Раннее

Впрочем, уже было не так темно – веки пропускали снаружи свет, и я начал понимать, что стучит вовсе не дракон, а Солнце внутри меня. Оно гнало кровь по моему телу и отдавалось в ушах напряженным пульсом.

Я очнулся. Меня окружали высокие берёзы, шелестящие о чем-то своём в струях приятного прохладного ветра. От лежания на траве болело горло и ныл радикулит в спине. Я привстал и попытался найти глазами Кутепова.

Он исчез. Я встал и потряс головой. Немного тяжеловато, но не так, как можно было бы ожидать… Где я? Солнце висело высоко, и я никак не мог взять в толк, когда оно успело выпрыгнуть из моей груди и занять такое клёвое место на небе… Сквозь редкие берёзы просвечивала дорога, по которой ехали автомобили. Присмотревшись, я узнал МКАД. Выбираться отсюда долго… Не хотелось идти пешком много километров. К тому же Кутепов не рассказал мне конца своей истории, да и пиво мы выпили ещё не всё…

И вдруг я увидел его. Он приближался ко мне снизу, от дороги. В его правой руке блестели бутылки. Он шагал бодро, размашисто, и снова на его лице сияла улыбка, похожая на облицовку автомобильного радиатора.

– Фу… – выдохнул он, добравшись до меня. – А я за пивом ходил. Здесь неблизко. Вы тут не умерли? В смысле, я хотел спросить, не замёрзли?

– Да нет, ничего.

– Вот… "Клинское специальное". Четыре целых восемь десятых градуса. Приятное пиво. Оригинальный вкус. Никакой таблеточности или водянистости. Правда, с добавлением сахара. То есть это уже не совсем пиво. Ну, когда в крепкое сахар добавляют, я понимаю – чтобы градус повысить. А в это – черт их знает, зачем…

Я попробовал. Пиво как пиво. Мы двинулись вниз, к дороге.

– В то время я находился в полной кастрации. Хватался за книжки про религию, философов всяких. Вот Бебель мне понравился, то есть Гоголь, то есть Гегель. Как у него весь мир строится за одно диалектическое мгновение. И я ходил в библиотеку, ближайшую к моему дому, читал там все подряд. Жаль, с пивом не пускали. Я в то время пил много пива. Даже в песни это просачивалось, – Виктор Сергеевич полузакрыл глаза и развернул свою глотку в пространство, сотрясая воздух:

Я приду домой

На закате дня,

Напою жену,

Обниму коня…

Он споткнулся и чуть не пролил пиво, от чего у меня захолонуло сердце.

– М-да, – сказал он. – А в этой библиотеке работала одна замечательная девушка. Маргаритой звали. Длинная, худая, с жилистыми руками. Волосы короткие, всё время непричёсанные и торчали во все стороны. Кольцо носила в носу в знак солидности с африканским народом, борющимся за свою невесомость. Как я потом узнал, у неё и справка от психиатра была. Сначала я не обратил на неё внимания. Сижу, читаю книжку. На интересном месте уголок странички загнул. Тут подбегает она, хватает меня за грудки и бьёт по морде своими кулачищами… Она не выносила, когда с книгами плохо обращаются. М-да… Так я влюбился. Надо было мне тогда своё пение и бросить… Да нет – деньги же… За двумя зайцами погонишься, а они тебя заломают… Я стал ходить в библиотеку чаще. Разговаривал. Воздух рядом с ней нюхал. Она так замечательно пахла… Не мылась, наверное… А через месяц сделал предложение. Она не поняла с первого раза. Я объяснил. Сводил в Зевс… ЗАГС, то есть… Показал, как всё это выглядит. Мы расписались, а спустя пару дней она сказала, что согласна. Это было… самое прекрасное время в моей жизни. Мы с ней целыми сутками пили пиво, трахались, и она… читала мне книжки вслух. С работы она увлеклась… Вернее, бросила. Просто забыла, что туда… надо ходить…

Я взглянул в лицо Кутепова. Он плакал. Натурально, чуть ли не всхлипывал. Я не знал, как ему сказать, но я допил свою бутылку, и мне нужно было ещё…

– Ничего, – произнёс я. – Вы же ещё не старый. У вас всё впереди.

– Да нет, – сказал он. – Такой я больше не найду.

– Всё равно, не плачьте, – сказал я. – Не отчаивайтесь.

– Да, вы правы… Будет и на нашей улице пасмурно…

Мы наконец добрались до причудливого прозрачного перехода через дорогу. Он возвышался над нами, похожий на прозрачную кишку мёртвого монстра. Я с некоторым содроганием шагнул внутрь, и через минуту мы снова оказались в черте Москвы.

13

Светило тёплое июльское солнышко, мы шагали вдоль узенькой улочки в районе Ховрина, по которой ходили люди с приветливыми лицами, автомобили притормаживали возле луж, чтобы не обрызгать прохожих, а в киосках – и это самое главное! – продавали пиво.

– Пиво "Сокол", светлое, – произнёс Кутепов, также немного пришедший в себя и раскрасневшийся от жары. Из его ушей струйками тёк пот. – Пять градусов ровно. Пьётся легко, голова от него не дуреет. Правда, светлым можно назвать только уголовно. Оно даже на вид не очень-то светлое. Кроме того, дороговато.

– Это… – пробормотал я. – А может, ещё орешков каких-нибудь купим…Что-то я есть уже хочу…

Кутепов поморщился.

– Потерпите, а… Не так уж много осталось. Наша задача – пить пиво, а не есть. Как говорится, не складывай все яйца в одну мошонку.

– Это вы к чему? – не понял я.

– Не знаю… Ну, вернётесь к жене, наедете. То есть, наедитесь, я хотел сказать… М-да… У меня в то время карманы рвались от долларов…

Я понял, что он продолжает свой рассказ, и вздохнул, за неимением другой еды отхлебнув ещё немного пива.

– И вот представьте – я стою в роскошном концертном костюме, передо мной приличная публика с золотыми зубами, а вокруг нищающая страна… Я чувствовал себя чуть ли не гением. Я хотел петь все больше и больше… И пел.

Пусть пропахли руки дерьмом и вонилью,

Пусть я перепил с голодухи вина,

Как-нибудь дотянет последние мили

Мой надёжный друг и товарищ жена…

На последних словах голос Кутепова дрогнул, и я почувствовал, как он старается снова не заплакать. Впрочем, спустя мгновение он стал таким же, как и прежде, словно ничего не случилось.

– Маргарита стала угасать, – сказал он. – Начались головные боли. Истерики, провалы в памяти. Голова у неё все время кружилась. И только пару бутылочек выпьет – начинает рвать. Она думала, что беременна. Сходила в больницу. Оказалось, опухоль головного мозга. Скоро её не стало.

Он произнёс это спокойно, отчётливо, без ошибок, словно приговор. Видимо, для него это и было приговором. Помолчав секунд десять и отпив немного, он продолжил:

– И тогда я перестал петь. Не мог больше. Мой хмырь-менеджер меня не хотел отпускать. Даже грозил пристрелить, если уйду. Я ушёл. Его скоро самого пристрелили. Не знаю, может, должен остался кому. Чёрт его знает… А я, свойственно, и не жалею. Денег у меня целая курица. Так что на пиво до конца жизни хватит. В крайнем случае квартиру свою сдам. Все равно там не бываю. Ещё бы только вспомнить, где она…

Я приложился к своей бутылке и высосал остатки пены.

– Я даже хотел, – произнёс Виктор Сергеевич, – с собой покончить. Чтобы уж точно никакой гадости в мире не случилось. Но боюсь. Так хоть немного за порядком следишь. А умрёшь – кто будет? Знаете же – кот из дома, мыши в блядство. Как я выступать перестал, бардак в стране ещё хуже, по-моему.

– А вы бы это… – предложил я. – Что-нибудь хорошее пели…

– Дело не только в песне. Дело в голове. И потом – я же не специально эти ошибки делаю. Они сами, понимаете? А!..

Он махнул рукой и отправился к очередному киоску. Я опустил на асфальт бутылку, потерял равновесие и шлёпнулся на бок. Прохожие всё так же шли мимо с приветливыми лицами, в красивых блузках и платьях, и я вдруг начал понимать, что и они нереальны, точно так же, как Солнце, ЗИС и Виктор Сергеевич. Иначе бы они обратили на меня внимание, подали руку, помогли встать…

Мир кружился вокруг меня колесом, размазываясь в цветные полосы.

14