Мытарь

– Честно говоря, не из Стринора.

– Теперь я понимаю, почему у вас такое странное имя. А откуда вы?

– Хм… ― Я молчу, обозначая, что мне надо прожевать. Хорошего ответа не нахожу. ― Можно, я не буду об этом говорить? Скажем так, это место очень похоже на Стринор, но все-таки, наверное, не он.

– Наверное?! ― поражается Пелси, и улыбка ― впервые со времени нашего знакомства ― трогает кончики ее губ. ― Да вы интересный человек, Казимир!

Наш взаимный интерес доходит до кульминации в моем гостиничном номере. Во время сигаретной паузы девушка подтверждает мои предположения ― она местная проститутка. Но гораздо важнее то, что она рассказывает о Хламбе. Оказывается, в этот город печали едут люди, у которых началась черная полоса в жизни. Таких городов в Стриноре несколько. Так повелось, что люди, у которых началась полоса невезения, стараются держаться вместе. Прежде всего потому, что невезучие не любят смотреть на счастливые физиономии везунчиков. Как и наоборот, ведь все черные полосы рано или поздно проходят, поэтому новоявленные счастливчики тоже хотят, чтобы перед их лицами не маячили серые морды неудачников. Поэтому есть обычные города ― в которых живут счастливчики и, так сказать, сомневающиеся ― то есть те, которые надеются, что в их жизни еще не настала черная полоса. А есть вот такие хламбы, как этот.

– А почему ты не поедешь к везунчикам? ― спрашиваю я.

– Зачем? ― Обнаженная Пелси красиво курит, полуопершись локтем на подушку. ― Я не настолько роскошная шлюха, чтобы вписаться в этот круг. Там работают помоложе, побогаче, да и покрасивее, чем я. А потом, кто же будет ублажать и спасать от печалей тех, кому не везет? Они гораздо больше нуждаются в ласке, чем счастливчики.

– Как же счастливчики и неудачники зарабатывают на жизнь, если все время переезжают из города в город?

– Ты и правда, как с луны свалился. Это же традиция, которой века! И к этому все давно привыкли. Работа есть и в Хламбе и в городах света. Так мы называем те, в которых живут белополосники, ― поясняет Пелси, встретив мой вопросительный взгляд. ― Люди просто сменяются, вот и все. Тот, у кого началась черная полоса, освобождает рабочее место для белополосника и наоборот. Хм… Тебе, наверное, будет интересно узнать, что в городах тьмы производительность намного выше, чем в светлых?

– Интересно. И почему так?

– А людям тут больше нечем заняться. Вот и вкалывают до потери пульса, чтобы поднакопить деньжат для будущей белой полосы.

«Везде свет и тьма, просто в каждом мире их трактуют по-разному», ― думаю я.

– Но не все переезжают из города в город. Есть те, которые не верят в белые-черные полосы. Их немного, но есть и такие чудаки. Но больше тех, которые упорно не хотят верить, что они уже на темной стороне, ― продолжает Пелси.

– И наоборот, наверное? ― спрашиваю я.

– Да, есть и такие, которые не верят, что вошли в полосу удачи. Вот кто ― настоящие неудачники, ― усмехается Пелси и выпускает струю дыма.

«Она все делает красиво. С таким даром у нее, наверное, всегда белая полоса», ― думаю я.

– Ладно. ― Пелси тушит сигарету в блюдце. ― Хочешь еще разик или мне одеваться? А то время, как говорится, деньги.

Я вновь не могу устоять. Потом щедро расплачиваюсь ― денег в кармане штанов, как оказывается, мне отмерили с лихвой.

Она уходит, и только тут я понимаю, что забыл задать ей еще уйму вопросов. Зачем газета с веселыми историями? Сколько длятся по времени белые и черные полосы, или у всех по-разному? Почему именно в эту теорию так сильно уверовали местные жители? Но вопросы не настолько важны, чтобы оставаться здесь дольше. Совершенно ясно одно ― это не мой родной мир.

Утром я отправляюсь обратно.

Глава 6

Но наступили дни перемен…

«На фига всё?» ― думает Лиля. Она сидит в ванне и тупо смотрит перед собой. Потом начинает брезгливо рассматривать свое тело.

«Дура, зачем я педикюр сделала? Теперь вот лак отслоился на большом пальце ― отстой. Лучше бы я вообще не красила ногти».

Она продолжает себя пристрастно рассматривать.

«Ноги кривые, что ли? Да нет, в воде такими кажутся. ― Лиля сгибает колено. ― Кожа какая-то белесая. А коленки розовые. Как поросенок, тля. Вот у Колы зачетная кожа ― смуглая, ― вспоминает Лиля одногруппницу. ― Но Кола и сама темненькая».

Лиля опускает ногу. Придирчиво рассматривает бедра и талию.

«Отстой», ― решает Лиля.

Смотрит на грудь. Это ― по мнению Лили ― самое проблемное место. Грудь небольшая и даже упругая, но форма… Лиля знает, что такая форма груди называется «лимон». Она и в самом деле похожа на свисающий плод и, по мнению Лили, пацанам такие не нравятся.

«Зачем я? ― думает Лиля, закончив осмотр. ― Вот какая от меня польза в этом мире? Ну, будет еще один лузер. Термист, тля. Выбрала же профессию. Буду следить за температурой в плавильных плечах ― зашибись интересно!»

Лиля кое-как окончила девятый класс и, чтобы поскорее убраться из школы, которую ненавидела, и поскорее начать приносить в дом копейку, пошла учиться в колледж. Профессию Лиля выбирала по простым критериям: «шарага» находится близко, конкурс маленький и ― что стало определяющим ― термисту нужно воображение. А оно как раз имелось. Но вот уже заканчивается второй год обучения, а Лиля так и не выяснила, зачем термисту воображение, когда все, что он должен делать, следить за датчиками и шкалами, да нажимать на кнопки.

Лиля лежит в ванне, пока вода не остывает, но так и не включает горячую ― лень. Она лежит, вперившись пустым взглядом в скол на плитке белого кафеля.

«Как же хреново-то, ― думает Лиля. Она все-таки включает горячую воду, и ее струя, отраженная от днища ванны, понемногу согревает тело. ― Почему так мало тепла в жизни? Тонкая струйка, и та ненадолго. А когда-то казалось, что я прям купаюсь в тепле».

Лиля чувствует, как у нее на глаза наворачиваются слезы, но тут в ванную комнату скребется Паштет ― дымчатый кот Ревягиных. Лиля любит животных, только они и Лилины рисунки умеют отвлекать ее от грустных мыслей.

Лилия дотягивается до ручки двери, открывает. Кот важно проходит к своему лотку, справляет нужду и с таким же серьезным видом удаляется. Лиле уже лень тянуться, чтобы закрыть за ним. Тут взгляд девушки падает на бритву, лежащую на дальнем бортике ванны. Мама не покупает одноразовые, даже на этом экономит, поэтому они пользуются бритвенным станком, оставшимся еще от отца Лили ― лезвия дешевле.

Лиля берет станок в руки, раскручивает, достает слегка порыжевшее лезвие. Подносит его к запястью. Касается.

«Может быть, вот так? И разом все? И отсутствие бабок, и мамины беды, и Гарика, и мои стремные титьки… Все в топку!»

Эта мысль кажется Лиле заманчивой, и девушка медленно проводит лезвием поперек вен. Несильно, едва царапая, словно примеряясь.

«Как говорил наш историк Сан Саныч, ― вспоминает Лиля, ― не то римляне, не то египтяне любили себе в ванне резать вены. Говорят, кайфовали от этого. А в последнюю минуту им раб руку перевязывал, чтобы не сдохли все-таки. Неужели прямо такой кайф, интересно?»

И Лиля надавливает на лезвие чуть сильнее. На коже слева от вены возникает порез и набухает капелька крови.

Слышен щелчок замка входной двери.

«Ма пришла. Как всегда не вовремя». ― Лиля вздыхает и опускает порезанную руку в воду, а лезвие кладет на бортик ванны.

На экране компа, который урчит, как маленький пылесос, висит сообщение.

«Ты писала нам. Мы можем тебе помочь. Если ты согласна ― поклянись матерью, что никому о нас не расскажешь».

«Матерью клясться? Хрень какая-то», ― думает Лиля.

Она открывает свое сообщение, на которое ей пришел этот странный ответ. Вспоминает, о чем разговор. Пару дней назад она серфила по каким-то сайтам, в том числе залезла на ресурс, где подростки делятся проблемами. Лиля поняла, что, когда читает о чужих бедах ― а у некоторых проблемки посерьезнее, чем у нее, ― ей становится легче. И Лиля оставила на портале вот такое послание: