Страница 2 из 10
– Мы заедем за вами в десять утра. Вам удобно?
– Вполне.
– Я рада, что мы с вами познакомились, Инка, – Лера протягивает для пожатия свою узкую мягкую ладонь. – До завтра.
– До свидания, Лера.
В этот момент протяжно гудит рейдовый, в ответ которому суетятся крикливые чайки. Почти совсем стемнело и не видно волну, что утробно бухает под основанием пирса. Лера медленно поднимается, какое-то время вглядывается в потухший горизонт и, улыбнувшись напоследок Инке, неторопливо уходит. Инка остаётся в глубокой задумчивости. Мысли проносятся галопом, ритмованные учащённым пульсом. Неторопливое течение её кристально прозрачной жизни самым непредсказуемым, а оттого непостижимым, образом нарушено. Инка глубоко вдыхает ночной воздух и закрывает глаза.
Климка обнаруживает свое присутствие на пустынной скамейке, спрятанной внутри каре из немолодых туй. Услышав шорох сбоку, Лера невольно поворачивает голову и, узнав мужа, пристраивается рядом. Клим берет её руки в свои, вопрошающе разглядывает её глаза и, наконец, целует в волосы у виска. Лера медленно поворачивает голову и прижимается к его теплым губам своими, открывая их для поцелуя.
– Эту девушку зовут Инка, – говорит она спустя некоторое время. – Завтра она посетит твою студию.
– Я признателен.
– Не надо ничего говорить.
Липкая ночь скрепляет безмолвные туи, образуя из них нечто вроде надёжного тёмного убежища для двух влюбленных. Клим увлечённо целует Леру, прижимая к себе каждую частичку её совершенного тела. Лера страстно отвечает, заполучившая долгожданного мужа обратно из лап его чёрной меланхолии. Пробуждённый, он рвётся к продолжению, стремится освободить её от липкого, ставшего ненужным теперь, сарафана.
– Нет, не надо. Не здесь… Комары.
Голос Леры срывается на шепот, она свертывается калачиком на Климкиных коленях и, запрокинув голову, любуется звездами.
– Пойдем домой, милый. Я хочу тебя.
– Нет, не домой. К Геворку!
– Но ты же завтра будешь работать.
– Ты же знаешь, Леруа, я всегда избегал той работы, из-за которой необходимо в чём-то отказывать себе накануне.
– Но тут совсем другой случай! – Лера вскакивает на ноги. – Ты так преображался, когда мы встречали её в городе!
– И всё равно это не стоит того, чтобы сейчас отказаться от бессонной ночи и бутылки старинного грузинского вина.
Лера молча кивает. Внезапно она осознаёт, что обманула Инку. Ей казалось, что для Клима это очень важно. Что Инка сыграет в его жизни одну из тех незабываемых ролей, которые так необходимы художникам. А теперь она поняла, что взяла на себя смелость обещать больше, чем на самом деле готов был отдать Клим.
Лера вытаскивает мужа на полуосвещенную аллею и пристально вглядывается в его глаза. Климка улыбается как проказник и нетерпеливо теребит её за руку, то и дело, показывая интернациональный жест собутыльников. Лера отступает.
«Ну что ж, пусть и такой ценой, лжи и обмана, но Климку я оживила. Попробую снять сливки со своей победы. Да, именно моей победы, раз он не сильно интересуется этой девчонкой, – думает Лера. – А, впрочем, только делает вид, что не интересуется. И чёрт с ним! Моя ночь!»
У Геворка много гостей. Сам он, как обычно, лоснящийся и ароматный, снуёт с серебряным подносом, разбрасывая блики, улыбки, пожатия, реплики, лично обслуживая любимых друзей. Приметив Леру, он устремляется к ней.
– Милая леди! Новая романтическая встреча под сводами моего романского замка! Вы позволите усадить вас вон на тот королевский трон? – Геворк указывает на красное атласное кресло, установленное в центре залы, у фонтана. – Вы позволите предложить вам лучшее, что у меня сегодня есть? Нежнейшее каре молодого барашка в мятном соусе и стаканчик двухлетнего белого кахетинского вина из погребов монастыря Шуамта.
– Милый Геворк, ты знаешь, как я тебя люблю, но и сегодня я не одна.
На пороге появляется приотставший Клим, задержавшийся на открытой веранде ресторана у изящного мраморного мойдодыра.
Геворк горячо здоровается с ним за ещё влажную руку, а потом фальшивым обиженным тоном замечает ему:
– Каждый раз, когда эта молодая леди вспоминает про старину Геворка, его праздник души нарушает явление тебя.
– Ну-ну, – отшучивается Клим, – мы с Леруа тебя очень любим, но только оба одновременно. Наша любовь к тебе несовершенна, если мы разделены.
– Геворк, ты не справедлив к моему мужу, – вступает в беседу Лера, – ведь это именно Клим сегодня привёл меня к тебе.
– О, благословенный господин! – Геворк сменяет «гнев» на милость, лично наполняет бокалы. – Будь ты вечен, как горы Кавказа! И почаще подводи под мои очи эту красавицу, эту гордую тигрицу. Пусть она благодетельствует этим скромным сводам, где для вас, друзья мои, всегда к услугам старина Геворк. Алаверды!
Втроём чокнулись. Клим выпивает вино досуха, Лера лишь пригубила.
– Спасибо, Геворк! Ты глыба! С тобой этот серый городок обретает смысл, – Клим хлопает Геворка по плечу, подставляя бокал для новой порции вина.
Лера целует старика в щёку. От этого поцелуя Геворк картинно теряет дар речи и сквозь слезу прочувственно чтит своих друзей.
Отужинав, утомлённая пара замедляет жизнедеятельность и утихомиривает эмоции. Утопают в креслах. Говорить не хочется. Клим нечасто потягивает золотистое вино и задумчиво рассматривает гармоничные, но словно ускользающие черты лица супруги. В этих чертах необычно то, что очень трудно запечатлеть тот или иной законченный образ. Лера очень живая. Картина меняется от мельчайшего угла поворота головы, неуловимой тени улыбки. Изменяются глаза, губы, брови, овал лица. В каждую секунду это другая женщина. Каждая беседа начинается почти со знакомства.
Сегодня эти яркие тёмно-соломенного цвета волосы на скорую руку прибраны двумя разными заколками. Хитрющие светло-коричневые ореолы прячутся в узковатых, на северный манер, прорезях глаз, прикрытых волнительной линией подвыгоревших на солнце тёмно-соломенных бровей. Прямые, лишь слегка подкопчённые солнцем, нос и лоб. Чуток излишне островатые скулки. Тонкие губы, редко удостаивающиеся карандаша и помады. Игрушечный подбородок на тонкой шее. Золотистый пушок на румяной щёчке и чуть потемнее над верхней губой. Все это и знакомо и, вместе с тем, волнительно ново.
Климу нравится почти каждый вечер соблазнять Леру заново, как женщину, которую видит впервые. Эта игра, правила которой он создал для себя сам, вот уже более пятнадцати лет всё больше затягивает непредсказуемостью его собственных поступков. Как человека, главное для которого – изучать самого себя не только изнутри, но и наблюдать со стороны. Он импровизатор, кредо которого по возможности избегать повторений. Он вспоминает, что из-за каких-то своих внутренних обид, причём не на Леру, нет, а просто на судьбу, на профессию, на растяпу почтальона, наконец, уже три, нет, четыре ночи не спал с ней. «Отчего я такой болван?»
К их столику подходит Валентин. Он лишь слегка кивает Климу в знак приветствия и приглашает Леру на медленный танец. «Ох, ты быстр, как хорь, мистер Поэт, только и остается поразмыслить о том, что иногда приятно лицезреть своего партнёра, так сказать, из партера… Как любимая движется в танце, хм… Но только иногда…» – только теперь Клим замечает, что оказывается, в ресторане звучит хорошая музыка (Геворк большой знаток не только по кулинарной части), а вокруг веселятся люди, многие из которых за последние три недели успели стать приятелями. Он поднимает руку, чтобы поприветствовать одних, кивает другим, подмигивает третьим. Заметив, что фужер пуст, он ищет глазами официанта, но, передумав, встаёт и направляется к стойке бара.
Восполнив вино, он перехватывает взгляд Генриетты Палны и приветствует её, слегка приподняв бокал. Генриетта Пална вальяжно располагается в своём любимом старинном кожаном кресле, разбросав у подножия многочисленные юбки тяжёлого парчового платья с пелериной. Тёмно-бордовое одеяние разбрасывает блики и отражается в хрустале и фарфоре. Генриетта Пална, как всегда, пьёт чай и тянет свою единственную за вечер сигарету через длинный и тонкий старомодный дамский мундштук. Она сдержанно, как и подобает настоящей аристократке, кивает фотографу, который неделю назад выполнил её портрет в традициях фотомастерских царской России. И даже колеровал в сепию.