Страница 100 из 108
Я лёг в кровать. Над головой у меня полки, нагруженные тем, чем никогда не пользуются: упаковочная бумага, очень красивая, напоминающая подарок, завёрнутый в неё, давно уже жалко выкинуть, пыльные остатки (со времён моей начальной школы) гофрированной бумаги, бумаге тридцать лет, два разнополых цвета — голубой и розовый, лампочки-колобки на пружине: нажмёшь — и они, как дурачки, отскакивают, раскачивают свет, глупо смотрят чёрными глазами, коробки из-под конфет, в которых хранятся избранные дни календаря, которые я всё хочу пересмотреть и разгадать логику: почему выжили эти? Там же, на полках, новосёлы — фарфоровые фигурки (ангелы, деды-морозы, поросята), их достали из пупырчатой плёнки всего пару раз и насладились — какие красивые! В этом году родственники из Кирова собрались на машине в Рыбинск и попросились к маме переночевать, всего одну ночь, чтобы поспать и поехать дальше. Мама, конечно, согласилась, но заохала и стала разбирать спальню. Ведь положить, в сущности, негде, даже пол заставлен. На кресле гора вещей переросла маму, как ребёнок. В шкафу — девяносто восьмой год, тогда ещё что-то помещалось, на дверцах шкафа висит одежда, которую мама носит. Две швейные машинки погребены под спасёнными вещами бабушек: вот костюм бабушки Саши с её шестидесятилетия. На полу книги, на столе книги, и не только Тургенев, но история СССР, романы серии «Шарм» (с женщины сваливается лиф платья, хотя она не хотела бы этого, рядом мужчина с голым благородным торсом, по периметру цветы). Мама долго перекладывала вещи с места на место, кое-что увезла на тележке в сад, но всё равно оставалось много. В шкафу пересидели наши с братом детские маечки, трусики, с такими именно суффиксами, мама всё думала, кому бы их передать, но не придумала и отвезла в приют для животных, чтобы там их подстелили под кошечку или собачку. Халаты с маминой работы, бесконечные ночные рубашки, старые простыни, ещё бабушкины — бескрайнее поле ситца отнесла мама в больницу, пусть одинокую старуху переоденут, пусть постелют новое бельё, если описается. Мама засунула руку поглубже, преодолев скопление бюстгальтеров, и как только коснулась пальцами, тут же догадалась и не поверила: неужели? Мама на много лет потеряла свои драгоценности. Сложила в лакированную шкатулку (на крышке — сказки Пушкина) золотой перстень с сиреневым камнем, золотые же серёжки, выделившие капельки александрита, серебряные серёжки, кулончик, колечко с финифтью — всё это потеряла. И жалела много лет, ведь сама-то она покупала только серебро, а золото — подарено бабушкой Сашей, с детства примеряла. Мама считала, что драгоценности украли, кто-то приходил в дом («Мужики твои!» — говорила мама, припоминая, что в девяносто пятом мы с ней уехали в Киров, а отец остался и праздновал день рождения дома). И вот теперь шкатулка, которую мама сама там и спрятала и которая с каждой новой вещью отступала всё глубже в шкаф, нашлась. Нашлись и старые шахматы, вязальные спицы, печатная машинка. Когда я лёг в кровать, я вдруг увидел под шкафом что-то новое: на коробке с обувью лежали две тоненькие, явно кондитерские коробочки, перевязанные бинтом. Наверное, их мама тоже отыскала во время разбора квартиры.
Я достал коробки и сразу же узнал одну. На крышке — рисунок, притворяющийся фотографией: зефир (имитирующие пышные белые буквы) в шоколаде (коричневой прописью), на тарелочке выложен цветок из шести штук, покрытых чутким, недавно застывшим шоколадом. Эта коробка хранилась у бабушки на шкафу, там были, кажется, письма и открытки. Я часто открывал её и нюхал, мне хотелось почувствовать запах шоколада, но пахло бумагой, полиграфической краской. Я жадно развязал бинтик. Сверху лежал, как и всегда, рисунок, который Денис нарисовал бабушке: сгрудившиеся, фломастерные буквы говорят (до сих пор): «Бабушке от Дениса. В день рождения. 1982 год, 21 декабря» Дата вспомнилась, как номер телефона, по которому не звонил последние двадцать лет, а раньше звонил часто. На рисунке сине-красно-зелёные цветы (жёлтый засох и не писал?). Денису в восемьдесят втором году было семь лет. Получается, восемнадцать лет оставалось до смерти, тридцать шесть лет до сегодня. Под рисунком оказались открытки, которые бабушка получала от Муси, праздники скапливались к зиме: красный флаг, звёзды — 7-е ноября; не делятся пополам (невольно подсчитываешь) розы, тюльпаны, ромашки — С Днём Рождения; два снегиря на снежной ветке, часы, приближающиеся к полуночи — С Новым годом (а после девяносто первого и — З Новим роком і Рождеством, Рождество нависало над советской ёлочной веточкой, шишечкой и начатой огнём свечкой); потом жёлтеньким над мимозами — С 8-м Марта; на синей ленте над цыплёнком и верующими крашеными яйцами — С Праздником (первое время прямо не писали, будто не верили, что можно, но мы про себя добавляли: Пасхи); трудящийся голубь с красной лентой в клюве — С 1 Мая; и тут же, хоть от почтового ящика не отходи, гвоздики, танк — С 9 Мая. Я стал читать одну за одной, но оказалось скучно. Не своим голосом как будто Муся писала: