Фарфор

Но теперь, говорю, от этого чувства не отделаться, и воображение отправляет меня в любую из фотографий, и я помещаюсь, и бабушка смотрит на меня, не разгадав: кто я? Наши с бабушкой забавы (собирать лопухи для колена, смотреть телевизор, сидеть на лавочке долгим тёплым вечером, идти со старушками по зимней дороге в лесу) совсем не подходят красивой молодой девушке в парке, хоть я и мог бы рассказать ей, что последний раз она сделает химическую завивку в девяносто первом году, а потом перестанет, и только иногда накрутит бигуди к празднику, а вообще будет у неё две заколки — деревянная и железная. Всё это не подходит молодой бабушке, как вдруг и перестаёт подходить слово «бабушка». Но тогда какое — Галина? Галка? девушка?

Фотографии важных (раз бабушка сохранила и выделила отдельные страницы альбома) незнакомцев. Три девушки на скудном ранневесеннем фоне, плотные пальто с несправедливо глубоким холодным вырезом на груди, кондитерские почти береты, держатся чудом. Пикник, три никого не напоминающих профиля, одна передающая тарелку рука, спины, панамки, кто-то лежит в купальнике, застёжки бюстгальтера напряжены, на обороте указан год — 1962, день можно выбирать любой летний, ну отрежем конец августа, задождило. Два мальчика отличаются длиной брюк и чёлок, из чёрных свитеров ласточками вытянуты белые воротники. Примерно годовалая девочка с куклой. Позади иногда встречается: «На долгую память». Но от кого — только бабушка могла расшифровать этих людей. На долгую и добрую память любимому другу Гали К. от Кати Ткаченко пос. Будёновка 18/X — 1942 года. Воскресенье (снова) на этот раз взрывается войной. Кем была Катя? Робкие губки, два рогалика волос, но немцы, фотография кажется последней. Я помню эту подпись, наверняка спрашивал у бабушки про Катю Ткаченко, но что она мне отвечала? Долгая и добрая память закончилась, остались только вопросы: кто это? когда носили такие береты, такие причёски? Брови, носы, волосы.

Настоящая бабушка возвращается (как из долгой поездки) в конце семидесятых: на городской площади коллективом женщин, на обороте карандашом написаны цифры 8, 12, которые сообщают что-то мелко-организационное, скучно разгадывать. Дом отдыха «Машиностроитель», бабушка с седым крепким мужчиной, а ещё с волком и зайцем из «Ну погоди!». Бабушка с моим братом на берегу Азовского моря в год моего рождения: они сидят на камне, а море за тридцать пять лет как будто ослабило хватку и отступило, показав всю тяжесть нового бабушкиного тела, неудобно и невыгодно присевшего: широкие ноги, дрожжевой живот (раздельный купальник), груз груди, и через лифчик можно увидеть даже бабушкин сосок, от этого неловко, но это неизменно происходит, если присматриваешься — большой сосок левой (правой) бабушкиной груди. Бабушка с братом Ильёй у какой-то песочницы, позади раскрыл все двери старый «москвич», Илья широко, урологически расставил ноги — эти фотографии я помню ещё в листе клетчатой бумаги, когда бабушка привезла их из Новоазовска. Неожиданно цветной снимок: остатки братьев и сестёр, Галя, Муся, Илья, на бабушке красная блузка под сарафаном, рука прячется за Мусей и предполагает объятие, Муся в сером костюме, Мусин декоративный, для красоты, но всё-таки медицинский жест (четыре пальца приложены к месту на руке, где вены, анализы, капельница), партийное лицо Ильи, уже получившего родительский дом, галстук, плотный мясистый воротничок рубахи. Эта фотография содержит секрет, известный мне с детства: на бабушке блузка тёти Муси. У бабушки была белая, но белая не годилась, потому что фотограф запретил надевать белое, и тогда Муся дала бабушке свою, красную. И мне хочется напомнить всякому: блузка не бабушкина, а Мусина! Мне страшно, что это забудут, что блузку напрасно припишут бабушке, а ведь это не её.