Страница 424 из 426
— Это точно.
— Ты раньше видела убийство?
Она кивнула:
— Тимур и Зиппо.
— То есть видом насильственной смерти тебя не удивишь.
— Я, конечно, не эксперт в этой области, но эти молодые глаза кое-чего повидали.
С реки налетел холодный декабрьский ветер. Я застегнул куртку и поднял воротник.
— А как себя чувствовали эти юные глаза, когда перед ними размазало по рельсам Дре?
Она даже не пошевелилась. Так же сидела, чуть наклонившись вперед и положив руки на колени.
— Брелок?
— Брелок.
— Мне была неприятна мысль о том, что у него, живого или мертвого, будет фотография моей дочери. — Она пожала плечами. — Ну ой.
— Я уверен, что ты знала расписание «Аселы». И поэтому швырнула крест через железнодорожное полотно.
Она рассмеялась:
— Ты это серьезно? Неужели ты думаешь, что люди рассчитывают каждый свой шаг? В жизни редко что случается по плану. Все произошло спонтанно. Я бросила крест. Этот идиот за ним побежал. И попал под поезд.
— А зачем ты швырнула крест?
— Он говорил, что бросит пить. Что станет тем мужчиной, в котором я нуждаюсь. Довольно жалкое зрелище. Мне не хватило духу сказать ему, что никакой мужчина мне не нужен. Поэтому я просто выкинула этот чертов крест.
— Неплохая история, — сказал я. — Но она не отвечает на главный вопрос. Почему вообще мы там оказались? Мы не собирались обменивать крест на Софи. Софи вообще не было в этом лесу.
Она сидела неподвижно, как изваяние.
— Дре был мне больше не нужен. Если бы он согласился просто уйти, остался бы жив.
— То есть если бы он ушел в любом другом направлении, кроме железной дороги, по которой несся скоростной поезд?
— Типа того.
— А что, если бы мы с Дре пришли вдвоем?
— Но ведь не пришли же. И не случайно. После смерти Тимура и Зиппо, когда у меня на руках оказались Клер и крест, ничто не происходило случайно. — Она медленно покачала головой. — Никаких случайностей.
— А если бы что-то пошло не по плану?
Она раскрыла ладони.
— Все прошло как надо. Это был единственный способ заманить Кирилла в подходящее место. Так, чтобы ничего не заподозрил. Каждый играл свою роль в соответствии со сценарием. Но никто не сыграл бы ее убедительно, если бы заранее знал, что играет.
— Включая меня.
— Да ладно тебе. — Она усмехнулась. — Ты подозревал, что что-то не так. Сколько раз ты спрашивал себя, почему я почти не прячусь. Нам нужно было, чтобы Кенни, Хелен и Тадео нашли меня. А их совместного интеллекта не хватило бы, чтобы разгадать кроссворд в детском журнале. Так что я оставила след не из хлебных крошек, а из целых батонов.
— И сколько Ефиму понадобилось времени после смерти Тимура, чтобы тебя найти?
— Часов шесть.
— И?
— Я спросила его, что он думает о своем боссе, который послал идиота вроде Тимура за такой ценной вещью, как Белорусский крест. Вот с этого все и началось.
— Значит, исходный план заключался в том, чтобы подставить Кирилла. Показать, что он пропил мозги и утратил хватку. Тогда дворцовый переворот будет выглядеть логичным и неизбежным.
— По ходу дела его пришлось немножко видоизменить, но в принципе цель была именно такая. Я получаю младенца и Софи, а Ефим — все остальное.
— А что теперь будет с Софи?
— Для начала отправлю ее в нарколечебницу. Потом съездим навестить ее мать.
— Имеешь в виду Элейн?
Она кивнула.
— Я имею в виду ее мать. Патрик, не та мать, которая родила.
— А что насчет твоей тетки?
— Беатрис? — Она улыбнулась. — Разумеется, я ее навещу. Может, не завтра, но скоро. Ей надо познакомиться со своей внучатой племянницей. Ты за Беатрис не беспокойся. Ей больше ни о чем в жизни тревожиться не придется. Я уже наняла адвоката. Он добьется досрочного освобождения дяди Лайонела. — Она откинулась на спинку скамьи. — У них все будет хорошо.
Я посмотрел на нее. Впервые в жизни я видел семнадцатилетнюю девчонку, наделенную мудростью восьмидесятилетней старухи.
— И никаких угрызений совести?
— А что, ты будешь лучше спать по ночам, если я скажу, что меня мучит совесть? — Аманда подтянула ноги, положила подбородок на колени и уставилась в пространство. — Пойми, пожалуйста. Я не бессердечная. Но я не испытываю никакой жалости к говнюкам. Крокодиловых слез лить не буду. По ком мне плакать? По Кенни, которого судили за изнасилование? Или по Дре, который младенцами торговал? Или по Кириллу с его отмороженной женой? Или по Тимуру с его…
— А себя?
— Что?
— Себя тебе не жалко?
Она молча смотрела на меня, сжав челюсти. Через некоторое время ее лицо расслабилось.
— А ты знаешь, какая мать была у Хелен?
Я покачал головой.
— Пьянчуга, — сказала она. — На протяжении двадцати лет таскалась в один и тот же бар, пила и курила, пока не загнала себя в могилу. А когда она умерла, никто из собутыльников не пришел на похороны. И не потому, что они ее не любили, а потому, что не знали, как ее фамилия. — На миг ее глаза затуманились. Хотя как знать, быть может, мне это только показалось. — И ее мать была примерно такой же. Я не знаю в нашей семье ни одной женщины, которая хотя бы школу закончила. Они тратили свои жизни на мужиков и пьянку. Через двадцать два года, когда Клер будет поступать в магистратуру, а мы будем жить в доме, где основным видом развлечения являются отнюдь не тараканьи бега, где никогда не отключают за неуплату электричество и где тебя не будят в шесть утра звонком в дверь, чтобы напомнить о просроченном кредите, — одним словом, когда я заживу той жизнью, какой хочу жить, вот тогда ты и сможешь меня спросить, жалею ли я о своей потерянной юности. — Она сложила ладони. Со стороны могло показаться, что она молится. — Но пока это не осуществилось, я, если не возражаешь, буду спать как младенец.
— Младенцы каждые два часа просыпаются и плачут.
Аманда мягко улыбнулась:
— Значит, буду каждые два часа просыпаться и плакать.
Несколько минут мы сидели молча, не зная, что сказать друг другу. Мы смотрели на реку. Кутались в свои куртки. Потом мы встали и пошли к остальным.
Хелен и Тадео стояли перед внедорожником. Видок у них был еще тот — они затравленно озирались и без конца переминались с ноги на ногу. Софи держала на руках Клер и смотрела на Аманду глазами, в которых сквозило почти религиозное благоговение.
Аманда забрала у Софи Клер и окинула взглядом свою странную компанию.
— Патрик решил добираться общественным транспортом. Попрощайтесь с ним.
Все трое помахали мне. Софи сопроводила свой жест еще одной виноватой улыбкой.
Аманда сказала:
— Тадео! Ты вроде просил высадить тебя в Бромли-Хит?
— Ну да, — ответил Тадео.
— Сначала отвезем Тадео, потом Хелен. Софи, ты поведешь. Ты в состоянии?
— Конечно. Я уже несколько дней ничего не принимала.
— Вот и хорошо. Только нам надо будет сделать остановку на Первом шоссе, возле супермаркета «Костко». Там есть детский отдел.
— Паршивое время, чтобы игрушки покупать. Канун Рождества.
Она скривилась:
— Мы не за игрушками. Нам нужно детское кресло. Я не собираюсь везти ее до Беркшира без автомобильного кресла. — Она погладила Клер по голове. — Не такая уж я безответственная мать.
Я пешком дошел до автобусной остановки. Доехал до станции метро, а оттуда — до аэропорта Логан. Аманду я больше никогда не видел.
Я встретил жену и дочь в терминале С. Вопреки моим ожиданиям, дочь не бросилась мне на шею. Она спряталась за маминой ногой, охваченная редким у нее приступом застенчивости, и только осторожно поглядывала на меня из своего укрытия. Я подошел и поцеловал Энджи. В это время я почувствовал, как кто-то дергает меня за штанину. Я посмотрел вниз и обнаружил Габби. Личико у нее было слегка припухшим — видно, спала в самолете. Она подняла ко мне ручки:
— Папа!
Я взял ее на руки и поцеловал в щеку. Она поцеловала меня. Я поцеловал ее в другую щеку, она меня — тоже. Мы с ней прикоснулись друг к другу лбами.