По старой дружбе

Она указывает на мою щеку и наклоняется ближе ко мне.

— Ресница, — шепчет она и дотрагивается пальцами до моего лица.

Мои ладони мгновенно потеют, а сердце начинает стучать, как бешеное. Ее губы так близко, что я чувствую ее теплое дыхание.

— ДА ТЫ ПРИКАЛЫВАЕШЬСЯ!

Он громкого вопля мы с Владой сталкиваемся лбами и подскакиваем на ноги. Перед нами стоит Венерина и с ненавистью пронзает меня взглядом.

— Ты издеваешься, да? Прикалываешься?! Решил перецеловаться со всеми моими знакомыми?! Я, Элька, эта белобрысая дура, кто следующий, а? Может, Макс?!

— Спокойно, — мямлю я, сам не знаю, зачем. Возможно, это я говорю самому себе.

— Ну, с меня хватит!

Венерина со скоростью метеора проносится мимо нас, и газеты, постеленные Владой, разлетаются в стороны.

Перехватываю Венерину у самой квартиры и хватаю ее за руки.

— Лен, не надо!

Не помню, когда последний раз называл ее по имени. Она испепеляет меня взглядом и молчит. Ее ноздри раздуваются.

— Не надо, — повторяю я. — Ты сделаешь только хуже.

— Хуже? — она зловеще смеется, освобождает руки и залетает в квартиру, не закрыв дверь.

Я следую за ней в гостевую спальню прямо в обуви. Венерина остервенело запихивает в чемодан женские вещи, и я замечаю в ее руках белый свитер, который был на Владе, когда мы впервые встретились. Вообще-то я был уверен, что Венерина побежит к отцу и устроит очередной скандал, но, похоже, она решила действовать самостоятельно.

— Да смирись ты уже! Она — твоя сестра, хочешь ты того или нет. Оставь ее вещи в покое. Успокойся. Хоть раз. Давай поговорим.

— Убирайся, — шипит она в мою сторону и пытается закрыть пузатый чемодан,

У нее выходит застегнуть «молнию» только наполовину, но Венерину это не смущает. Она катит чемодан к выходу, гордо расправив плечи. Я нехотя плетусь за ней. Никогда не смогу ее понять. Разговорам она предпочитает действия. Причем глупые, наитупейшие!

Интересно, что ее родители еще не заметили происходящего. А может, не хотят замечать.

Чемодан застревает на пороге, и Венерина наваливается на него всем телом.

— Я с ней не целовался. Мы просто разговаривали.

— Ну да.

Ей удается выпихнуть чемодан из квартиры, при этом она чуть не падает прямо на него.

— Черт возьми, Лен! Завязывай ты с этим дерьмом! Ты ничего этим не добьешься. Только поссоришься с отцом.

Она застывает на лестничной клетке, сжимая раздвижную ручку чемодана. Краем глаза я замечаю Владу, так и стоящую все это время на ступенях с растерянным видом. Венерина поворачивает ко мне голову и тихо спрашивает, хотя ее голос звенит от напряжения:

— Краснов, какого хрена ты лезешь в мою жизнь? Почему ты просто не оставишь меня в покое?

— Потому что мне не всё равно.

Она моргает, и я с ужасом слежу за тем, как по ее щекам струятся слезы. При этом на ее лице не дрожит не единый мускул.

— Я не подсылала к тебе Элю. Она это сделала по собственной воле. Я узнала об этом только сегодня.

Нет.

— Давай просто…

Этого не может быть.

— …возьмем этот чемодан…

Я не дам запудрить себе мозги.

— …и вернем его в дом.

Черт! Мне ни разу не пришло в голову, что подруга Венериной могла просто солгать. Ни разу! Это объясняет миллионы звонков, смсок и то письмо от Лены, которое я до сих пор не прочитал. Эльвира внушила мне, что Венерина меня жалеет, и я принял это, как данность. Я недооценивал Лену. Я не дал ей шанса объясниться.

Венерина согласно качает головой и не отрывает от меня несчастных глаз, в которых я замечаю смирение и непривычную слабость. Она пытается развернуть чемодан, чтобы завезти его обратно в дом, но одно колесико повисает в воздухе над первой ступенькой. Лене не хватает сил, чтобы удержать его, и он летит вниз по пролету. К счастью, Влада, стоящая на лестнице, с воплем успевает отпрыгнуть в сторону. Во время падения, чемодан открывается, и большая часть вещей сестры Венериной вываливается прямо на грязные ступени. Влада, глядя на это, прижимает руки к щекам и что-то кричит. Чемодан с грохотом врезается в стену, и наконец наступает тишина.

Я слышу шаги за спиной и оборачиваюсь. Конечно, этот шум дядя Володя услышал. Он хмуро оглядывает лестницу и прикрывает глаза.

— Пап…

Резким жестом он приказывает Лене замолчать.

— Не желаю даже смотреть на тебя. Вот, как мы поступим. Если ты выкинешь еще хоть один номер, я без малейших угрызений совести отправлю тебя в пансион. Место я придержал, и, как вижу, не зря. Один маленький проступок — и ты отправишься туда, где тебя научат уважать других. Если с этим не справляемся мы с матерью, я найду того, кто справится.

— Вы все неправильно поняли… — встреваю я, но дядя Володя переводит на меня взгляд, и я понимаю, что мне лучше заткнуться.

— Извини, Даниил, но ты должен уйти. Это семейное дело.

Прежде чем последовать его совету, я останавливаю взгляд на Венериной. Я хочу, чтобы и она посмотрела мне в глаза. Я хочу, чтобы она поняла, что я помогу ей, поддержу ее, подставлю ей свое плечо. Но она на меня не смотрит. Все ее внимание приковано к отцу. Она выглядит так, как будто только что получила пощечину. В каком-то смысле это и произошло. И я знаю, что ее отец выполнит свое обещание, и на этот раз никто не сможет его отговорить.

Я прохожу мимо Влады, которая со страдальческим видом рассматривает свои разбросанные шмотки, и снова появляется это чувство. Она меняется. На какую-то долю секунды мне показалось, что прежде, чем принять страдальческий вид, ее ангельское лицо исказила усмешка.

Глава 22. Венера

Макс не разговаривает со мной две недели. Так же, как и Леша. Мое публичное обвинение их в том, что они испортили мне жизнь, не могло не повлиять на наши отношения. Знаю, что я была не права и наговорила все это из-за злости на Эльку, но я даже не пытаюсь вернуть их доверие. Сейчас для меня лучше просто уйти в тень.

Я хожу в школу, провожу перемены в женском туалете, читая книги, возвращаюсь домой в одиночестве. С Милашкой стараюсь даже не пересекаться, но, если такое и происходит, предпочитаю ее игнорировать. Она делает то же самое, и вроде бы папу устраивает такое положение дел. Он ходит с ней по магазинам, показывает город, готовит ужины на кухне. Смотреть на это тяжело, но у меня не остается другого выбора. По крайне мере, папа больше не заставляет нас изображать дружное семейство.

Иногда мне кажется, что тот дурацкий церковный пансион — возможно, не такой уж и плохой вариант для меня.

Мама продолжает сидеть у себя в комнате. Думаю, в какой-то мере мы с ней пережидаем бурю: покорились судьбе и ждем, что перемены в нашей семье рассосутся сами собой.

Разумеется, этого не происходит. В один из бесконечных одинаковых дней мама все же выбирается из своего укрытия и застает Милашку с папой на кухне. Не знаю, что они не поделили, но их крики, наверно, слушает весь подъезд.

Вздохнув, захлопываю книгу, поднимаюсь с постели и решаю немного прогуляться, лишь бы отвлечься от всего этого. В последнее время я столько раз подавляла гнев, что уже попросту привыкла к ощущению равнодушия. Мне даже не приходится прикладывать усилий.

В коридоре сталкиваюсь с мамой, которая, не замечая меня, несется в свою комнату.

— Когда это всё закончится? — бормочет она и захлопывает дверь своей комнаты.

Я пожимаю плечами и тихонько иду в прихожую.

Студеный ветер щиплет за щеки, и я поднимаю воротник пальто. Уже стемнело, и по очереди загораются фонари. До детской площадки дохожу быстрым шагом и вдруг застываю в ступоре. На скамейке сидит Элька, уткнувшись в горящий экран телефона. Когда-то давно я застала ее здесь вместе с Красновым. Не самое лучшее начало дружбы, но что поделать?..

Первый порыв — немедленно развернуться и уйти. Я все еще ненавижу ее за манипуляции за моей спиной, но что-то меня держит. Я вспоминаю тот день, когда увидела их с Красновым, сидящими на этой самой скамейке. У Эльки тогда был действительно счастливый вид. Теперь я знаю, что это был ее первый день в этом городе и в квартире нового отчима. Ей было одиноко и грустно. Но читающий вслух голубоглазый мальчик вселил в нее надежду, что на этот раз все может сложиться не так уж и плохо.