Страница 5 из 10
Ближайшие села у Пучково Маргенау , где был наш сельсовет, МТС,7-ми летняя школа, куда мы ходили пешком за 5 км с 5 по 7 класс, совхоз Боевой 4 км от Пучково, где я учился в 8 классе, колхоз им. Энгельса. в 3 км от Пучково. Во всех этих селах жили переселенцы-немцы, с Украины, но больше всего их было в Пучково. Где кроме нашей была еще одна русская семья приемщицы молокоприемного пункта Мордасовой с сыном моим сверстником, который курил с 3го класса и приносил на обед в 5 класс бутерброд из белого каравая с маслом и посыпанный сахаром, когда мы жевали картошку варенную, в лучшем случае кусок испеченной дома лепешки. В колхозе Чкалова отнимали у колхозников в 1948-1949 г.г. как и везде по максимуму, а в столице Азербайджана-Баку в это время после отмены карточек появилось изобилие хлеба, как рассказывала Света моя жена. Но, боже мой, в 4х км от Пучково за ж. д. преездом стоит чисто русское село Петрово размером с Пучково, это был показательный контраст. Что значит разное отношение нации к труду, порядку на личном и колхозном подворье. Вообще к экономике малой ячейки общества семьи или небольшого колхоза. В Пучково не было единоличников, не было и мужчин из числа поселенцев. Кроме обожженного ветеринара, старше 20 лет. В 1941 году всех их забрали в трудармию, и никто оттуда не вернулся. Жили здесь еще высланные в 1941 году немцы Поволжья, включая мужчин всех возрастов и калмыцкие семьи, высланные сюда в 1942-1943 г.г. Жили они в откопанных к их приезду или ими самими землянках, по стенам которых зимой текла вода. Был дикий случай, один молодой калмык комсомолец умирал от чахотки. К нему пришла их баба палач весом под 130 кг и, уже накрыв его подушками по древнему обычаю, села на него, но его младшая сестра прибежала к немцам комсомольцам, те прибежали и стащили с него бабу палача и отправили его в туббольницу Омска и парень через полгода вернулся здоровым.
И было в Пучково многое, чего не было не только в окрестных русских деревнях радиусом в 100 км, но и в ближайших немецких селах. Ветряк для подъема воды из скважины глубиной 60 . Дизель с калильной головкой и заводкой его маховыми колесами, который крутил генератор, обеспечивающий село электроосвещением и все службы, конюшни, скотные дворы, крупорушку, мельницу, маслобойню растительного масла,2 тока обработки зерна и это при освещении в окрестных деревнях керосиновыми лампами, лучинами и свечками. Были в Пучково еще большой ледник как скирда сена для молокоприемного пункта, куда сдавали молоко не только колхоз, но и сельчане, тогда действовал порядок. Каждый живущий в деревне имеет он скотину и птицу или нет, обязан сдать государству не менее 1 кг сливочного масла и какое-то число яиц в месяц, не давая паспорта живущему в деревне селянину. Тому не куда было деваться, как покупать корову или масло и сдавать молоко или масло государству, равно как и куриные яйца. В ветеринарном пункте, который располагался почему-то напротив школы, благодаря ветеринару и банку спермы от хорошего бугая или жеребца,все коровы и кобылы нашей деревни имели ежегодно потомство. Жеребец был до того мною не виденного размера с покалеченной ногой, его этот колхоз купил после травмы на ВДНХ СССР до войны, . А в соседних деревнях, где уповали на бугая процентов 20 коров там оставались без потомства. В коровниках колхоза было 2 сотни коров и столько же молодняка, а также была свиноферма. Впервые я там увидел траншейное силосование. А везде кругом кормили скот сеном, и по весне голодный скот поедал одну солому. Т.к. сена не хватало. В Пучково подспорьем для животноводства служили посевы турнепса, который вырастал размером со средний кочан капусты, красная и белая свекла, подсолнечник сеяли полем размером по 20-30 га и после отжима масла, жмых подсолнечный и рапсовый также давали скоту, а подсолнечное масло давали на трудодни. У каждой семьи были коровы, свиньи, куры, у некоторых кролики. В большинстве дворов скотный двор, и сенник и колодец были сблокированы под одной крышей, что позволяло даже в 40 градусные морозы хозяйке в небольшой телогрейке быстро дать корм животным, убрать навоз обычно из деревянного приямка, который имел сток на улицу, подоить корову. Все это надо было сделать до 6 утра т.к. в это время начиналась дойка коров на колхозной ферме и их обслуживание равно как в телятнике. И на свиноферме и в большой конюшне (лошадей на 30 и быков рабочих на 20 голов). Бригадир не метался по деревне, выдирая с кровати после ночной гулянки парней, как в русской деревне Ночка, все по не писаному распорядку сами делали все работы вовремя. У многих дома были ручные сепараторы, и я ходил к одной соседке, куда меня посылала мама, и носил молоко от нашей коровы. Мебель по конструкции и по качеству стоявшая в домах немцев-переселенцев в 1948-1950 годов, приобретенная не известно когда, была на уровне мебели 90х годов, продаваемой в московских магазинах. Во многих домах стояли низкие печи для варки патоки из белой свеклы и варенья из нее с фруктами, ягодами и коровьими сливками. Для этого на эти печи устанавливались железные прямоугольные противни, объемом литров на 50-100 высотой до 25 см. Недостатка в ягодах не было, т.к. огороды за каждым домом в 1 гектар отделялись друг от друга рядами смородины (черной, белой, красной), малины, крыжовника, вместо плетня и заборов в русских деревнях. Фруктовые сады у немцев состояли из деревьев яблоневых, грушевых, черной, белой и красной сливы. В деревне не было магазина, но не было и самогоноварения и пьяных драк за все время моего там проживания, в течение 5 лет. Мама и папа были заняты ежедневной работой в школе, проверкой тетрадей, подготовкой к урокам, своими детьми. Нас было 4 в 1948 году, а также содержанием нашей кормилицы коровы. Теленка от нее, который ежегодно в конце октября превращался в зимний запас мяса, чему помогал старичок немец, тщедушный, редко вынимающий трубку изо рта из-за чего без трубки у него было отверстие в сомкнутых губах. Скотобойня проходила на моих глазах молча и быстро, затем следовал съем шкуры, которую он брал за работу.свежевание и разделку туши. Потом наступали дни поедания вкусных блюд из требухи, кишок и прочих вкусных вещей. Этого мяса на борщи, супы и котлеты хватало нам до весны. Картошку по весне мы сажали на пришкольном огороде, который был разбит на спортивную площадку и огород для учителей. Сначала мы с папой пахали этот участок чернозема, я вел пару быков или лошадей, а папа вел плуг, потом бороновали. Потом под лопату сажали разрезанные на кусочки с «глазком» – отростком артофелины. Папа поднимал лопатой кусок чернозема, а я туда бросал кусок картошки. Кусок чернозема опускался сверху. Летом нужно было дважды прополоть как минимум вылезшие ростки картошки от сорняков, окучить , т.е. подсыпать чернозема на растущие клубни, ну а осенью в сентябре в основном копали картофель и ссыпали его в погреб под кухней в школе. Летом нужно было накосить сена для коров, для чего нам колхоз выделял места на опушках мелколесья, где конной сенокосилкой косить трудно. С 5 го класса отец брал меня на сенокос, мы косили косами-литовками траву для сена. Какая благодать эти июльские покосы. Под косой ложится сибирское разнотравье с включением аллорозовых ягод земляники и запахом подсеченных трав, цветов и ягод. Порой из-под косы взлетают перепела, оставляя гнезда с яйцами, или в 2-3 шагах выбегает куропатка и медленно удаляясь, хочет увести тебя от своего гнезда, вроде вот-вот руками поймаешь, но не тут-то было. Покос начинается с отбивки косы еще дома молотком на узкой наковальне (бородке). Потом небольшим выравниванием оселком (бруском). «5 км пути до места покоса с косой через плечо, с сумкой с едой и бидончиком воды. Пришли и начали "коси коса пока роса…". Отец впереди, я за ним, иногда я застревал на полянках земляники, собирал в кружку, а порой просто поедал горстями витамины сами просились в организм. Кроме того земляника полезна при болезни печени, желчного пузыря и почек и поджелудочной железы. Которая у меня больная была с детства. Обед на покосе состоял в основном из хлеба, сливочного масла, яиц отваренных вкрутую или всмятку, огурцов свежих или малосольных, отварной картошки и молока утренней дойки. Взятые продукты все съедались на покосе, в отличие от военных лет, когда тетя Маруся или дядя Володя зимой приносили с работы ломтик хлеба замороженного – «лисичкин хлеб» – вкусный казался! Наконец наступал 2 или 3 день сено в валках подсыхало, его надо было перевернуть, чтобы сторона прилегания к земле тоже подсохла, через день валки сухого сена сгребали и складывали в копны. В сухую погоду 1.5 тонны сена для зимнего пропитания одной коровы накашивали, сушили, копнили за неделю, потом свозили на большой телеге, предназначенной для этого, запряженной парой быков. Дома, в метрах 10 от сарая, складывали его в скирду высотой и шириной в 3 м, длиной 10м. Зимой крючком с пикой выдергивали клочками-охапками, таскали в сарай в кормушку коровы. Которая с удовольствием уплетала его 3 раза в день, включая сухую землянику, от которой и я не отказывался. Хороша сибирская деревня зимой лыжи, санки, горки из снега. В марте 1949 года привезли в Пучково высланных латышей семьями и расселили их часть по домам часть в землянках, которые уже освободили немцы. У моего друга Абрама Тиссена сверстника поселилась семья поволжских немцев к этому времени, потому что мать этой семьи забеременела и ждала ребенка, их поселили на большой кухне. Семье латышей выделили большую комнату с отдельным входом, в семье были отец, мать, два мальчика – Петр и Роберт, и девочка грудная и еще бабушка 80 лет. Худощавая, но ходившая босиком по снегу до уличного туалета, стоявшего метрах в 20от дома в огороде, потому что колодец был под крышей дома. Семью выселили из Латвии за сотрудничество с немецкими солдатами, мать стирала им белье. В 24 часа они собрали только теплую одежду, часть белья и нужные вещи. По приезду в Пучково каждой семье выдали по 3 круга подсолнечного жмыха от колхоза, остальное они видимо получали бесплатно, а может и в обмен на что-то от местных немцев. В одной землянке, освобожденной немцами Поволжья, поселили латышку-баронессу с ее дворецким моложе лет на 20. Не помню, как я попал в эту землянку, но меня поразил контраст хорошо одетой женщины и текущие струи воды по стенам землянки, в которой окон не было, а была только дверь, от которой вверх к земле была лестница в земле. Была семья, в которой были сестра и брат лет 20.брат играл на скрипке и летом 1950г молодежный интернационал из немцев калмыков, латышей в возрасте 15-22 лет устраивал на площадке возле школы под большой елью, высотой метров 10,танцы под эту скрипку и гармонь, или аккордеон. Семья этой девушки и парня была выселена в Сибирь, т.к. их отец предал брата – партизана в войну. Скрипач танцевал с моей дальней родственницей Валей-девушкой 17 лет, которая какое-то время была нянькой у наших младших сестры и брата и они какое-то время встречались. При более зажиточной жизни коренных немцев в этой деревне, имеющих свои большие города, сады и капитальные постройки, бедствовали калмыки, поволжские немцы и некоторые латыши. Хотя уже через год отец Петра и Роберта Буциниксов построил саманный дом на краю деревни, для чего вся их семья с мая по октябрь мешала глину с соломой босыми ногами, делали из этой смеси саманные блоки, после сушки на открытом воздухе из них был собран 2х комнатный дом. С кухней, кладовой и верандой на приподнятом фундаменте. Улица была засажена тополями, а недалеко от мельницы был большой плодоносящий яблоневый сад. В котором мы пацанами часто без спроса набирали за пазуху рубахи 5-10 яблок, которые приглядела у меня одна цыганка и предложила погадать в обмен на яблоки. Цыганка была из табора, стоявшего за околицей деревни дней 10.За десяток яблок мне была предсказана судьба инженера, что я и осуществил в жизни. Более зажиточная жизнь немцев местных этой деревни не исключала несправедливости к некоторым из них. Так в эти годы заболела туберкулезом красавица девушка, одна из двойняшек (второй был брат) зажиточной семьи. Для неё жертвовали на колхозной конюшне упитанных щенят. Умерла молодая женщина от аборта в домашних условиях, до областной больницы не довезли. Но это все несправедливость судьбы, а не общества. Каких-то эксцессов насилия в деревне не припомню. Здесь я ощутил и свое первое чувство к немецкой сухопарой, застенчивой девочке Марии, которая со мной в группе школьников из нашей деревни ходила в 7-летнюю школу села Маргенау, но я ей об этом не сказал. Естественно всего я не знал как по малости лет, так и по занятости, зимой школа с часовым походом в школу и обратно. Летом меня со старшей сестрой отправляли на поправку к деду и бабке. В пионерлагере я ни разу не был. В 4-ом классе в Пучково со мной учились брат и его сестра лет 15-16,крупная девушка. Они жили на краю деревни в небольшом домике с матерью, и у них была еще одна сестра, которая в школу не ходила, были ли они из местных немцев или с Поволжья не знаю. Эти брат и сестра в 5 класс не пошли, а пошли работать в колхоз. Через какое-то время прошел слух по деревне, что к этой девушке зачастили парни нашей деревни. А немцев, калмыков и латышей из нашей деревни в армию не брали. А потом она и родила, но как сказали, отца определить не удалось. Да несправедливо это, полногрудой девушке нужен был жених для создания полноценной семьи, но видимо из-за малобеспеченности, мамаши наших женихов не захотели иметь такую сноху, и жизнь взяла свое.