Страница 10 из 62
«Город красив: ряды дворцов, разделенных большими лужайками, которые обнесены чугунными решетками или каменными перилами. Деревьев мало: они мешали бы свободному движению воздуха. Губернаторский дворец похож на Зимний дворец в С.-Петербурге, но, разумеется, вчетверо меньше. Остальные здания выстроены в итальянском вкусе, с колончатыми галереями и террасами. Чистота царствует всюду».
А чуть ниже А. Салтыков приводит довольно пикантную деталь, говорящую о том, что джунгли не так легко отступали перед натиском цивилизации: «Шакалы воют всю ночь на улицах Калькутты: это немножко странно. Я слушаю их из моей гостиницы, которая находится в самом аристократическом квартале, бок о бок с губернаторским дворцом, с другими великолепными зданиями и магазинами мод».
В 1859 году Чоуринги была, единственная в городе, освещена газовыми фонарями на манер европейских столиц.
В музее Виктория-мемориал экспонируются гравюры Дэниелов с видами старой Калькутты и, конечно, Чоуринги. Очень интересно разглядывать детали. Широкая, просторная улица, тщательно подметенная. Катят шикарные кареты, полуголые носильщики несут паланкины. Вдали видны здания европейской классической архитектуры, подстриженный английский парк. Гуляют, как где-нибудь в Лондоне, денди с тросточками и бравые британские офицеры в мундирах и рейтузах в обтяжку. Если вспомнить, что обмундирование королевской армии делалось из чистейшей шерсти, то возникает вопрос: что эти люди чувствовали в адской парилке Калькутты?
Какова же она сегодня, переименованная в Джавахарлал Неру-роуд, но повсюду упорно именуемая своим старым именем, Чоуринги?
Уже не один вечер мы с Виктором «прочесываем» ее квадрат за квадратом, пока только ту ее часть, что идет на север, до пересечения с Ленин-сарани. До самой Парк-стрит ничего интересного нет — банк, стеклянный брус штаб-квартиры компании Бирлы, небольшой ресторанчик. Впрочем, есть старинный особняк, из воспетых Дэниелами, но в грустном состоянии. По улице ходит трамвай, чем жители города очень гордятся, ибо он — единственный в Индии. Я на нем ни разу не ездил, но то, что я вижу, абсолютно схоже с московскими нравами в часы пик.
А вот другой стороны у улицы нет. За трамвайной линией раскинулся Майдан. Сегодня он представляет собой поросшее травой поле, очень неровное, в ухабах, размерами приблизительно километра два на три. В центре — дубовая роща. Говорят, что рано утром, часа в 4, когда окрестности еще окутаны туманом, здесь собираются местные йоги, т. е. богатые люди, имеющие время и средства (но не святые, о которых мы слышим и читаем столько былей и небылей, те живут далеко в горах, в своих ашрамах и пещерах). Для дыхательных упражнений нужен чистый воздух, а здесь он считается самым чистым в городе, недаром Майдан называют «легкими Калькутты». После захода солнца сюда приходят тысячи люден — просто подышать, отдохнуть после душного дня.
Много интересного на Майдане и в его окрестностях: Виктория-мемориал, небольшой планетарий, подаренный городу миллионером Бирлой, собор св. Павла, музей игрушек, музей изящных искусств — все это ждет своего часа. Дальше, на западной оконечности, почти у реки — большой ипподром. На перекрещении Чоуринги и Ленин-сарани стоит уже упоминавшийся памятник В. И. Ленину. А сравнительно недалеко от него, посреди пустого пространства, ограниченного тремя прудами, высится странное сооружение — белоснежная свеча большого минарета. Это так называемый Охтерлони-моньюмент, построенный в честь победы, одержанной генералом Дэвидом Охтерлони в войне с Непалом в 1814–1816 годах. Сын шотландца, эмигрировавшего в американские колонии еще до американской революции, 19-летний Дэвид прибыл в Бенгалию в 1777 году как кадет войск Ост-Индской компании и остальные полсотни лет, отпущенных ему судьбой, прожил в Индии. Странная форма памятника объясняется тем, что генерал всячески подчеркивал свое расположение к мусульманам, которое простерлось до того, что он завел себе на мусульманский лад… 13 жен! Колонка местной хроники одной из газет того времени сообщала: «Жены генерала Охтерлони совершили вчера поездку на слонах по берегу Хугли». Минарет стоит на высоком кубическом постаменте, привезенном почему-то из Египта, и увенчан куполом-павильончиком, доставленным из Сирии. Внутри — винтовая лестница в две с половиной сотни ступеней. Подняться по ней можно лишь по специальному разрешению комиссариата полиции. В мусульманские праздники минарет окружают тысячи мусульман в каракулевых шапочках и новеньких жилетках, обнимаются и подносят друг другу незамысловатые подарки и сладости. И памятник для них — не Охтерлони-моньюмент, а Шахид-минар, место молитвы.
Но самый интересный участок, по-моему, это сторона улицы от Парк-стрит до угла Ленин-сарани. Здесь находится Индийский музей, а также масса магазинов — книжных, грампластинок, сувениров, отели, кинотеатры и др. На последних ста метрах от кинотеатра «Метро» до перекрестка в любое время дня и ночи толчется толпа немыслимой плотности, сравнимая разве что с памятным нашему поколению рынком послевоенных лет в Перово под Москвой. Толпа эта захлестывает и массу узких, темных переулков, примыкающих к кварталу.
Моя мечта — постоять спокойно и часок-другой просто поглазеть. Но тщетно: ни разу еще в Индии мне не удалось осуществить ее.
Предположим, выпало мне свободных полчаса, поехал сопровождать группу женщин в скитаниях по магазинам («шоппинг») и, пока они занимаются своими делами, стою снаружи на улице.
Немедленно подходит добрый молодец и начинает демонстрировать лоток со всякой дребеденью — зажигалками, авторучками, расческами, презервативами, брелками. Машу перед собой растопыренной пятерней — интернациональный жест «не надо, уходи». Ухмыляясь, он отходит, освобождает место другому, со снедью — орешками, шоколадками, печеньем. Спровадил его, подходят еще двое. Одни сует визитку, уговаривая посетить его «шоп», другой предлагает гипсовые изображения всяческой нечисти, очень натуральные, — тараканов, пауков, тарантулов. Привлеченные, подходят еще трое, скалят зубы, впрочем вполне благожелательно, и начинается «светский» разговор: чего желает сааб, откуда он? Из России?! А правда, что в Сибири от морозов птицы падают с неба? А правда, что у вас дети с четырех лет пьют водку? Кстати, не хочет ли сааб продать бутылку водки? Или шампанского? А часы чьего производства? Советские? Не продаются? Или фотоаппарат, можно получить за него неплохую сумму. Ну не сейчас, так позже. А долларов у сааба нет?..
И явление последнее — из-за спин их выползает нищенка в рубище из мешка, с ребенком-скелетиком на руках. Она ничего не говорит, просто стоит и смотрит. Судорожно сунув ей рупию, ныряю в магазин.
Кстати, о местных нищих. Грешно, конечно, сердиться на этих несчастных, и горя здесь бездна, но даже неполный месяц в Калькутте научил меня различать среди них членов корпорации, поделившей город на «зоны влияния».
…Бреду по Чоуринги. Откуда-то появляется тень, едва прикрытая куском джута, — нищий. Он тащится сзади, что-то приговаривая, слышно только «бабу, бабу…» Даю ему монетку, он прикладывает ее ко лбу в знак благодарности, но не отстает. Так идем странной парой квартал, другой, и вдруг я чувствую, что за спиной никого пет. Оглядываюсь: мой «спутник» удаляется прочь. Зато от степы ближайшего дома уже спешит другой: это его территория, эстафета передана. Все начинается сначала.
Целый день кипит на Чоуринги многообразная, судорожная жизнь. И все здесь подчинено одной-единственной цели: всеми правдами и неправдами выручить, выклянчить, выкрасть, вырвать, зубами и когтями одну-две рупии, тот минимум, на который можно купить себе лепешку и блюдце жгучей овощной приправы «карри».
Ко мне подходит человек и предлагает купить за 90 рупий чудо-авторучку из Китая с золотым пером и платиновым наконечником. Отказываюсь. Он не отстает, идет следом, постепенно снижая цену до 50, 25, 10 рупий. Наконец, называет «последнюю» цепу — 5 рупий. Нечего и говорить, что «чудо-ручка из Китая» сработана из старых деталей здесь же, на тротуаре. Как не вспомнить реплику Остапа Бендера о контрабанде с Малой Арнаутской!