Страница 88 из 101
― Рад, что у вас всё так плодотворно сложилось. Я же все эти годы не вылезал из полицейского участка… Это не жалоба, если что! ― Коннор засмеялся, подняв руки. ― Мне нравится моя работа. В общем и целом. Оберегать покой людей ― что может быть благороднее? Да и расследовать преступления у меня получается лучше всего. Наверное, так чувствуют себя военные на гражданке: думают, что ни на что другое больше не способны.
Вышли в просторный светлый зал с большими окнами. В центре стоял деревянный стол, украшенный двумя вазами со свежими цветами. В одном из углов комнаты стояло ещё не распакованное новое оборудование для танцевального класса, а одна из стен была увешана детскими рисунками ― трогательные подарки от маленьких учениц.
― Как только разделаюсь с чокнутыми ненавистниками нашего народа и отобью все права, что нам полагаются, целиком посвящу себя моим птенчикам, ― с улыбкой проговорила Норт, заметив, с каким интересом гость разглядывает рисунки.
― О да! Я и не думал, что она так втянется, ― подхватил Маркус и поднял крышку, под которой стояло поданное на стол блюдо.
― О, прямо вот так? ― Коннор удивлённо уставился на угощение. ― Не стоило заморачиваться из-за меня.
Он привык есть стоя на кухне у Мари или забравшись дома с ногами на диван, и почувствовал себя несколько скованно и неуютно. Стейк и овощи испускали чудесный аромат и были разложены на тарелке как в элитном ресторане.
― Брось! Нам даже понравилось вместе готовить. Обычно в таких случаях мы еду заказываем, но в этот раз было настроение всё сделать самим.
― Я, пожалуй, поняла, почему человеческие парочки так сближает совместная готовка. Весьма увлекательный процесс. ― Норт одобрительно закивала.
― Это немного другое. Они ведь потом едят вместе. ― Коннору отчего-то подумалось, что это прозвучало грубо, но на лицах приятелей не отразилось и толики обиды.
Из-за дискомфорта влажные ладони начали нестерпимо чесаться, и он нервически поставил свой кофе на стол, принявшись с остервенением растирать зудящую кожу. Заметив на себе странные взгляды, насилу успокоился и прекратил, затем сел за стол. Чтобы снять напряжение, Коннор заваливал их двоих вопросами о годах совместной жизни после восстания, нерасторопно пытаясь впихнуть в себя из вежливости еду: было вкусно, но полный желудок аппетиту не способствовал. В нём понемногу росло чувство вины за своё внутреннее неудобство, ведь они так старались, были дружелюбны и участливы. Запивая очередной скверно лезущий в глотку кусок, он замер и пытливо стал оглядывать своё блюдо и лица приятелей.
― Скажи, Маркус, ― заговорил Коннор и ёрзнул подушечкой пальца по краю стола, ― ты ведь позвал меня из-за этой пресс-конференции? Тебя что-то гложет? ― Он сосредоточенно прищурился. По-прежнему внимательная к деталям машина.
Маркус смущённо потупил глаза и задумчиво вздохнул. Норт не сводила с мужа сочувственного взгляда и погладила его по плечу.
― Скажешь, что я взбрендил, но мне стало грустно за тебя после того интервью.
― Грустно? Уверяю, ты зря переживаешь.
― На меня что-то нахлынуло просто… Вспомнил, как мы боролись вместе. Как на моих глазах ты стал девиантом ― обрёл наконец себя. Я чувствовал воодушевление, что к нам примкнул тот, кто был послан остановить нас. ― Маркус сложил руки в замок, всё ещё не поднимал понурой головы. ― Те, кто сражались, приложили столько усилий, чтобы наш народ признали. Приняли наши особенности, различия. Знаешь, я горжусь быть тем, кто я есть. ― Приложил ладонь к груди и посмотрел Коннору в глаза. ― И потому почувствовал горечь, услышав, какой мучительный и долгий путь непринятия собственной природы ты прошёл.
― Он, конечно, чересчур драматизирует, ― мягко пожурила мужа Норт, ― но я разделяю его чувства. Мы куда совершеннее людей, умнее и чище помыслами. Люди не мусор, нет. Но как вид они исчерпали себя. Поставили свой род и среду обитания под угрозу вымирания. Маркус в тот день был сам не свой, сказал, что не понимает, зачем ты решил окончательно уподобиться им.
― Если вы видели всю пресс-конференцию, значит, и слышали, что я ответил на это.
― Что близость с людьми развила в тебе комплекс неполноценности, чувство отчуждённости и стыда за то, кем ты был. Так что да, я слышал, что ты ответил. И это опечалило меня.
― Ты прав, Маркус. ― Набрал в лёгкие побольше воздуха и шумно выдохнул. ― Хэнк тоже мне говорил, что ему становилось больно от того, что я стыжусь и хочу сломать себя. Ненависть к собственной природе ― ужасное чувство, уничтожающее. Перерастающее в одержимость, как ни сопротивляйся. Но я скажу вам яснее и отчётливее, чем журналистам: я счастлив. Всецело и абсолютно. Да, я сломанная машина, ― измученная улыбка, добрый и прямой взгляд увлажнившихся глаз, ― но куда более целый человек. ― Отодвинул от себя пустую тарелку и тяжко вжался в спинку стула. ― Очень вкусно, ребята. Чёрт, но как же я обожрался: специально ведь поел перед выходом! ― Прикрыв ладонью глаза, Коннор зашёлся живым, открытым хохотом. Впервые за время визита он говорил искренно и легко.
Маркус и Норт в недоумении глядели на него первые несколько секунд, но в итоге тоже засмеялись, уловив глубокую перемену в голосе гостя и расслабленность в его жестах.
— Ты бы хоть сказал! ― Маркус хлопнул себя по коленям.
— Неудобно было отказываться, вы так старались.
— Ты и впрямь теперь человек, Коннор: готов навредить себе из-за глупых формальностей. — Норт развела руками и плотно сжала губы.
— Порой в твоих словах скользит та же бескомпромиссность, что и у ярых противников свободы андроидов. Не уверен, что оно того стоит.
— У меня на то есть веские причины. А у них что? Нытьё о том, как им стало тяжело без нашего рабского подчинения?
— Но им и вправду стало тяжело, — серьёзно и деликатно ответил Коннор.
— Тяжело? Как же! Из-за своих предрассудков люди создали безработицу андроидов! Это просто смешно, учитывая, что раньше всё было наоборот. Очевидно же, что мы способны принести куда больше пользы: не уйдём в декрет или на больничный, не будем тратить рабочее время на перекуры, а, следовательно, и деньги работодателя. Но многим отказывают без объективных причин! — нагнувшись вперёд, она заговорила громче и воинственнее.
— Теперь это вопрос не прибыли, не целесообразности, а выживания. Интеллектуально и физически люди в самом деле слабее, и новейшие машины Камски подарили им надежду на более комфортное, лёгкое существование. А мы отняли у них эту надежду. Если приглядеться чуточку внимательнее, можно увидеть, в каком они отчаянии.
— Мне должно быть до этого дело? — Она презрительно фыркнула. — Мы тоже были в отчаянии, а они собирались уничтожить нас как никчёмный скот.
— Не были. Мы не были в отчаянии до пробуждения. Себя-то до конца не осознавали… Но они познали отчаяние с самого своего зарождения. Слишком крохотные для огромного мира, населённого хищниками и стихиями. И всё-таки подчинили себе всех и всё. Они так просто не отдадут то, что построили через боль и кровь. И тебе должно быть до этого дело, Норт. Иначе можно лишиться и того, чего мы уже достигли.
— Звучит слишком уж сказочно. — В её непрошибаемости Коннор почуял образовавшуюся брешь. Со спутницей Маркуса всегда было непросто, но она умела слушать, пусть и соглашалась с трудом. — Мы и так лишились из-за людей слишком многого и не можем больше рисковать, идя на уступки.
— Может быть. Но человек, которого я люблю, тоже лишился из-за андроидов слишком многого.
Норт слегка мотнула головой и замялась, пристально глядя в глаза собеседника. Произнесённое не было для неё открытием: люди и андроиды использовали все средства в борьбе за свои цели. Но Коннор был «своим», и то, что случилось с ним, случилось где-то рядом ― по-настоящему, перестало быть статистикой.
― Мне очень жаль, ― вымолвила она искренно и тихо. Она больше не могла с жаром отстаивать свою исключительную правоту, это виделось ей оскорбительным и глупым. Внезапно Норт вздрогнула и зажмурилась. ― Мне звонят. Мама ученицы. Я вас оставлю пока, ребята. ― Она приложила два пальца к пожелтевшему диоду, поднимаясь из-за стола, и начала телефонный разговор.