Страница 3 из 10
Раскрасневшийся Валентин бережно держит Леру за талию. Его пальцы беспрепятственно ощущают волнующую плоть сквозь влажную ткань сарафана. Темп танца замедляется и Лере начинает передаваться возбуждение Валентина. Она сначала ближе прижимается к нему, потом, спохватившись, пытается отстраниться, но уже требовательная рука всё глубже придвигает её тело к противоположной плоти. Возбуждение сменяется легкой паникой, Лера ищет глазами мужа и не находит его. Валентин вдавливается в неё всё неистовей и вдруг почему-то отпускает.
– Лера, – говорит он ей в ухо. – Вы – это всё, что есть у меня в жизни. Вы – и сила моя и слабость. Вы – мой сон и моя явь. В вас кроется тайна моего существования, поскольку вы – единственный персонаж, лучше которого я никогда не смогу создать сам. Я безнадёжно болен вами, и переполнен любовью к вам. Скажите же теперь, прошу вас, как я должен поступить, чтобы не оскорбить вас, чтобы убедить вас в своей искренности, чтобы быть рядом с вами, чтобы…?
– Тсс! Не говорите ничего больше! Это напоминает маленькую поэму. Просто напишите её. И это будет шедевр. Я тоже люблю вас, Валентин. Вы очень талантливы, умны, красивы, может быть я даже увлечена вами, но…
– Не говорите «но»!
– Но, – смело повторяет Лера, игриво отстраняясь от его рук, – у вас замечательная жена, а у меня прекрасный муж и…
– Стойте! Ни слова больше! Я боюсь, что это ваше «и» добьёт меня окончательно!
– И те отношения, – невозмутимо продолжает жестокая Лера, – которые сложились между нами к настоящему времени, идеально подходят к текущему моменту.
– Но ведь Клим вам изменяет!
– Вы тоже изменяете Анне.
Лера направляется к стойке. Клим подаёт ей фужер. Она благодарит и игриво улыбается, лишь на секунду задумавшись о том, что только что всё могло сложиться иначе, возможно интереснее для неё самой, но вряд ли лучше, тем теперь.
Спустя минуту на соседнюю с Лерой табуретку грузно взбирается Капитан. После обмена приветствиями, он заказывает себе двойную порцию коньяка и принимается заводить часы.
– Это чтоб потом не забыть, когда захмелею, – поясняет он окружающим.
– Капитан, – обращается к нему Клим, – когда отправимся к Штормящему мысу? Ведь, помнится, обещал.
– Хоть завтра. Ты, Климуша, хоть и с крезой, но я люблю тебя как сына.
– Завтра я, к сожалению, занят.
– Ага! Будешь отсыпаться после этой бессмысленной пьянки!
– Ну почему же бессмысленной? – начинает Лера. – Смысл, уже хотя бы в том, что с вами, Капитан, всегда приятно собутыльничать.
– Ну да, пьянею быстро. Со мной не надо соревноваться…
– Я тоже быстро пьянею, – призналась Лера, – оттого и цежу вино по глоточку.
– Ах, эти столичные штучки в юбках и на шпильках, – отвлекается Капитан на танцующих, – я не понимаю, как их носит палуба?
– И какой замысел вынашивает всевышний по их поводу? – подключается Клим.
– И стоило ли ему вообще затеваться! – скорчил рожу Капитан.
– Да ладно, старина. Держу пари, яд твой на самом деле слаще мёда, ты аж вон сверкаешь.
Лера льнёт к супругу, ослепительно улыбается и предлагает чокнуться:
– Ваше здоровье, Капитан!
– Дурак ты, Климуша. Рядом с тобой такая женщина, а ты ей не занимаешься! Но, видит Бог, я всё равно люблю тебя как сына.
Капитан привычным движением опрокидывает в себя двойной коньяк, осоловело озирается и щемит слезой. Он что-то хочет добавить, но дыхание перехвачено и наибольшее, что Капитан может себе позволить – просто подмигнуть им. Любящие супруги подмигивают в ответ.
– Что напел тебе сегодня Валентин? – шутливым тоном интересуется Клим у Леры.
– Свою новую песнь о любви. Ты же знаешь – он прекрасный поэт, даже если излагает прозой.
– Знаю, Леруа. А, кроме того, я знаю, кому он посвятит «новую песнь о любви».
– Что ты говоришь! Так кому же?
Клим прячет глаза в улыбке и мелко постукивает ногтем по опустевшему фужеру.
– Ну же! Не томи!
– Погляди вон в ту сторону!
– Куда?
– Видишь вон за тем столиком брюнетку в красном?
– Вижу. А кто это?
– Кто это? Всё что нужно истинному поэту – Прекрасная Незнакомка!
– Вот те раз – ты, выходит, тоже даром времени не терял, пока меня не было рядышком.
– Да нет, Леруа, – ничуть не смущается Клим. – Я просто заметил её. И предположил. И всё.
– И всё? И за что я люблю этого парня? – игриво вопрошает у хмельной аудитории Лера и перебирается к мужу на колени.
– Мы сейчас опрокинем табурет, – шепчет Клим сквозь поцелуй. – Он разобьётся.
– Геворк нас простит, – отмахивается его прекрасная половина.
– Ну, будет вам, красавцы с красавицами, – бурчит Капитан, которого уже оседлала ещё одна двойная доза. – Такого даже я себе не позволял.
– Какого? – уточняет непоседа Лера.
– Ну, вот такого, – он изображает своими ручищами что-то огромное и круглое, потом надувает губы и громко чмокает воздух.
Слышится звонкий смех присутствующих, кто-то замечает Капитану, что он ещё и талантливый актер. Не ожидавший столь бурной одобрительной реакции, старик теплеет душой и принимается раскланиваться, но, так как он забыл предварительно слезть с табурета, теряет ощущение горизонта и его голова оказывается на коленях у Леры.
Клим замечает, что, мол, полегче там, так как он не железный. Публика в восторге, а Лера, нежно поглаживая убелённые Капитанские виски, позволяет тому в качестве опоры обнять свои прохладные колени. Мрамор с воском. Захмелевший Капитан теперь ещё и млеет.
Когда стихают последние комплименты сыгравшим экспромт актёрам, выясняется, что многим гостям пора отправляться на летние квартиры. Покидают ресторан Геворка весёлой разномастной толпой. Слышатся свежие шутки. Звонкий смех озвучивает набережную и долго ещё потом прячется в зелени лавра, бликующего в инертном свете редких исправных фонарей.
* * *
Стемнело. Безумствуют полуночные сверчки. За открытым окном изредка слышны пошаркивания незнакомых ног по выложенному фигурной плиткой тротуару. Нескромный аромат розовой акации дурманит без хмеля. В комнате горит только сорокаваттный ночник.
Анна, обмотавшись полотенцем, босиком покидает ванную и присаживается за трюмо. Она подпирает голову руками и долго себя разглядывает. Вот пара новых морщинок в уголке глаза, ещё один седой волос в темной рыжине короткой стрижки. Она трогает легкий прозрачный пушок на все ещё юной румяной щеке и задумывается. Как давно она впервые заметила, что ею интересуются мужчины. Осознала свою нетрадиционную красоту. Тогда жизнь казалась бесконечной, сцены и кадры сменялись как в слайд-шоу, многих она отвергла, некоторые отказали ей. Были и ручьи слёз, и гротескные ночи любви. Был талант, растраченный на роли второго плана из-за того, что главный режиссёр театра был ей физически противен.
Так и не сыграна тёзка Каренина, так и не появился ребёнок, так и не пришла настоящая любовь. Тридцать шесть. Времени остаётся в обрез.
Валентин вновь отправился пьянствовать и волочиться за смазливыми юницами. Он уже пятый день не разговаривает с ней. С чего началось? Что-то про гнилые персики и опоздание на прогулочный теплоход. Короче, чепуха. Да и какая разница, когда так уже происходит не первый год? Эта поездка на курорт – настояние бабушки: авось смиритесь.
Анна невысока и изящна. Она компактна и уютна, из тех, кого хочется сгрести в охапку и усадить на колени. Её маленькая грудь никогда не знала лифа, кроме купальника. Нежно очерченный овал лица и точёный аристократический носик гармонично дополняют большие тёмные, с едва уловимым восточным колоритом глаза. Узкие пальчики с молочной кожицей задумчиво оглаживают в меру покруглевший животик, устремляются выше, к большому невостребованному соску, тотчас наливающемуся желанием.
Сбросив оцепенение, Анна тянет ручку чемодана, забившегося в щель между трюмо и тумбочкой с телевизором. Она извлекает из него плотно уложенный пакет из чёрного целлофана. Настала пора осуществить давнюю дерзкую задумку, для которой в Москве никогда не было ни сил, ни времени.