Девушка с хутора

— Верно,—атаман приосанился и, засучив повыше широкий рукав черкески, протянул руку к графину.—Верно. Иван Макарович. На службе—по чинам, а дома—по дружбе. Еще винца!..

Атаман имел офицерский чин, а Иван Макарович был только вахмистром. В другое время атаман и держал бы себя по-другому, а сейчас он понимал, что этого делать нельзя, что без поддержки Ивана Макаровича и других богатых и влиятельных казаков ему своей власти не удержать,

— Верно, верно,—повторил он.—Выпьем еще по стаканчику. А за поддержку спасибо. В долгу не останусь, ты меня знаешь. Вот только бы с этой красной заразой справиться, а там мы опять... Опять у нас пойдет все по-хорошему. И насчет земельки, и насчет кирпичного заводика... Обещал я тебе кирпичу? Обещал. Значит, свято...

— Ну, дай вам всеблагий,—Иван Макарович чокнулся с атаманом.—Дай боже и вам, и всему вашему семейству, и родичам. А насчет Темрюка и советской власти—думаю так: была и будет Кубань наша казачья и не посрамим мы ее во веки веков, и деточки наши нас вспомнят.

Леле стало скучно, она зевнула и пошла спать.

VIII

Нюра давно уже вернулась из школы. Приготовив уроки, она села у окна штопать себе чулки.

Но только взялась она за иголку, как к воротам подъехала фура. Дед Карло (ростом он был не выше Нюры), хмурый, с высокой выпяченной вперед грудью, с седыми, давно не бритыми, жесткими щеками, медленно слез с фуры и засеменил к калитке. Он уже собирался постучать в нее кнутовищем, как во двор выбежала тетка и поспешила к нему навстречу.

— Здрасьте, папаша!

В станице не было более самоуверенного и надменного старика. Его знали все и все побаивались. При нем никто не позволял себе ни вольности, ни шутки. За глаза же молодежь его иначе не называла, как «дед-горобец». Это потому, что он, действительно, был похож на нахохлившегося воробья.

Он заехал к своей дочери, нюриной тетке, получить долг—два чувала пшеницы. Тетка робко спросила:

— Папаша, вы на хутор? А может, и Нюрку с собой возьмете?

Нюре давно хотелось побывать дома. Она уже соскучилась и но своей родной хате, и по знакомым девчатам, а больше всего по Фене — первой ее хуторской подруге.

— Ладно,—сурово ответил дед,—нехай собирается.

Нюра быстро оделась и, выбежав на улицу, мигом вскарабкалась на фуру. С помощью тетки дед взвалил туда же два чувала с зерном, уселся поудобней, разобрал вожжи и, нахмурив седые брови, тронул коней.

Проехали несколько улиц. Выбрались за станицу. Все было подернуто вечерней синевой. В степи, мягкой от пыли дорогой, обогнули молчаливый высокий курган. В небе зажглась звезда. За курганом дорога круто свернула вправо. Кони замедлили шаг и, помахивая головами, начали осторожно спускаться в балку. Теперь дорога пошла среди кустарника. Стало еще темней. Потянул ветерок...

Дед Карпо все время ехал молча. Он был не в духе. Он думал- «Вот, заявятся красные и начнут хозяйничать...» А на хуторе у него немало было припасено богатства—и хлеба, и муки, и вина, и подсолнуха, и сушеных фруктов, и меду. Сеялки, веялки, жатки, кони, коровы, птица домашняя... Дед сердито кашлянул. От одной только мысли, что кто-то может отнять у него хоть частичку богатства, его всего передергивало. И не столько страх, сколько гнев подымался в нем. Старик предпочел бы умереть, чем безропотно отдать даже самого захудалого цыпленка из своего хозяйства. И не потому, что ему было бы уж очень жаль этого цыпленка, а потому, что кровь в нем вскипала от мысли, что придут какие-то «ободранцы» и предъявят свои права на его кровное имущество.

Они ехали уже по самому дну темной и глубокой балки. Дорога начинала подыматься, и кони пошли еще медленней. Из-за кустов показалась большая красная луна. Но не успела она всплыть на небо, как сейчас же утонула в черных тучах. Стоявшие вдоль дороги кусты приняли странные очертания. Неожиданно послышался чей-то тихий, но властный голос:

— Стой!

Дед придержал коней. Из-за кустов вышла еще одна тень и приблизилась к фуре.

— Откуда?

— Из станицы,—недружелюбно ответил дед и, придав своему голосу еще большую суровость, спросил в свою очередь:— А вы що за люди? Здешние, чи хто?

— Охотники мы...

— А чего же вам треба? . .

— Так... Спросить хотим... Что в станице нового?

Дед пожал плечами и промолчал.

— Все спокойно? Тихо?

— Когда люди спят, тоди тихо, а як затанцуют, то...

— Ты, дед, без шуток,—резко оборвал его один из незнакомцев,—ты скажи—атаман здорово настроил вас против большевиков?

Дед насторожился. На нем, кроме кинжала, оружия не было, а его зоркие глаза заметили за плечами незнакомцев винтовки. Преодолевая гнев и боясь в то же время уронить свое достоинство, он сердито чмокнул на лошадей и замахнулся кнутом.

— Куда?—остановил его один из незнакомцев. Другой наклонился над фурой и, заметив Нюру, сказал товарищу:

— Да пусть едет, а то еще девчонку напугаем. Не бойся,— он ласково кивнул Нюре и сам крикнул на лошадей: — Н-но! Пошли!

Когда кони выбрались из балки, дед со всей силой стегнул коней.

Всю остальную дорогу дед не проронил ни слова, но до нюриного слуха доносилось его глухое ворчанье. Он поминутно кашлял, ерзал на своем месте и сплевывал. Нюра понимала, что дед очень рассержен. Да и сама она была взволнована. Подумала: «Хорошо, что уже близко хутор». Она угадывала его по высоким, смутно видневшимся в темноте тополям.

А вот и ветряная мельница. Большая и молчаливая, она раскинула свои крылья и застыла в неподвижности, такая же темная, как и окружавшая ее ночь. Нюра подумала даже:

«А может, это не та мельница? Может, не туда заехали?»

Послышался лай собак. Под колесами глухо прогремел деревянный мосток.

«Нет, значит, та.—облегченно вздохнула Нюра.—Мельница — она недалеко от мостка. Значит, та... Вот сейчас будет поворот налево, дальше шелковица, что молния разбила, а там и наша хата. Интересно—мама спит или не спит?»

Она была рада и тому, что скоро будет дома, и тому, что расстанется с дедом Карпо. «Вот надутый,—думала о нем Ню-ра,—вот уж правда, что горобец...»

Наконец, фура остановилась. Нюра спрыгнула. В темноте заметила, что кто-то вышел из калитки. Бросилась навстречу:

— Мама!

— Погоди,—мать отстранила ее и поклонилась деду.—Здрась-те, папаша! Может, зайдете в хату?

— Ни!—дед резко стегнул лошадей.

С тех пор как его дочь, Карповна, вышла против его воли замуж за казака-бедняка, дед Карпо считал ниже своего достоинства бывать у нее. А первое время он даже и вовсе отказался от дочери. И, несмотря на то, что был одним из самых богатых хуторян, он не дал в приданое Карповне и ломаного гроша, а ее мужа, Степана, так и не признал своим родичем.

— Нехай твий человик наживе стилько. як мы нажилы, тоди мы его признаемо за зятя,—сурово и раз навсегда отрезал он. И даже позже, когда Степана забрали на войну, он ничем не помог ни его жене, ни его дочери. А что он иногда соглашался подвезти Нюру на своих лошадях, так это он считал проявлением своей слабости и требовал, чтобы и Карповна и Нюра расценивали это как величайшее его снисхождение к ним.

Войдя в хату, Карповна приказала Нюре рассказать подробнее — каких-таких людей встретили они с дедом в балке.

Нюра рассказала.

— Так темно было,—закончила она свой рассказ,—что я их лиц и не разглядела. Я думала, что большевики страшные, а они... Они, мама, как все люди. А как увидели меня, так и сказали деду: «Поезжай». Допытывались, как и что в станице. Они неплохие, мама.

— У тебя все хорошие. Дура ты. Учат, учат тебя в школе и ничему не научат.

— Всегда вы бранитесь. Лучше бы поесть чего-нибудь дали.

— Не велика барыня. Сходи сама в погреб да возьми молока.

Нюра не ожидала такой встречи. Не говоря ни слова, она повернулась и вышла. На дворе стало немного светлей. Уплыли тучи, и засверкали густо рассыпанные по небу звезды.

Бесшумно и незаметно подошел Серко и лизнул Нюре руку.