Провокатор

– Вы не имеете права так говорить!

Павел, переводя дыхание, старался взять себя в руки:

– Я тебя знаю давно, но если ты сейчас же не извинишься и не возьмёшь своих слов назад, я с тобой дел иметь не буду.

– Даже так? – усмехнулся Гордон.

– Так.

Некоторое время они смотрели в глаза друг другу, пока Гордон не нарушил молчание:

– Ладно. Я извиняюсь и беру свои слова назад… Тем более что вы меня неправильно поняли. Я отнюдь не собирался выражать недоверие Вейцлеру…

– По-другому тебя понять было трудно.

– И тем не менее. В данном случае я выражал общее мнение комитета: те, кто побывал в лапах охранки, нуждаются в серьёзной проверке. Не будем недооценивать своих врагов: ломать людей они умеют. Я, как и вы, верю Вейцлеру и верю, что на бульваре он подаёт нам сигнал. Но в охранке тоже не дураки и в конце концов поймут, что он водит их за нос. И потом – чисто теоретически – на один, даже на полпроцента разве нельзя допустить, что Вейцлер сломался?

– Нельзя!

Гордон покачал головой, взглянув на Павла:

– Твоя вера в товарищей вызывает уважение. Но… в комитете уверены: недавний разгром боевой группы (а другого слова не подберёшь при всём желании) не мог быть без провокатора в ваших рядах. Следовательно, можно предполагать, что кого-то из «наших товарищей», – Гордон с нажимом произнёс два последних слова, – охранке удалось завербовать. Ты допускаешь такое?

Он взглянул на Павла, тот пожал плечами:

– Исключать нельзя.

– Вот именно что «нельзя». И таких людей надо выявлять и безжалостно карать.

– Я с тобой согласен, – согласился Павел и упрямо добавил: – Но Вейцлеру я верю.

– О, майн гот! – всплеснул Гордон руками. – Я тоже ему верю. Но сможем ли мы осуществить эти два акта? Нет. Потому что освобождение Вейцлера с семьёй всю полицию поднимет на ноги. И совершить второй акт мы не сможем.

– Но освободить товарища, причём с семьёй, – разве этого мало? – воскликнул Павел.

– Это много, – согласился Гордон. – Но одинаков ли будет резонанс в обществе от убийства тирана, у которого по локоть руки в крови, или от освобождения одного рядового члена организации. Нам сейчас важнее резонанс в обществе.

В присутствии Ирины, которая, как это чувствовал Павел, разделяла его позицию, он решил идти до конца:

– Резонанс в обществе, согласен, для нас очень важен. Но здесь, не в Париже, – подчеркнул он сознательно, – для каждого члена организации очень важно знать, что в трудную минуту товарищи его не бросят и сделают всё, что в их силах, чтобы его спасти.

– Хорошо, – наконец заговорил Гордон, – готовим два дела. Но первое – начальник охранки.

В дверь осторожно постучали. Евгения просунула голову в гостиную:

– Ирина Александровна, к вам пришли.

– Извините, господа.

Ирина вышла, прикрыв за собою дверь.

После некоторого молчания Гордон заговорил вновь:

– В любом случае нам нужны люди. Солдатов и его бойцы – это хорошо. Кто-то ещё у тебя есть на примете?

– Подходящие ребята есть, но ни с кем из них конкретно я не разговаривал.

– А вот этот твой друг, с которым ты вместе был на курсе?

– Зубов?

– Кажется, да. Он заходил, просил у Ирины денег.

– Странно, она мне ничего не говорила…

– Вот видишь, – Гордон усмехнулся, – и я тебе чем-то пригодился.

Павел чуть смутился.

– Но я только о том, надёжен ли он?

– Да, – кивнул Павел, – я ему доверяю полностью. И, кстати, я уже думал, чтобы поплотней привлечь его к работе.

– Нужно ли?

– Какие у тебя сомнения?

– Мне кажется, – Гордон пытливо поглядел на Павла, – этот Зубов влюблён в Ирину.

– Это, пожалуй, – замялся Павел, – чересчур сильно сказано. Но даже если и так?

– Смотри сам, – уклонился от ответа Гордон. – Если ты в нём уверен, я не против.

26. В охранке

Начальник наружки докладывал:

– Наш агент вёл Круглова до университета. То, что он шёл именно туда, подтверждают и показания фотографа, куда Круглов зашёл, увидев в витрине портрет Михеевой. Фотограф поинтересовался, куда он идёт, и Круглов рассказал, что идёт в университет, хочет восстановиться, закончить курс и получить место.

– Почему агент потерял Круглова в университете? – поинтересовался Харлампиев.

– Найти его в университете агент не мог, так как плохо ориентируется в этом здании.

– Понятно.

– Но через час двадцать Круглов вышел из университета и, никуда не заходя и ни с кем не встречаясь, дошёл до библиотеки. По словам агента, вид у него был довольный. Может быть, действительно за ум взялся?

– Может быть, – неопределённо пожал плечами Харлампиев, – а может быть, и нет.

Он взял лист бумаги, поставил на нём точку, а рядом букву «У» и от этой точки разбегающиеся в разные стороны стрелки, которые соединил одной линией.

– Если нет… – повторил он, пододвинув листок заместителю, – то нам надо изучить в университете все входы и выходы. Если предположить, что Круглов не улаживал там свои дела, а был на встрече, то примерно пять-семь минут у него ушло на то, чтобы выйти из университета через другой ход. Десять-пятнадцать – дойти до места встречи или явочной квартиры. Итого – двадцать. Плюс столько же – назад. Итого – сорок. Он вышел через час двадцать. Положим, ещё двадцать-тридцать минут на саму встречу. Значит, явочная квартира может быть где-то в этом круге. Значит, надо посмотреть по картотеке, не проживает ли там кто-нибудь из наших старых клиентов, и опросить квартальных, нет ли на их территориях людей, которые могут вызвать наш интерес.

– Понятно, – заместитель передвинул лист сидящему рядом офицеру. – Зубова по-прежнему наблюдать?

– Да, – кивнул Харлампиев, – причём пусть открыто за ним ходят, давят на нервы, не сегодня завтра он окончательно будет у нас на крючке.

27. Резкий поворот

Что бы ни делал Зубов, отвлечься от разговора с начальником охранки, переключиться на что-то другое он не мог. Перед глазами неотступно стоял ордер на арест Ирины. А дальше включалось воображение: суд, каторга, Сибирь. Нет, он не мог это допустить. Только не это! А что ещё он мог сделать? Кем ещё он мог заменить Ирину? Собой? Он предлагал, но Харлампиев только посмеялся в ответ. А кого он, Зубов, знает из окружения Ирины? Только Павла. Он попытался убедить себя, что сам Павел, оказавшись в такой ситуации, сделал бы то же самое. Сергей почти убедил себя в этом, когда новая мысль разрушила все его уловки. А что будет, если об этом узнает Ирина? Да она проклянёт его! На всю жизнь! И как ему после этого жить, зная? И можно ли вообще с этим жить? Не лучше ли броситься с моста или сунуть голову в петлю? Это, может быть, единственный выход. Уйти из жизни, ничем не запятнав себя в глазах товарищей. Да, наверное, так будет лучше. Но… как же быть с ордером? Он же существует! И выходит, его, зубовская, смерть не спасёт ни Ирину, ни Павла!

Зубов остановился в отчаянии. И следовавший за ним филёр тоже остановился. «Вот он, – думал Сергей, – уже и не думает прятаться».

Зубов вдруг увидел, что стоит перед входом в библиотеку. Повернуться и уйти? Нет, надо идти и рассказать Ирине обо всём, что он сделал. А дальше будь что будет.

Он потянул дверь на себя.

Евгения ещё издали приветливо ему заулыбалась, но, когда он подошёл ближе, она взглянула на него с тревогой:

– Сейчас позову Ирину Александровну.

Вернулась скоро:

– Сейчас подойдёт.

Вслед за ней показалась и Ирина.

– Серёжа, я вам так рада, – радостно начала она, но вдруг лицо её изменилось: – Что-то случилось? Вы не заболели?

– Нет, но… – Зубов посмотрел на Евгению, и та мгновенно поняла, что мешает.

– Извините, у меня срочное дело.

Сергей и Ирина остались одни.

– Так что случилось, Серёжа?