешную по меркам сегодняшнего дня сумму — 650 тысяч рупий. В 1909 году рынок был расширен и стал «Новым».
Он представляет собой крытый лабиринт, я бы сказал даже, миниатюрный город со своими улицами и переулками, только вместо домов здесь лавки и магазины. Их более двух тысяч. Иногда улицы расходятся веером от круглых, красивых, ярко освещенных площадей, иногда образуют широкие проспекты. Как во всяком городе, здесь есть и подозрительные окраины, тупики, задворки, куда соваться не следует. В книге-альбоме Десмонда Хейга, журналиста и художника, тонкого знатока старой Калькутты, я прочел, что ночами по рынку и теперь еще бродит привидение старого Стюарта Хогга. Все правильно: как всякое порядочное готическое строение английского происхождения, рынок просто обязан был обзавестись собственным привидением. Эта полузабытая легенда хорошо передает аромат старой, викторианской Калькутты…
В центре рынка — яркое люминесцентное освещение, витрины, забитые дорогими товарами, золотом, драгоценностями; в дальних углах — керосиновый фонарь или свечка, тряпье на дощатом прилавке. Территория поделена на секторы. Тесно прижавшись друг к другу, лавки образуют улицы ювелиров, золотых и серебряных дел мастеров, продавцов кожаных изделий, ковров, косметики и благовоний, китайского фарфора, тканей, поделок из слоновой кости, ценных пород дерева, детских товаров, а также чая, кофе, табака, книг, кукол, сувениров и бог знает чего еще. Отдельный сектор отведен продовольствию — овощам, фруктам, мясу, живой птице, рыбе. Отдельно — цветы. Товары всякие — местные, привозные.
Особо надо сказать о марках. В Дели они предназначаются для продажи непритязательным туристам и обращение с ними просто варварское: их наглухо «присобачивают» клеем к картонке, а сверху затягивают слюдой. Это — даром затраченные деньги, ибо марки безвозвратно испорчены. Даже мне, дилетанту, до слез обидно глядеть на эту дикость. Бессмысленно спрашивать у приказчиков о чем-либо, даже элементарных филателистических познаний у них нет. Я не сомневаюсь, что есть в Дели настоящие филателисты, но где-то далеко от магазинов и рынков.
Другое дело здесь, в Калькутте. В одном из секторов, между детскими игрушками и книгами, сидят несколько морщинистых дедов в теплых жилетах и пледах. Перед ними — небольшие чемоданчики, а в них — сокровища филателии всех стран, всех эпох. Если чего-то нет, закажите — через неделю будет. Особенно полны наборы Британской Индии, ее бесчисленных карликовых княжеств, каждое из которых выпускало собственные марки, впрочем разнившиеся только надписями, так как основным изображением был всегда портрет королевы Англии. Есть подборки марок нашей страны, царских и советских, по очень разрозненных — тех, что удалось набрать у советских моряков и туристов. Много огромных, очень ярких и красивых лжемарок (т- е. не признанных Международным филателистическим союзом) арабских эмиратов с репродукциями произведений искусства, главным образом обнаженной натуры.
Наверное, только здесь можно собрать полную коллекцию марок крохотного гималайского королевства Бутан (они составляют важную статью его экспорта). Особенно красивы круглые, тисненные золотом по фольге марки с изображением монарха. Есть и такой курьез, как «звучащая марка» — крохотная пластинка с записью государственного гимна заоблачного королевства.
Одному марочнику я задал вопрос «на засыпку» — в Дели на него никто мне не мог ответить: можно ли достать марки «Азад Хинд» — редчайшую серию, выпущенную Индийской национальной армией Субхас Чандра Боса в Бирме в 1943–1944 годах? (Об этом интереснейшем и необычном политическом деятеле, которого мы почти не знаем, я давно собираю материалы, ведь с Калькуттой связана значительная часть его жизни.) Не моргнув глазом, марочник достал кляссер и показал мне подборку небольших, невзрачных марок. Но стоили они столько, что я честно признался: купить их не могу. Без всяких эмоций он убрал кляссер и попросил захаживать еще.
И в заключение о кули, толпящихся у входа. Они всех возрастов — от 10 до 50 лет. Становится не по себе, когда седой, изможденный мужчина умоляюще просит тебя: «Бабу, найми меня, я — хороший бой!» Со своей плетеной корзинкой кули будет за 2–3 рупии ходить с вами столько, сколько вам надо, — таково правило. Он же проведет вас к магазинам. Единственное неудобство — каждый из них «завязан» на определенных хозяев и норовит вести именно к ним, упорно «не замечая» других магазинов. Впрочем, если вы заупрямитесь, он покорится.
Удивительна их способность подхватывать у туристов словечки и выражения на разных языках. Они пользуются своим словесным багажом так умело, что иногда кажется, будто они все языки на свете знают. В нынешний сезон в русском лексиконе зазывал особенно активно употребляются заимствованные, по-видимому, у наших специалистов из Бокаро, перлы: «Отвали, моя черешня!», «Бери, дура, дешево!» А один паршивец, увязавшийся за мной, пустил вслед с совершенно русской интонацией: «Самому жрать нечего?»