Страница 87 из 101
Но обожаемая улыбка вновь и вновь воскресала на искусанных губах малышки Марии. Или она была с самого начала и никакой Бет не существовало? Не сошёл же он с ума? Ведь кажется, будто Мария с ним с первого вздоха, с первого крика…
Воспоминания нарисовали поле, укрытое тяжёлым снежным полотном. Холодина пробирает до костей, скорее бы добраться до университетского общежития! Сегодня он видел их вдвоём ― Роджера с его ненаглядной Бет: кузен вцепился загребущими ручонками в каскад русых волос, пока жадно целовал её. Мерзкий, гадкий, отвратительный вор. Плевать, что он родня ― убил бы на месте. Хвати ему духа, конечно.
Ничего не хочется. Друзья зовут в бар, но он не пойдёт. Недочитанные книги глазеют разноцветными обложками, подманивают торчащими мятыми закладками из фантиков от шоколадных конфет, но он не притронется к ним. А чёртов снегопад всё никак не хочет униматься. Даже наблюдать за ним из окна в тёплой комнате противно. Улица объята тусклым безжизненным светом, вдалеке раздаётся радостный смех студентов, играющих в снежки… Метался по комнате час-другой. Нужно сделать хоть что-нибудь, хотя бы отнести мистеру Питерсону учебники, которые профессор ему одолжил для подготовки к тесту. С безразличием взял стопку под мышку и двинулся на выход. В зеркале мелькнуло его красивое молодое лицо с растрёпанными смолистыми кудрями (девчонки их обожают!), улыбнулся себе расколотой, вымученной улыбкой.
Мистер Питерсон о чём-то рассказывал, расставляя у себя в кабинете принесённые книги, а Роб всё глядел на снегопад, что превратился в плотную белую стену, за которой ни черта не видать. Вот бы и тот поцелуй Роджера с Бет сгинул в нём, окочурился, заледенел, пропал!
― Вы неделю назад говорили, что к вам сегодня в гости отец должен приехать. Он уже здесь?
― Отец-то? ― вяло переспросил Роб. ― Он не приехал. Прислал сообщение с оправданием, где была куча пунктуационных ошибок и вранья. Ему не интересен собственный сын. Вообще ничего не интересно. Кроме его идиотской мебельной компании и грудастой любовницы с куриными мозгами.
― Ну, вы уж не торопитесь так горячиться, мой дорогой друг. Понимаю вашу обиду. Хотя, к сожалению, родителей начинаешь понимать лишь в тот момент, когда влезаешь в их шкуру, и тогда…
Он не слушал. Плевать на нерадивого отца. И на успокаивающие речи. Ничто не способно отменить поцелуй, выпотрошивший его без остатка. Он бы и сам затерялся в пелене снегопада, раз уж на то пошло: увяз бы в глубоких сугробах, уснул под бескрайним серым небом и забылся. Дикие звери растащили бы по морозной чаще его останки, растворили их внутри горячих желудков. Чтоб не осталось и следа.
― Роберт, вы как будто в облаках витаете. ― Профессор тепло улыбнулся и скрипуче кашлянул. ― Душой вы не здесь. Может быть, даже в далёких странствиях.
― Вам не понять, ― не отрывая взгляда от снега, ответил Роб.
― Не понять? Чего же, позвольте полюбопытствовать, юноша? Метаний сердца? ― Он многозначительно посмотрел поверх оправы умными глазами с поредевшими ресницами. ― Вы, должно быть, считаете, что раз я превратился в седобородый изюм с пространными речами и в кругленьких очочках, то и любви не понимаю? Молодёжи всегда кажется, будто у стариков никогда не было юности. ― Смиренный выдох, всё та же добрая улыбка. ― Но я понимаю. Так куда проще мириться с неизбежным увяданием, со смертью.
Почему же тогда он лежит здесь? Ведь это у профессора Питерсона не было юности, но у него-то она была! И если бы только Мария могла увидеть его озорные чёрные кудри, спадающие на лоб, ту его молодую улыбку и стать, она бы навсегда позабыла своего дурацкого Коннора и влюбилась бы в него.
Так почему же он всё ещё здесь?
***
Они поддерживали связь лишь первые два года после революции. В итоге Маркус, Норт и Саймон ушли в политику, чтобы продолжать отстаивать идеалы, ради которых сражались, а Джош занялся благотворительностью и стал врачом ― слишком заняты личной борьбой, чтобы по-настоящему подружиться с бывшим охотником на девиантов, примкнувшим к ним лишь в самом конце. И потому Коннор был крайне удивлён приглашению в гости, которое получил от Маркуса в самый разгар празднования дня рождения Гэвина.
― Какого хера вы здесь делаете? ― угрюмо поинтересовался именинник, увидев на пороге своей квартиры Хэнка, Коннора и Мари.
― Пришли отпраздновать твою днюху, брюзжащий жучара, ― ответила Мари и всучила ему в руки бумажный пакет с алкоголем и закусками.
Риду было привычно чувствовать себя ненужным ― унылая зона комфорта, в которой он с возрастом начал прятаться от одиночества и разочарований. Он мог бы всё послать и снова отмечать наедине с кошкой, связкой пива и видеоиграми, но разливающееся в груди тепло от внезапного визита друзей размягчило его сердце. Тоскливая и скучная пятница 7-го октября превратилась в настоящий праздник ― уютный, полный громкого смеха и шуток. Когда все четверо изрядно напились, решили сыграть в слова на лбу. Хэнку с Мари приспичило покурить перед самым началом, и они вышли на балкон, едва прилепив стикеры. Пока Гэвин лениво доедал последний кусок пиццы, Коннор отвлёкся от поглаживания кошки и взял со стола свой мобильник. На дисплее зажглось уведомление о присланном несколько часов назад сообщении.
― От Маркуса?.. — Коннор в недоумении захлопал округлившимися глазами, как сыч.
― Что за хрен? ― Продолжая жевать, Гэвин кивнул в сторону дисплея.
― Да тот, который возглавил мирное восстание андроидов.
― А, понял. Его рожу до сих пор в новостях постоянно показывают. Я что-то не припомню, чтоб с 2040-го ты с ним тесно общался.
― Мы и не общались. ― Коннор уложил хвостатую обратно к себе на колени, и животное сонно замурчало. ― Не знаю, почему он вдруг вспомнил обо мне. Пишет, что хочет посидеть по-приятельски.
― С чего вдруг ты понадобился этой пластиковой харе? Тоже мне ― «приятель»: разок использовал тебя во благо революции, а все остальные годы в общем-то срать хотел на своего «собрата».
― Твою мать! ― Коннор затрясся в тихом смехе. ― Это что, дружеская ревность?
― Да вот ещё сопли тут размазывать буду! На кого я, по-твоему, похож? ― огрызнулся Рид.
― На придурка, который всё время прячет тёплые чувства, думая, что из-за них он будет выглядеть размазнёй. Хотя это вовсе не так.
Собственный дом в хорошем районе, два автомобиля ― бывший революционер не испытывал нужды. Коннор оглядывал внутренний двор и соседние постройки, грея руки о бумажный стаканчик кофе с пряностями. Сладкий пар смешивался с холодной чистотой осеннего воздуха, рождал воспоминания, куда мозг причудливо вплетал запахи, которых Коннор прежде не мог ощущать. Этот крохотный обман удивительным образом дополнял счастливые картинки из прошлого, становился правдой.
Позвонил неуверенно. Дверь открыла Норт, одарив его широкой дружеской улыбкой.
― Ты как раз к обеду! ― радушно добавила она, поправляя роскошную косу. ― Верхнюю одежду вон там можешь повесить.
― К обеду? ― Коннор вопросительно нахмурил брови.
― Ну, да. Ты ведь теперь… отличаешься. Не морить же гостя голодом.
― Да я перед выходом уже… Не важно. ― Он мотнул головой, неловко улыбнувшись. ― Здорово, спасибо.
― Коннор! ― К нему стремительно приближался Маркус. ― Как я рад тебя видеть! ― Крепко пожал руку, положив вторую ладонь на плечо. ― Целую вечность не виделись.
― Обручальное кольцо. ― Коннор одобрительно хмыкнул, не сводя глаз с пальцев левой руки Маркуса. ― И давно вы уже, ребята?
― В 2042-м. Весёлый был денёчек… Ты проходи скорее. ― Маркус кивнул в сторону обеденной.
Хозяевам дома нередко наносили визиты люди, в основном политики, меценаты и журналисты. Так что столовая была рабочей необходимостью. После смерти Карла Манфреда Маркус больше не заводил близкой дружбы с людьми, и самым частым гостем здесь был Саймон. Комнаты выглядели довольно обжитыми, но везде царил стерильный порядок. Большую часть стен украшали картины маслом и акварелью.
― Иногда кажется, что у нас непростительно мало времени на хобби, ― сетовала Норт, пока все трое направлялись в обеденную. ― Но порой Маркус может рисовать или играть на фортепиано хоть целую ночь. Люблю наблюдать его таким: расслабленный, мечтательный, беззаботный ― редкие минуты, которые он может посвятить себе, не только правому делу. А я вот нашла отдушину в танцевальном классе: веду занятия для девочек, прямо здесь, у нас. Самую большую комнату первого этажа оборудовали для уроков. Детки такие славные. Не то что их родители, смотрящие свысока на бывшую вещь для исполнения прихотей. За преподаванием я на мгновение забываю о различиях, о борьбе. Да и девчата с малых лет учатся жить в мире и доброте, проявлять уважение к тем, кто отличается от них.