Совёнок для Фелиаса

- И как мне тебя теперь называть? – вздохнул филин. Совёнок обернулся, уставившись лупоглазыми глазёнками, но так ничего и не сказал. Фелиас догадался, что у молчаливого совёнка пока не было имени. Может он сам его позабыл, а может, позабыли и родители – птенец-то поздний. По правде, Фелиаса это только устраивало, он не любил особо болтливых, на мгновенье, вспомнив всех своих говорливых знакомых. Фелиас отвлёкся. Так ли иначе, а последнее имя ему больше не шло. Но как же тогда называть это пока маленькое, потрёпанное, вечно лупоглазое чудо?

- Не глазей так, выкатятся, – наставительно проворчал филин. Совёнок изумлённо заморгал, словно спрашивая – как? Казалось, он не мог полностью поверить в действительность сказанных ему только что слов, но, не смея сомневаться в учителе, опустил глаза вниз. Фелиас вдруг поймал себя на мысли, что ему этот совёнок действительно нравится, однако быстро отогнал эту навязчивость прочь.

- Давай поиграем, – предложил Фелиас – Будем догонять друг друга, а заодно и проверим твою ориентировку на скорость. Считай эту игру своим окончательным тестом по полётам.

С этими словами, филин слетел с балки, сместившись на шкаф. Совёнок не заставил себя долго ждать и метнулся следом. Игра началась. Но стоит ли учесть, что Фелиас ему поддавался пусть и слегка. Домик волшебника не был рассчитан для скоростных состязаний, особенно для такой большой птицы как Фелиас. Потому филин перемещался резвыми перескоками с места на место. Залетая в одну комнату и перепрыгивая быстро в другую. Фелиас знает этот дом как родной: все его входы, выходы и потайные места. Даже при всей своей массивности, он играючи обходил разгорячённого совёнка. Но совёнку всё-таки удалось его задеть. Подсторожив, совёнок слетел на Фелиаса сверху, а развернувшись, он был готов к двойному манёвру – задеть и улететь. Едва коснувшись крылом пёстрой спины филина, совёнок резво кинулся улетать. Конечно, он знал, что Фелиас его быстро догонит, а потому спешил отлететь как можно дальше. Возликовав своей мимолетной победе, совёнок совсем позабыл об ограниченном пространстве, влетев на завидной скорости прямо в кресло. Угодив в подушку, совёнок поднял тучу пуха и перьев. Не своих конечно – подушкиных. Фелиас приземлившись на спинку кресла, едва не повалился со смеху. Подушка, конечно, теперь была не удел, но филин не очень из-за этого расстраивался. Ему показалось, что он нашёл, наконец, для него подходящее имя.

- Тебе своих перьев мало? – смеялся Фелиас – Пуф. Или Пух? «Пуф», в подушку «пух» или наоборот – «пух» в подушку! – стишком заговорил довольный филин – Имена то, какие творческие у тебя. Не находишь?

Совёнок, с горсткой пуха на голове, ответил Фелиасу грустным взглядом. Он понял, что проиграл. Набивные перья и пух были на совёнке везде, включая крылья и спинку, сейчас он выглядел словно шарик с большими таким глазками – снежный и пушистый. И Фелиас задумался.

- Пуша, – задумчиво проговорил он – Пушик. Или просто Пуш. Знаешь, а тебе подходит, – усмехнулся Фелиас – Я признаться не сразу заметил, что ты такой пушистый. Единственный. Второго среди сов такого нет. Уж поверь мне.

Конечно, совёнок верил. Отряхнувшись от постороннего пуха, перья на нём распушились ещё сильней, тем самым подтвердив своё новое имя, и глянул на Фелиаса вновь.

- Ну вылитый Пуша! – раздался филин, восторженно хлопая крыльями – Может ещё кружочек? – обратился он к совёнку – А то помниться я тебя так и не поймал.

***

Какое-то время, покружив – большой филин и маленькая сова, наконец, решили передохнуть. Описав круг, Фелиас приземлился на свою излюбленную, косовато выструганную жёрдочку. Пуш же присел на спинку единственного по соседству кресла. Филин был доволен тем, что совёнок даже не попытался сместить его с насиженного годами места, а пристроился в стороне. Этот маленький лупоглазый птенец опредёленно нравился Фелиасу. Он больше не пытался отсечь мысли привязанности к этому малышу. Ему нравилось обучать его и воспитывать. Нравился податливый характер совёнка, его настойчивость и сообразительность, а главное – молчаливость.

Фелиас уютно устроился на жерди. Теперь он и не думал выгонять совёнка. Если поразмыслить, Пуш совершенно не стеснял его, слушал, и в общем-то, ничего у него не отбирал. Фелиас решил, как только придёт Луноцвет, он почти радостно согласится оставить совёнка на зиму. Для начала. Весной может и продлим. «Может» – упрямо, но мягко повторил для себя филин. Фелиас считал обязательным держать свою невозмутимость, ни в коем случае не показывая излишней нежности даже самому милому существу, особенно если оно растопляло его одним своим только взглядом желтоватых глаз. Поддержание своего характера – вот он первый залог к воспитанию, который надо отдать, так считал филин. Фелиас снова поглядел на совёнка, словно решив перепроверить что-то для себя, было ли то мнение – решение или чувство, которое так непривычно отразилось в его глубоком отрешённом сердце. Нечто подобное ему уже доводилось, пусть и мимолётом встречать, когда-то очень давно. Но взглянув на спящего совёнка, лишь только усмехнулся.

Уютно устроившись, Фелиас медленно впадал в дрёму, предавшись недавним воспоминаниям – он и позабыл, каково это летать с подобной ему птицей, плавно кружить, играть в конце концов. Вместе они бы неплохо смотрелись, охраняя маленький домик от нежелательных гостей. Фелиас научил бы его всем своим премудростям и хитростям – где, например удачнее спрятаться для тайных наблюдений или как правильно вскрыть припрятанную заранее волшебником банку неважно с чем, а какие шалости с ним можно придумать для Луноцвета. Фелиас блаженно втянул голову, закатив глаза. «Он ему скажет» – тепло подумалось филину – «Как только вернётся Луноцвет, он ему скажет»…

***

Луноцвет вернулся ближе к вечеру. Растрёпанный, запыхавшийся, но весьма чем-то довольный. Он ещё с порога начал звать Фелиаса, безоговорочно выудив того из благоговейного сна. Покрутив спросонья головой, филин угрюмо смерил маленького волшебника, невзначай заметив, что на этот раз, плащ его друга, оказался основательно сух, не считая смазанной дорожки следов от влажной земли, принесённой в дом. Большая треугольная шляпа была усыпана каплями-бусинками заставшей по дороге волшебника мороси. На усталом лице чародея едва заметно проблескивала слабая улыбка. Фелиасу стало интересно, что же она несёт. И Луноцвет не заставил себя долго тянуть с ответом.

- Фелиас я решил заминку с совёнком, – почти торжественно выпалил он.

На предъявленное заявление филин отреагировал более чем невозмутимо, сладостно потянувшись на жёрдочке, Фелиас усмехнулся в ответ – маленькому волшебнику было и невдомёк о том, что знал он. Ведь филин уже всё для себя решил. Бегло мазанув взглядом по совёнку, Фелиас почти не сомневался в своём ответе, оставалось только развеять последние переживания заботливого друга и проблема, которую он так старательно накручивал со всеми её возможностями, будет завершена окончательно. Фелиас уже собирался затушить этот возникший огонёк затеи своим убедительным решением, но Луноцвет заговорил вновь.

- Я провёл весь день в лесу, – сказал он – И знаешь, сумел отыскать его родителей.

Филин неожиданно замер. Новость, которой казалось, он должен был радоваться, накатила на него пронизывающим до костей холодом, нарастив непонятно откуда взявшуюся в глубине пустоту. Фелиас чувствовал, как его переполняло возмущение. Луноцвет справился слишком быстро, и это, почему-то, сильно расстраивало филина. Внутри нагорало бунтующее негодование – ведь он больше и не надеялся услышать этих слов, в конце концов, а как же его решение? Фелиас несколько раз открывал клюв, чтобы возразить и вновь его закрывал, понимая, что действительно не сможет высказаться маленькому волшебнику. Луноцвет провёл весь день в холодном ветреном лесу, провёл его по упрямому настоянию филина. Луноцвет переживал и за него и за совёнка, надеясь отыскать верное приемлемое для обоих решение. И он его нашёл – он нашёл родителей птенца.